Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 28 из 88

Иосиф уговаривал королеву заменить «так называемые развлечения» более полезным занятием, а именно чтением. Будучи в Версале, он исследовал библиотеку королевы и с удивлением обнаружил, что там нет трудов ни по финансам, ни по управлению, нет сочинений ни Сюлли, ни Кольбера. «Вот почему они продолжают ошибаться в управлении страной», — недовольно пробурчал император, а потом, держа за пуговицу Кампана, супруга преданной фрейлины Марии Антуанетты и одновременно библиотекаря королевы, он около часа говорил ему, какие книги должны непременно наличествовать на полках ее величества. Приучившись читать серьезные книги, говорил император, сестра сама не захочет вести рассеянный образ жизни и убивать время, посещая не приставшее ей общество, кое она сама же и презирает. Если сестра станет уделять чтению хотя бы два часа в день, то «за время этих двух спокойных часов она сможет поразмышлять и обдумать, чем следует, а чем не следует занимать оставшиеся двадцать два часа».

Иосиф покидал Версаль, переполненный теплыми чувствами к сестре; Мария Антуанетта со слезами на глазах попрощалась с братом. Вечером того же дня у королевы случился нервный припадок, и доктор Лассон напоил ее ипекакуаной и прописал ванны. А утром она отправилась в Трианон и надолго затворилась там, принимая исключительно близких ей женщин — принцессу де Ламбаль и мадам де Грамон. Помня, как дурно отозвался брат о Полиньяк, она не рискнула призвать ее. Впечатлительная, мгновенно вспыхивавшая и быстро гаснувшая, Мария Антуанетта преисполнилась решимости выполнять все заветы брата. Несколько дней подряд она успокаивалась, принимая ванны.

«Я с трудом покидал Версаль, ибо успел несказанно привязаться к сестре. Там я снова обрел давно утраченный вкус к жизни. Она мила и очаровательна; я провел с ней много часов, и все они пролетели незаметно. При отъезде она расчувствовалась, однако держалась достойно; мне пришлось сделать над собой невероятное усилие, чтобы отдать приказ трогать», — писал Иосиф после прощания с сестрой, заставившей его почувствовать тепло человеческих отношений. Согласная в глубине души с братом, Мария Антуанетта решила встать на праведный путь. В письмах матери, летевших в Вену после отъезда Иосифа, Мария Антуанетта писала, что высоко оценила советы брата и намерена всегда держать их под рукой: «…уверена, он желал мне счастья, все его советы подтверждают это». «Продолжайте исполнять советы вашего друга и брата, и скоро вы увидите их благотворное воздействие», — отвечала Мария Терезия.

Пока королева, находясь в разладе сама с собой, то совершала эскапады с графом д'Артуа, то переживала приезд брата, король пытался справиться с управлением государством. Жалея об отставке Тюрго, он назначил генеральным контролером финансов женевского банкира Неккера. Так как Неккер был протестантом, в названии должности пришлось изменить слово «контролер» на «директор». Скромным образом жизни и широкой благотворительностью Неккер успел завоевать популярность у французов. Приняв предложенный ему пост, он первым делом попытался урезать расходы на содержание двора. А вскоре возникла еще одна немалая статья расходов. 4 июля 1776 года американские инсургенты приняли Декларацию независимости, объявив себя самостоятельным государством. Декларация признавала всех людей равными и наделенными неотчуждаемыми правами на жизнь и свободу. Идея всеобщего равенства, красной нитью проходившая в сочинениях Руссо, находила во Франции широкий отклик. Увидев в Соединенных Штатах Америки воплощение государства равенства, многие французы отправились за океан сражаться за свободу и равенство. Будущий генерал революции Лафайет на свои деньги снарядил парусное судно «Виктория», прибыл на нем в Америку и передал его в распоряжение конгресса. Марии Антуанетте не было дела ни до инсургентов, ни до непоседливого маркиза, устремившегося за океан воевать за непонятную ей свободу без королей. Она обрела свободу для себя и не задумывалась, почему все большее число восторженных ее почитателей переходили на сторону ее хулителей. Когда генерал Лафайет выступит на сцене революции, Мария Антуанетта его возненавидит; каждая их встреча будет вызывать у нее исключительно недобрые чувства.

