Рассвет пламенеет

— А дальше какая задача? В Гизель вступим? — спросил он.

— Краешком пройдем. Будем обтекать с правого фланга, за жабры чтоб взять… И вообще дивизии приказано больше выбрасывать вперед правое крыло.

— По-видимому, ставится задача — прижать противника к горам?

— По-видимому, — неопределенно ответил Симонов. — Пересыпкин!

— Я слушаю вас, — мигом откликнулся связной.

— Как ты полагаешь, должны мы знать, что делается у нас на левом фланге?

— Конечно, товарищ майор, это моментом разузнаем.

— Там комиссар, повидайся…

— Есть повидаться с комиссаром.

— Почему у них там затихло?.. Странное дело, не понимаю причины.

— Я им так и скажу…

— Он сам тебе скажет, что надо.

Наступил рассвет. Сквозь туман проступили очертания построек Гизеля. Стали различимы силуэты тополей. Оглядываясь с дороги налево, Симонов еще раз убедился, что батальон выдвинулся к противоположной стороне Гизеля.

Тем временем туман постепенно поднимался кверху, скапливаясь в сгустки. Ветер раскидывал косые тучки, разгоняя по небу длинные дымчатые полосы.

Симонов приказал младшему лейтенанту Пантелееву продвинуться со взводом вперед и произвести разведку.

Прибежал Пересыпкин.

— Нету в Гизеле! — выпалил он, не переводя дыхания.

— Кого нету? Что ты болтаешь?

— Врага нету, товарищ майор!

С минуту Симонов молча смотрел на Пересыпкина.

— Ясно. — Он обернулся к Метелеву. — Воспользовались ночью и оторвались от нас.

— Не от хорошей жизни бегать стали. Черт с ними.

Сидя на бровке канавы, Симонов заглянул Метелеву в глаза:

— Вам следовало бы лучше подумать…

— Товарищ майор, но ответьте мне…

— Вперед приказываю… Вот мой ответ.

Уже в походе, догоняя отступающего противника, Симонов примирительно сказал Метелеву:

— Не-ет, с Кавказа полегонечку удрать мы им не дадим! А если некоторым посчастливится, так уж только чтобы без штанов удирали. Технику пусть оставят здесь. Чтобы второй раз с Макензеном нам не встречаться.

XVIII

В первые дни гизельской операции Клейст не без основания испытывал удовольствие от действий своих войск. Через каждые два часа адъютант приносил ему ленточки радиограмм от Макензена, сообщавшего о накапливании сил для решительного штурма Терского рубежа.

— Завтра! — сказал майор Шарке, положив перед командующим очередную сводку. — Макенезен сообщает: к штурму готовы! Наш почтенный генерал завтра будет за Тереком!

Клейст с нетерпением ожидал момента, когда, наконец, накапливание сил будет закончено. И вот сейчас ему показалось, что теперь наступит тот желанный мир между ним и командующим танковой армией, в который оба генерала прежде не верили, но к которому Клейст всегда стремился. В первую очередь он, генерал-полковник Клейст, старался продемонстрировать полное согласие с генерал-полковником фон Макензеном. Конечно, Клейст не верил в то, что Макенезен мог бы вдруг почувствовать к нему что-нибудь вроде привязанности, но все же отношения их, по его мнению, — должны были бы стать более дружескими. Этого требовала деловая заинтересованность.

— Мне очень нравится ваш оптимизм, майор Шарке, но еще рано полагать, что генерал-полковник успешно справится с такой сложной задачей.

— Но сами события — реальность, мой генерал!

— Майор! — сказал Клейст. — Не обольщайте себя. Дождемся завтрашнего утра. Нам с вами хорошо знакома одна из пословиц этих русских: «Цыплят считают по осени».

В сознании же у Клейста зрело убеждение, что 13-я и 23-я танковые дивизии прорвут терскую оборону русских. Более того — Грозный перестал быть пределом его мечты. Сквозь вечернюю мягкую тьму генерал-полковник уже представлял зыбкую гладь Каспийского моря. «В нем, — думал в эту минуту командующий, — сейчас отдыхает солнце… А там, за морем, — хлопок! Туркмения, Узбекистан, Таджикистан, Афганистан, Индия. Чудесный мир, сотканный из нитей золота. Индийский океан — колоссальнейшая колыбель — в ней днем и ночью будут покачиваться военные и торговые корабли великой третьей империи!».

