Мария Антуанетта

Злые языки порождали новые сплетни, ядовитые перья сочиняли куплеты, в которых полоскали белье королевской семьи:

Растущее недовольство поведением сестры и явные нелады у нее в семье побудили Иосифа совершить наконец давно задуманную поездку в Версаль. С одной стороны, королева скучала по родным, а с другой — понимала, что брат беспощадно выскажет ей все, и скрыть от него свою личную жизнь ей не удастся. Она уже не раз получала от него нагоняй в письмах. Недоумевая, какова истинная причина приезда императора, Людовик писал Верженну: «Сейчас мы ничего не можем сделать, кроме как быть настороже, когда прибудет гость из Вены». А Мария Терезия напутствовала Мерси: «…легкомысленное и необдуманное поведение моей дочери по-прежнему вызывает беспокойство. Особую тревогу вызывают дурные подданные, которых она принимает в своем узком кругу. Вы можете рассказать об этом императору, однако скройте от него, что вы сообщили мне их имена; ему вы, бесспорно, можете назвать их, например, герцога де Лозена, графа Эстергази и прочих, поведав ему, сколь неподобающе их поведение и какие интриги они затевают, чтобы внушить моей дочери свои пагубные взгляды». Дочь также не осталась без наставлений: «…вы должны говорить с императором совершенно искренне обо всем, что касается короля, королевы, королевской семьи, министерства, двора, особо достойных людей, о стране и обо всем, что заслуживает внимания». В ответ Мария Антуанетта писала: «Моя дорогая матушка, я исполнена надежды вскоре увидеть брата. <…> Уверена, его приезд будет полезен всем; зная его скромность, я буду с ним совершенно откровенна. <…> Король также будет рад увидеть его и говорить с ним. <…> Я уверена, что знакомство короля с братом пойдет исключительно на благо общества». Убеждая всех, что приезд брата-императора сулит только радость и благость, Мария Антуанетта боролась с жившим в ней детским страхом вызвать недовольство старших. Ибо, когда она рассталась с братом, тот уже был императором, а она — всего лишь младшей сестрой. К тому же мягкостью Иосиф II отнюдь не отличался. Вот что писал о нем барон Гляйхен: «Он был очень энергичен, необычайно деятелен, и успевал более, чем иной человек на его месте; но в его активности был один недостаток — он суетился по мелочам, все время торопился, и действие у него иногда бежало впереди мысли. Он… был терпелив, когда ему противоречили; был добродушен, общителен, любезен со своим кругом, однако у него не было ни фаворитов, ни любовниц, ни любимых министров, которым бы он особенно доверял. Он много говорил, как было свойственно представителям его дома, однако приятно, складно, особенно в семейном кругу. <…> Его главным недостатком было отсутствие великодушия.

Он полагал, что если он всего себя посвятил государству, то и другие должны поступать так же. Он брал пример с Фридриха II и надеялся стать “дешевым монархом”». Как и Мария Антуанетта, Иосиф постоянно чувствовал себя под надзором Марии Терезии и понимал, что несмотря на императорский титул он все равно играет вторую роль при своей прославленной матери. Чтобы хоть как-то выделиться, он стал демонстративно презирать роскошь, избрал себе роль человеколюбивого и справедливого императора. Каждый свой скромный выход на улицы Вены в неприметном сером костюме он обставлял так, что все заранее знали, когда император инкогнито отправится кого-нибудь облагодетельствовать, знали и восхищались его скромностью — что и требовалось доказать. «Впрочем, — писал Мерси, — последнее письмо императора немного успокоило королеву, ибо в нем он пишет, что приезжает сюда не для того, чтобы высматривать и критиковать, а уж тем более не для того, чтобы поучать; единственная его цель — это повидать свою августейшую сестру». Мерси собирался повсюду сопровождать императора, однако все время пребывания Иосифа в Версале пролежал дома с сильнейшим приступом геморроя.

