Вендиго (сборник)

Кстати, в процессе работы чувство нашей общности возрастало, доказывая, что мы составляем некое единство, а не просто группу людей, на некоторое время поселившихся на необитаемом острове. Каждый охотно выполнял свои обязанности. Сангри, как само собой разумеющееся, взял на себя ежедневную чистку рыбы и колку дров. И делал он это хорошо: в кастрюле с водой всегда лежала тщательно очищенная, готовая к жарке рыба, вечерний костер никогда не угасал да и за дровами не надо было далеко ходить.

Даже Тимоти, в прошлом духовное лицо, ловил рыбу и рубил деревья. Возложив на себя обязанность следить за состоянием лодки, он исполнял ее столь тщательно, что на маленьком суденышке царил образцовый порядок. И если по какой-либо причине требовалось его присутствие, прелата всегда можно было найти в лодке, где он обычно занимался починкой парусов или руля, с удовольствием мурлыча что-то себе под нос.

Репетиторством он тоже не манкировал: по утрам из белой палатки у кустов малины обычно доносились монотонные голоса, означающие, что учитель, Сангри и кто-либо из учеников, время от времени навещавших нас, с головой погрузились в историю или в классиков.

А миссис Мэлони, взяв на себя, тоже как само собой разумеющееся, учет продуктов, готовку, штопку и прочие будничные заботы, заведовала также мегафоном, трубный глас которого, разносясь во все концы острова, созывал нас к трапезе; в свободные часы она баловалась зарисовками окрестных видов, отдаваясь этому занятию со всей искренностью своей наивной и впечатлительной души.

Со временем Джоан превратилась в некоего неуловимого гения этих диких мест. Девушка не чуралась и работы по лагерю, однако, в отличие от других, на нее не возлагалось определенных обязанностей. Она была поистине вездесущей: спала то в своей палатке, то, завернувшись в одеяло, под звездным небом; знала каждый дюйм острова и то и дело возникала в самых неожиданных местах — все время где-то бродила, читала в укромных уголках книжки, воскуряла в пасмурные дни «дань богам», так она называла свои крошечные костерки из сухой травы, вечно находила новые бухты и днями и ночами, подобно рыбе, плескалась в теплой воде лагуны. Ходила она босиком, с распущенными волосами, с голыми ногами в подобранных до колен юбках, и если возможно человеку превратиться в веселого дикаря за одну-единственную неделю, Джоан Мэлони, безусловно, являла собой наглядный пример такой метаморфозы.

Кроме того, ею столь полно овладел могущественный дух этой местности, что тот маленький человеческий страх, которому девушка так странно поддалась в день нашего прибытия, казалось, бесследно улетучился. Как я и надеялся, она не упоминала о нашем разговоре в тот первый вечер. Сангри не докучал ей особыми знаками внимания, к тому же они мало бывали вместе. Поведение молодого человека выглядело безупречным, и я, со своей стороны, больше обо всем этом не задумывался: Джоан всегда отличалась буйной фантазией, похоже, история с Сангри была лишь ее плодом. К облегчению всех, кого это касалось, девушка буквально переродилась под воздействием деятельной и активной жизни и той удивительной умиротворенности, которая царила на острове.

Мало-помалу начало сказываться воздействие лагерной жизни, которая всегда выявляет истинный характер каждого; ее приговор безошибочен, поскольку она влияет на душу столь же быстро и радикально, как фиксажная ванночка на негатив фотографии. В условиях лагерной жизни происходит переориентация личности, одни ее аспекты впадают в спячку, другие пробуждаются; но первая потрясающая перемена, которую производит жизнь на природе, заключается в том, что человек одно за другим сбрасывает с себя, как мертвые, ороговевшие слои кожи, все неестественные наслоения. Условности, казавшиеся в городе совершенно естественными, отмирают, сознание, как и плоть, быстро закаляется и становится простым и безыскусным. И в лагере, столь близком к природе, как наш, этот эффект мгновенно стал очевидным.

