Страница 18 из 88
Впрочем, время поскучать Марии Антуанетте выпадало редко: король осыпал ее подарками, а ее маленькая личная свита, состоявшая из остроумных молодых людей, была горазда на выдумки. Вместе с Артуа королева пристрастилась к скачкам — новомодному развлечению, заимствованному из Англии; забеги устраивали на равнине Саблон (возле Булонского леса), в них почти всегда участвовали лошади герцога Шартрского, числившегося среди записных англоманов. Узнав о новом увлечении королевы, Людовик XVI приказал городским властям соорудить на скачках павильон, «достойный принять королеву с ее свитой, дабы Ее Величество получала удовольствие от зрелища». «Король сделал мне подарок: в моей шкатулке было 96 тысяч ливров, как у покойной королевы, чьи долги оплачивались трижды; он увеличил сумму вдвое, и теперь у меня 200 тысяч ливров в год», — радостно писала королева матери. Но даже такая шкатулка, иначе говоря, годовое содержание, выглядела ничтожным по сравнению с суммами, потраченными королевой на борьбу со скукой. Ей то и дело требовались деньги, причем срочно. Однажды, как пишет хроникер Башомон, она явилась к генеральному контролеру финансов и потребовала у него 300 тысяч ливров. Попросив пару часов отсрочки, контролер сообщил об этом королю; тот велел деньги выдать, однако принести всю сумму к нему. Когда же королева пришла за деньгами, Людовик сказал ей, что деньги эти происходят из чистейшего источника — их платит в виде налогов народ, и он просит не тратить их на пустые развлечения. Ему не пришло в голову, что королева свои развлечения пустыми отнюдь не считала. Это была ее жизнь, и другой она не мыслила.
С модисткой Розой Бертен из предместья Сент-Оноре, чья лавка под вывеской «Великий Могол» словно магнитом притягивала знатных дам, королеву познакомила герцогиня Шартрская. По преданию, знаменитые «блошиные» цвета пошли от платья из темной тафты, созданного Бертен для королевы. Увидев его, король шутливо воскликнул: «О, да это же цвет блохи!» Придворные модники подхватили шутку, цвет вошел в моду, и красильщики стали изощряться, придумывая «цвет блошиной спинки», «цвет блошиного брюшка», «цвет молодой блохи»… Модным цветом считался и «цвет волос королевы»: с возрастом волосы Марии Антуанетты утратили рыжеватый отблеск, и она превратилась в натуральную пепельную блондинку. «Министр моды», как в шутку прозвали Бертен придворные, дважды в неделю являлась в Версаль, где ее в нарушение всех правил этикета проводили в личный кабинет Марии Антуанетты, куда допускался очень узкий круг лиц. Там, в кабинете, отрешившись от суеты, модистка и королева приступали к работе: выбору тканей, обсуждению фасонов и украшений. Практически каждый туалет королевы становился предметом искусства. Примерно до 1780 года держалась мода на дорогие узорчатые ткани, оборки, кружева, шитье золотом, серебром, жемчугом и бриллиантами. Бриллиантами украшали даже туфельки, фасон которых Мария Антуанетта также обсуждала с Бертен. Знатные клиентки Бертен считали модистку высокомерной и заносчивой. У себя в лавке она повесила свой портрет рядом с портретами королевы и принцесс, одетых в созданные ею платья. По словам баронессы Оберкирх, модистку следовало постоянно осаживать, чтобы та «знала свое место»; тем не менее аристократки приводили к ней все новых и новых сиятельных клиенток, среди которых было немало русской знати.
К 1780 году парижские модистки создали уже около 150 моделей платьев, и каждая имела свое название. Мерсье писал в «Картинах Парижа»: «Из Парижа изобретательницы мод диктуют законы всему свету. Знаменитая кукла — драгоценный манекен, наряженный в платье новейшего фасона, — этот вдохновляющий всех образец парижских мод отправляется ежемесячно из Парижа в Лондон, а оттуда осчастливливает своими милостями всю Европу. Он путешествует и на север, и на юг; проникает и в Константинополь, и в Петербург, и каждая складка платья, заложенная рукой француза или француженки, повторяется всеми нациями — скромными последовательницами вкуса улицы Сент-Оноре!» Разве могла Мария Антуанетта устоять перед такими соблазнами? Королева — королева во всем, в том числе и в моде: она должна достойно представлять французскую элегантность. Мария Антуанетта начинала свой день с размышлений, какой наряд ей выбрать, в чем отправиться к мессе, а в чем на прогулку. Старшая горничная приносила ей толстую тетрадь с образцами тканей, и Мария Антуанетта втыкала булавку в те, платья из которых она намеревалась надеть в течение дня. Одна такая тетрадка сохранилась до наших дней. Обычно на день Мария Антуанетта выбирала три платья. Модницы во главе с королевой давали работу ремесленникам Парижа, занятым в основном производством предметов роскоши. К 1781 году, когда Людовик XVI признал модисток отдельной корпорацией, их уже насчитывалось около двух тысяч.
