Страница 50 из 122
— Вероятно, все еще ползут, — сказал Киреев.
— Пожалуй, — ответил Василенко. Ему хотелось бы сказать: «За Симонова я теперь совершенно спокоен». Но самолюбие не позволяло ему признать, что он был не прав в своем прежнем отношении к комбату.
И вот загрохотало по всей высоте. Отельными яркими вспышками метнулось к небу, забеспокоилось пламя. Даже издали хорошо было видно, как брызгают искры гранатных разрывов и во тьме играют радужные отблески. Минут десять спустя склоны сопки померкли. Но теперь из далекой глубины медленно поползли золотые жучки трассирующих пуль. Они оседали над высотой, оставляя за собой тающий след. Вскоре взрывы повторились снова, застрочили автоматные очереди, затем все это внезапно слилось с ревущим гулом человеческих голосов.
— Кажется, пошли всем батальоном, — порывисто произнес Василенко. — Вы слышите, слышите, комиссар, с каким ожесточением они загудели?
— Но сопротивление жестокое, командир.
— Пожалуй, время помогать с фланга. Сигнальте ракетами второму и третьему батальонам! — коротко бросил он Булату.
— Есть сигналить! — послышалось сзади.
К хмурому небу со свистом взмыли светло-оранжевые ракеты. Молчание длилось одну-две минуты. Наконец, словно тетерев в глухой тайге, пробормотал сначала один, потом второй станковый пулемет. Затем чаще, настойчивей забилась яростная дробь очередей. Все злобней, ожесточённее заметались звуки, и по флангам первого батальона словно вся земля вскипела и забурлила огнем.
— Начали второй и третий, — с облегчением сказал Киреев. — Противнику будет над чем призадуматься, где тут главный удар?
— Что-то не ладится, чувствую! — произнес Василенко, напрягая зрение и слух.
Стоящий рядом командир полка майор Булат осторожно посоветовал:
— Дать бы заградительного огня, да чтобы поглубже за высоту. Может, время сигналить артдивизиону?
Василенко не ответил, продолжая всматриваться в ночь.
— Надо бы ударить, товарищ гвардии подполковник, — настаивал Булат.
— Ну, еще раз повторите, — рассерженно бросил Василенко. — Садитесь и ожидайте у телефона. Комиссар, пройдемте туда.
С высоты все отчетливее слышались дробные автоматные очереди, все чаще повторялись взрывы гранат, словно ломались и с треском падали огромные деревья.
Из-за межи встала серая тень, тихо, но властно окликнула:
— Стой! Пароль?
— Ваш старый знакомый! Отзыв?
Человек отступил назад и после раздумья настороженно ответил:
— Добро пожаловать…
— Где майор Симонов? — спросил Василенко.
— В бою.
— В бою, но в каком направлении?
— В направлении Берлина… — Помолчав, солдат спросил: — А вы кто будете?
— Командир дивизии.
Серый силуэт заколыхался, все отступая, и словно растворился в дыму, сползшем с вершины безыменной высоты. Но там, где стоял один, теперь выросло трое. Подошел только первый. Наклоняя голову вперед, всмотрелся. Внезапно отпрянул, выпрямился:
— Командир взвода младший лейтенант Беруашвили! — приглушенно, но четко отрапортовал он. — Взвод расположен…
— Знаю, знаю! — оборвал Василенко. — Где Симонов?
— Гвардии майор Симонов в бою. Точное местонахождение неизвестно. От него есть приказание: тянуть провод между двух сопок, в седловину… — и добавил влюбленно: — Наш майор пошел вместе с отрядами охотников…
— Дым выедает глаза. Что это горит? — спросил Василенко.
— Хлопок, товарищ гвардии подполковник. Вражеские «ишаки» лупят. В скирду сырца угодили. Горит хлопок…
Когда стали подниматься на высоту, Василенко увидел, как у самой земли, возле громадного силуэта скирды, огненной поземкой летели и вьюжилось пламя.
С высоты, прижимаясь к земле, неуклюже барахтаясь, кто-то спускался все ниже, пока не очутился под укрытием и здесь встал во весь рост. Василенко отстегнул кобуру:
— Это что же, дает задний ход, а?
— Подождите, — Киреев выступил вперед, — там же двое…
Закинув голову, человек прислушался к бешенному свистящему шушуканью снаряда.