Некоторые бойко рассуждают о простой жизни, когда она от них на безопасном расстоянии, в лагере они выдают себя постоянным поиском искусственных возбудителей, свойственных цивилизации, которой им не хватает. Одни сразу начинают скучать, другие становятся распущенными и неряшливыми; в ком-то самым неожиданным образом проявляется животное начало; и лишь немногие избранные чувствуют себя в полном порядке и счастливы.

Члены нашей маленькой группы могли поздравить себя с тем, что в общем принадлежали к последней категории. Однако с каждым из нас произошли и другие перемены — разные и очень интересные.

Явными они стали лишь через неделю-другую, хотя сказать о них, думаю, самое время именно здесь. Поскольку у меня не было иных обязанностей, кроме как с удовольствием проводить заслуженный отпуск, я обычно загружал в каноэ одеяла и провизию и совершал путешествия на другие острова, отсутствуя по нескольку дней. Когда я возвратился из первого такого плавания и увидел всю компанию свежим взглядом, эти перемены буквально бросились мне в глаза, особенно разительно они проявились в случае Сангри…

Говоря коротко, в то время как некоторое вполне естественное одичание затронуло всех, Сангри, как мне показалось, одичал значительно больше других, с его личностью явно происходило что-то странное — парень стал походить на настоящего дикаря.

Он даже внешне изменился: округлившиеся загорелые щеки, ясные глаза абсолютно здорового человека, общее впечатление жизненной силы и энергии, явившееся взамен обычной для него вялости и робости, — все это настолько изменило канадца к лучшему, что я едва его узнал. И более густой и глубокий голос, и все поведение Сангри свидетельствовали о значительной степени уверенности в себе. Теперь парня можно было назвать привлекательным, по крайней мере мужественным, что в глазах противоположного пола, безусловно, лишь подчеркивало его достоинства.

Все это не могло не радовать, однако абсолютно независимо от внешних изменений, которые, конечно же, происходили со всеми нами, я почувствовал в его личности нечто неуловимое, что не просто удивляло, а можно сказать, шокировало.

Когда Сангри спустился к воде, чтобы встретить меня и помочь причалить, в моем сознании сами собой возникли две мысли, каким-то непостижимым образом связавшиеся между собой: во-первых, странное мнение о нем, высказанное Джоан; во-вторых, то мимолетное выражение, которое я уловил на его лице во время необычной молитвы Мэлони об особой защите Небес.

Мягкие, немного робкие, даже какие-то изнеженные манеры, приятная, миловидная внешность, всегда бывшие отличительной чертой Сангри, уступили место чему-то могучему и решительному, однако абсолютно не поддающемуся анализу. Перемену, которая столь сильно меня поразила, трудно было выразить словами. Разумеется, и на распевающего во весь голос Мэлони, на занятой хозяйственными делами вахтенной и на Джоан, этом завораживающем существе — не то ундине, не то саламандре, — да и на мне, наверное, тоже сказалась близость к природе, но происшедшая в нас перемена была совершенно понятной и предсказуемой, в то время как у этого канадца, Питера Сангри, похоже, изменилась какая-то глубинная составляющая его естества — изменилась решительно и радикально.

Каким образом у меня создалось впечатление, что он одичал, объяснить невозможно. Однако это было так. Дело не в том, что молодой человек и вправду огрубел, стал менее деликатным, и не в том, что он как-то возмужал, — скорее казалось, что в нем внезапно пробудились некие ранее спавшие силы. Какое-то прежде бездействовавшее свойство его натуры вдруг стало проявлять активность и энергично пробиваться наружу из сокровенной глубины его существа.

Поскольку ничего более определенного я сказать пока не мог, мне, естественно, оставалось положиться на интуицию, которая подсказывала, что Джон Сайленс, благодаря своим особым способностям, и Джоан, благодаря своей редкой восприимчивости, каждый по-своему почувствовали эти сокрытые в душе Сангри потенции и опасались их дальнейшего проявления.