Император прибыл 18 апреля 1777 года инкогнито, под именем графа Фалькенштейна. В простом костюме, он остановился в недорогой гостинице. Не желая обременять себя протоколом, он хотел быть свободным в своих передвижениях и поступках. Одни приветствовали позицию Иосифа, другие полагали, что таким поведением он выразил свое отрицательное отношение к удушающей версальской роскоши. Сочинили даже стишок, где говорилось, что граф Фалькенштейн «явил величие без роскоши, в то время как Версаль являет роскошь без величия». Но большинство при дворе лишь разводило руками: идеалом монарха для них по-прежнему являлся Людовик XIV, а значит, и окружавшая его роскошь и парадность.

Утром, а вставал он рано, император отправился во дворец; там в Мраморном дворике его ждал аббат Вермон, дабы проводить к королеве. Встреча была необычайно трогательной, брат с сестрой обнялись, а потом долго молчали, любуясь друг другом. Иосиф восхищался красотой сестры; он помнил ее угловатым подростком, а теперь перед ним предстала молодая женщина с величественной осанкой и ослепительно белой кожей. «Если бы она не приходилась мне сестрой, я бы без колебаний женился на ней, дабы обрести столь прекрасную спутницу жизни», — скажет он. Затем королева увела брата в дальние покои, и там они два часа беседовали наедине. Похоже, Мария Антуанетта рассказала брату обо всем: о пристрастии к игре и странной супружеской жизни, о мечтах о ребенке. Затем они вместе направились к королю, и тот тепло принял шурина. Все шесть недель визита Иосиф завтракал и ужинал с сестрой и королем, гулял с ними по прекрасному Версальскому парку, упрекал сестру за пристрастие к румянам и высоким перьям. «Черт побери, сударыня, ваша голова слишком легкомысленна, чтобы носить корону!» — однажды, не удержавшись, воскликнул он. Мария Антуанетта повела его в салон мадам де Гемене, где шла игра, после чего Иосиф заявил, что двор превратился в притон и, если они не сумеют остановиться, «революция будет беспощадна». Вспомнил ли он впоследствии свои слова, оказавшиеся пророческими?

Иосиф не ставил себе больших целей политического характера, он лишь намеревался оценить перспективы альянса. Общество графа Фалькенштейна встретило восторженно, почти как Бенджамина Франклина, год назад прибывшего из Америки просить помощи для инсургентов. С тех пор борьба Американских Штатов за независимость стала одной из основных тем дискуссий в обществе: ее рьяно обсуждали и монархисты, и сторонники английской парламентской системы, и дерзкие поклонники «Общественного договора» Руссо, выступавшие за республику. Графа Фалькенштейна также спросили, поддерживает ли он повстанцев, выступивших против власти английского короля. «Мое ремесло обязывает меня быть роялистом», — шутливо отвечал император. Если верить мадам Кампан, королева «никогда не скрывала своего неприятия войны в Америке… где слова “король” и “королева” были ненавистны». Однако для многих знатных молодых людей, уверовавших в идеалы просветителей, паразитический образ жизни придворной знати стал скучен и неприемлем; бегство в Америку сражаться против Англии, извечного соперника Франции, казалось им наилучшим выходом.

Для французской монархии главным событием визита Иосифа стала его беседа с Людовиком XVI, но не как с королем, а как с мужем сестры, ибо разговор шел в основном об интимных проблемах Людовика. Насколько откровенным он был? Мерси утверждал, что король чистосердечно поведал императору о своих неудачах. Однако замкнутый характер его величества не предполагал, что он способен разоткровенничаться с человеком, которого видел впервые. Тем не менее говорят, что именно Иосиф склонил Людовика к небольшой операции, о необходимости которой задолго до визита говорил доктор Лассон и которой король очень боялся. Хотя многие историки полагают, что операция не состоялась, ибо, судя по дневнику Людовика, он не прекращал ездить на охоту; в случае же операции, пусть даже небольшой, ему пришлось бы на время отказаться от любимого занятия.