Общество активно поддерживало американских инсургентов; великий Бомарше, уже автор «Севильского цирюльника», но еще не написавший «Женитьбу Фигаро», организовал поставку оружия в Америку. Верженн, сторонник традиционной антианглийской политики (в этом он следовал в фарватере Шуазеля), убеждал короля подписать договор с Франклином и тем самым официально признать новое государство и начать войну с Англией. Король долго колебался: можно ли поддерживать еретиков-протестантов, отвергающих власть монарха? И все же он сдался. Но Верженн ли уговорил его, или же недоверчивый и нерешительный монарх попросту проникся симпатией к Франклину, ученому и дипломату, обладавшему поистине энциклопедическими знаниями? Франклин не стеснялся появляться на публике без парика, в меховой шапке и скромном костюме любимого королем коричневого цвета. Чем не фермер с Дикого Запада? Но после кузнечных и слесарных работ, с руками, черными от железной пыли, Людовик тоже мало напоминал короля. «Король выглядел почти как деревенский фермер, этакий неотесанный и крепкий парень двадцати пяти лет», — писал современник. Так что, возможно, коричневый сюртук Франклина сыграл не последнюю роль в получении согласия короля на подписание договора с Соединенными Штатами. Заключив 6 февраля 1778 года наступательно-оборонительный союз с молодым заокеанским государством, Франция одновременно вступила в противоборство с Англией. Испания, связанная с Францией узами Семейного пакта, попыталась поторговаться с Англией, пообещав нейтралитет, если ей отдадут Гибралтар. Англичане на уступки не пошли, и Испания также объявила Англии войну.

Помощь Америке потребовала новых расходов (именно поэтому Тюрго был против союза с инсургентами), которые обычно компенсировали за счет новых налогообложений. Неккер же пошел по пути режима экономии: сократил четыреста шесть должностей в королевском доме, сократил министерский бюджет, реорганизовал откупа, упорядочил сбор налогов и между 1777 и 1781 годами выпустил семь займов, получив для казны 560 миллионов ливров. Королева подчинялась необходимости, однако не могла понять, почему, если у нее не будет мундшенка, а у короля на кухне останется один повар, Франция будет счастлива; в своем кружке она называла Неккера не иначе как «жалкий приказчик».

Договор с американцами подписали, и сколько бы ни жалел потом Людовик, обратного пути не было. А он наверняка жалел. Ведь даже английская конституционная монархия не вызывала у него симпатий; абсолютная власть короля происходила от Бога, и покушение на нее он искренне почитал святотатством. Возможно, подписывая договор, он слабо утешал себя тем, что протестанты — это еретики, для которых нет ничего святого. Вспомним: невзирая на просьбу Тюрго, поддержанную многими при дворе. Людовик отказался убрать из коронационной клятвы слова о преследовании еретиков. Поддержав американскую революцию и сделав тем самым важный шаг навстречу прогрессивной общественности своей страны, Людовик не собирался и далее идти на поводу у этой общественности. И когда в 1778 году в Париж прибыл 83-летний Вольтер, Людовик XVI — единственный из всех европейских монархов — категорически отказался принимать его. Ни Тюрго, ни Неккер, ни Франклин не могли сравниться по популярности с фернейским отшельником, певцом гражданских свобод и вольнолюбивых идей, будораживших сознание современников. Встречали Вольтера с невиданным доселе энтузиазмом; каждый день его пребывания в Париже становился днем его триумфа. Мария Антуанетта не могла оставить без внимания знаменитого человека, но даже ее уговоры не помогли: Людовик не только сам отказался встречаться с великим философом, но и запретил жене. Столь прекрасной возможностью противопоставить себя королю воспользовались принцы: они открыто принимали у себя Вольтера.

Желание королевы приобщиться к чествованию великого старца являлось сродни желанию следовать моде: весь Париж только и говорил, что о Вольтере. Но этот взбудораженный, наполненный свободолюбивыми речами Париж переставал быть для Марии Антуанетты источником радости, ибо парижане больше не встречали ее бурными овациями. К тому же теперь у нее имелось собственное королевство — Трианон, где она как полновластная хозяйка задавала тон.