По сегодняшним меркам, Мария Антуанетта стала своего рода иконой стиля, с чем, разумеется, не могло смириться старшее поколение двора, презрительным шепотом называя ее «королевой модной лавки». Погоня за модой требовала денег. «Расходы моды превосходят в наши дни расходы на стол и экипажи. Несчастный супруг никогда не может вычислить заранее, какой цифры достигнут эти постоянно меняющиеся фантазии», — писал Мерсье отнюдь не о королевском дворе. Мадам Кампан считала, что из-за юных дам, желавших быть похожими на королеву и тративших все больше денег на модные товары, пошел слух, что королева задумала разорить француженок. В Париже рассказывали, как однажды королева упрекнула одну из дам в том, что та скупится тратить деньги на модные платья, на что та ответила: «Мадам, нам приходится платить не только за свои платья, но и за ваши». Если верить современникам, модные фантазии королевы обходились в астрономические суммы. Только в первый год своего правления Мария Антуанетта истратила на предметы красоты 300 тысяч ливров (при бюджете в 200 тысяч), и это притом что на платья выделялось отдельно еще 150 тысяч ливров. К концу 1776 года долги королевы составляли 500 тысяч ливров. И это не считая пары браслетов, приобретенных за 400 тысяч ливров, и роскошных длинных серег из чистейшей воды бриллиантов, купленных у ювелира Бемера, того самого, который через десять лет создаст невиданной красоты ожерелье; кража этого ожерелья окончательно погубит доброе имя королевы. Помимо платьев и дорогих украшений (а украшения от Бертен, будь то даже простенькая шляпка или косынка, всегда стоили дорого), Бертен ввела в моду прически под названием «пуф». Волосы поднимали высоко надолбом, при необходимости начесывая их на каркас, и делали из них своеобразный фундамент для последующего создания композиций с использованием самых разнообразных предметов: цветов, фруктов, овощей, чучел птиц, драгоценностей, специально изготовленных фигурок. «Пуф» мог рассказать о событиях в жизни своей владелицы: у герцогини Шартрской, например, в прическе были фигурки младенца с няней, напоминая, что у герцогини недавно родился сын. Мария Антуанетта придумала себе «пуф» в честь оспопрививания: оливковая ветвь, вокруг которой обвилась змея Эскулапа, угрожавшая прекрасному цветку. У кого-то на голове высился фрегат «Ла Бель Пуль», отличившийся в сражении с англичанами… Чтобы изготовить «пуф», времени требовалось от двух до шести часов, высота прически могла достигать метра. В сезон 1776/77 года особенно модной стала прическа «еж», по словам современников, окончательно разорившая шляпниц: волосы поднимались наверх и закреплялись лентами. Леонар, личный куафер королевы, приезжал в Версаль в карете, запряженной шестеркой отличных лошадей. «На женских головах появлялись последовательно: ветряные мельницы, рощицы, ручьи, овцы, пастухи и пастушки, охотники в лесной заросли. А так как все эти украшения и прически не могли помещаться в визави (двухместной карете. — Е. М.), то была создана особая система пружин, которые их поднимают и опускают», — усмехался Мерсье. Сколько стоили такие прически? Никто не мог сказать в точности, во всяком случае, экономными их никак нельзя было назвать. Прически украшали перья — эгретки, плюмажи, пучки перьев, сады перьев. Перья вызывали основной град насмешек, ибо в глазах публики колыхавшиеся султаны из перьев над женской головкой символизировали женское легкомыслие. Птичьи головки. На высокие прически появилось множество карикатур, причем, как замечает Кампан, некоторые придавали карикатурным лицам сходство с королевой. Прически с перьями возмущали и Марию Терезию: «Не могу не высказать своего мнения о ваших прическах, о которых я узнала из газет; говорят, что если измерять от корней волос, то высотой они будут целых 36 дюймов, и это без массы лент и перьев, что их украшают! Вы знаете, я никогда не пренебрегала модой, но следовала ее требованиям умеренно, чрезмерно же — никогда. Молодой, хорошенькой королеве, полной очарования, совершенно ни к чему подобные излишества!» «Да, я немножко украшаю себя. И почему бы мне не носить перья, когда их носят все? После окончания сезона балов высота причесок уменьшилась», — отвечала матери уже далеко не во всем покорная дочь.