— Кто такой? — спросил Киреев.
Человек спокойно повернулся и, прежде чем ответить, вытер пилоткой лицо.
— Не узнаете, что ли? санитар Лопатин, вот кто…
— Взяли первую линию окопов, товарищ Лопатин?
Санитар подогнул ноги, подставив плечи сидевшему на земле человеку.
— Цепляйся за мою шею, товарищ старший сержант. Так что ходить попробуем, — предложил он раненому. По-видимому, он счет праздным вопрос Киреева и поэтому не ответил. — Сможешь, дружище? А то, ну прямо замаялся. Тебя вот шестого волоку!..
Подошел Василенко.
— Как там, на высоте? — спросил он мягко.
Поднимаясь, санитар вяло сказал:
— Сами видите, как там на высоте. Пройдитесь-ка туда, будете знать…
— Вы, товарищ санитар, все же удостойте ответом своего комдива. Где ваш майор? — уже строже спросил Василенко.
Лопатин выпрямился резким рывком. На его шее, крепко вцепившись руками и мучительно простонав, повис раненый.
— Тише, тише же! — взмолился он, скрежеща зубами от боли.
— Виноват, товарищ комдив. Так что не признал. Запарился маленько. Простите, дело такое, темнота…
— Ладно. Прощаю…
— Так что разрешите доложить! Наш майор ушел с ползунами вперед рот. Они такую чертову свадьбу задали передней обороне врага, аж небо покраснело! Затем всеми ротами двинулись. И загрохотало обоюдно. Так что невозможно признать, кто стонет — наш или немец. Закрутились там все, ужасная неразбериха! Две роты, кажись, перескочили через высоту. А там овраг будто. И ужасный бой развернулся. В передней линии окопов всех гитлеровцев перебили.
— А где сейчас майор?
— Виноват, товарищ комдив, не могу знать. Ужасная свалка состоялась.
— У страха глаза велики, — проговорил раненый. — Никакой свалки не было, не бреши, если не видел. Мы в первых траншеях по совести обделали, потом уж роты пошли…
— Я о жизни нашего комбата. Так что возможно… как он рванулся вперед с автоматчиками, я приотстал маленько. Так что, может, и убит…
— Не бреши, ей-богу! — возмутился раненый. — Не может быть, чтобы майора убили! «Свалка состоялась», овраги ему мерещутся! Все ты перепутал, Лопатин.
— Я видеть не видел оврага, — оправдывался смущенный санитар. — Да чувствуется. Больно темно за высотой. Так что по этому определяю. А брехать-то не в мои годы, браток…
— Значит, первую линию вы взяли? — спросил Василенко.
— До последнего окопа, товарищ комдив, — увлеченно заговорил раненый. — Без крови с нашей стороны, можно сказать. Накрыли без шума. Прямо по совести сделали. Она, линия эта, идет по вершине, только траншеями вглубь чуточку. Может, метров на сто, не больше. А дальше скат, а там вторая линия, оттуда и рубанули по нас — это Лопатин правду сказал. Наша первая рота, говорят, будто и вторая тоже проскочили в следующую линию. Вот там не разберешь, кто в кого бьет. И меня тоже срубили, да выполз…
XXXII
Симонов стоял на коленях в окопе так, что голову ему от обстрела заслонял лежащий на бруствере труп немецкого офицера, которого он сам застрелил. Рядом пули срезали стебли хлопчатника, с шипением зарывались в землю. Иногда они шлепались в труп офицера. Симонов, казалось, не замечал, как скрещивались над ним трассирующие пулеметные очереди. Он ждал гранатных взрывов, а их почти не было слышно, и это сейчас волновало его.
— Пересыпкин! — окликнул он связного.
— Я слушаю, товарищ майор.
— Как ты думаешь, Пересыпкин, что мы с тобой заработали за эту операцию?
Связной сразу же нашелся:
— Вам орден, а мне ефрейторский треугольник!
Симонов с удивлением взглянул на Пересыпкина.
— Ты так рассчитываешь? А если найдется знающие люди? Как ты полагаешь, морду нам не набьют? Вот спросят: «Сукины дети, вы чего ждете? Две роты ворвались во вторую линию, а одна сидит наверху, обсушивается? Почему ручная артиллерия молчит? Почему прекратилось выколачивание гитлеровцев из всех траншей?»