Нужно было провести долгую осеннюю ночь, прежде чем наступит… Нет, не рассвет, — осуществление мечты. Клейст верил, что это будет началом окончательного разгрома Северо-Кавказской группировки русских войск.

Утром он неожиданно получил от Макензена поразившее его сообщение. Оказывается, генералу Червоненкову удалось перегруппировать свои войска, и его группировка пополнилась гвардейским стрелковым корпусом, переброшенным в район Орджоникидзе и Моздокского участка фронта. Клейст сумрачно посмотрел вслед майору Шарке, принесшему эти неприятные сведения. Размашистым движением загасил окурок сигареты об изразцы печи и швырнул его в камин. Он был бледен, его дряблый, раздвоенный подбородок дрожал. Подойдя к столу, он тупо уставился в карту, испещренную синими стрелками, затем опустился в кресло. Облокотясь на стол и обхватив голову обеими руками, долго оставался неподвижным.

Но как ни велико было разочарование Клейста, ему и в голову не приходила мысль о том, чтобы пересмотреть порядок взаимодействия своих войск. И он не намеревался отказаться от запланированных сроков прорыва Терского рубежа. Позже в эфир был брошен Макензену лаконичный приказ; «Массируйте танковые, сосредоточьте артиллерийские удары по стрелковому корпусу полковника Мамынова». В течение дня Клейст оставался спокойным. Но уже шестого ноября, после нескольких неудачных танковых атак, сердце стало сосать беспокойство. Каждая новая сводка показывала, как слабеют аргументы в пользу его личного оперативного плана. Продолжая поиски средств улучшить положение своих войск, он стал подумывать, что Макензен растерялся. «Он угорел в кругу своих противоречивых идей», — злобно думал Клейст.

Макензену он радировал: «Приказываю седьмого ноября в восемь ноль-ноль в полном соответствии с заранее установленным порядком способов действий смело и решительно форсировать реку Терек». Приказ заканчивался недвусмысленным намеком: «Прекратите выжидать счастливого случая».

В дисциплинированности Макензена Клейст не сомневался: его приказ будет выполнен. Но теперь он уже не был уверен, что 13-я и 23-я танковые дивизии непременно прорвутся за Терек.

Долго сидел Клейст у стола, заставляя свое пожелтевшее лицо улыбнуться, потирая руки, как человек, сделавший смелое и очень выгодное дело. Но в остекленевших глазах его не было уверенности. Ведь завтра может совершиться самое ужасное, самое худшее, что могло случиться: потеря двух третей танковой армии и, таким образом, выход из строя основной ударной силы, брошенной против Северной группы русских войск.

Майору Шарке он приказал следить за ходом выполнения приказа и доложить обо всем лишь после прорыва Терского рубежа, а сам в полном одиночестве стал ходить по кабинету. Наконец, в изнеможении Клейст прилег на диван, но уснуть долго не мог, тем не менее он чувствовал, что отдыхает. Он любил поваляться вот так, без напряжения нервов, с расслабленным телом.

Седьмого ноября, когда на улице еще не рассеялся туман, задремавшего Клейста разбудил взволнованный голос майора Шарке.

— Прошу вас, проснитесь — событие!.. Вставайте, — скороговоркой говорил он и сразу, только успев дотронуться до плеча Клейста, отступил от дивана, встав навытяжку.

Поднявшись без излишней поспешности и протирая заспанные глаза, Клейст спросил:

— Торжествуете, майор? Доложите по порядку, какие части первыми прорвались за Терек? В каком месте мои войска образовали первоначальный прорыв?

Если бы уже было светло, Клейст догадался бы сразу, что лицо майора Шарке позеленело не от добрых вестей.

У Шарке больно щемило сердце и от нервного возбуждения судорожно подрагивала бровь. Чтобы ответить командующему, он призвал себе на помощь всю силу воли.

— Атаки наших танковых дивизий отбиты, — негромко проговорил он. — Русские перешли в наступление. Макензен сообщает, что им отдан приказ: все исходные пункты наших войск немедленно превратить в пункты обороны.