Рассвет пламенеет

— Будет доставлена по назначению, — тихо, но решительно проговорил он, — доставлю, Никита, дорогой… — повторил он, завязывая вещевой мешок. — Эх ты, Никитка, Никитка!..

Симонов снова прилег, — услышал, как где-то недалеко разорвался снаряд. Звук, подхваченный заунывно подсвистывающим ветром, унесся в пространство.

— Черт бы побрал их — все бьют! — полусонно проговорил Мельников, поднимаясь.

Он без шороха перешагнул через спящих, вышел под открытое небо и сразу словно окунулся во тьму. Ветер усиливался, в стороне гор неумолчно шумел деревья, они словно хлестали друг друга оголенными ветвями. Тяжелые, разбухшие тучи поднялись выше. В просветах скупо мерцали звезды.

И вдруг Мельников услышал, как Симонов с кем-то заговорил по телефону. Он вернулся в землянку.

— Да, да! — повторил Симонов в телефонную трубку. — Я понял вас, товарищ третий. Есть!

Мельников слегка приоткрыл рот, стоя с затаенным дыханием, и ждал, что скажет сейчас Симонов.

— Товарищи! Командир полка приказал подготовить батальон к большому штурму.

Вскакивая, Бугаев спросил скороговоркой:

— Всеобщее наступление, Андрей Иванович?

— Наконец-то мы дождались — наступление всеми средствами и всеми силами Северной группы Закавказского фронта! Начинаем на рассвете… вставайте!

XXIX

Наступления ждали все, и ни один из старших командиров не удивился тому, что в последние недели сорок второго года военные события на Северном Кавказе развивались медленными темпами. Червоненков планомерно наносил удары, как бы расшатывая у противника оборону укрепленных районов, и постепенно, с учетом количественных факторов готовился к большому наступлению.

Сразу после гизельской операции Советское командование, не распыляя сил по всей линии фронта, основной удар нанесло над группой генерала Руоффа. Когда же в районе Ищерской вражеская оборона пала, генерал Червоненков принялся рассекать со лба главные узлы обороны противника уже по всей линии фронта, уничтожая его опорные пункты, и начал обход моздокской группировки вражеских войск с правого фланга.

Кроме того, ему не нравилось заметное оживление в глубине Ногайской степи — в районе базирования спецкорпуса Фельми. Кавкорпусам — Кубанскому и Донскому, генералов Кириченко и Селиванова, было приказано проникнуть в глубокий вражеский тыл и навязать бой «африканскому» корпусу. Тогда, ослабляя оборону на основном моздокском направлении, Клейст вынужден был в поддержку Фельми бросить несколько танковых батальонов из дивизии Вестгофена. В конечном итоге таинственное сброд-воинство было разбито — добрая половина его уничтожена, а остальная часть обращена в бегство.

Но моздокская группировка гитлеровцев в районах Стодеревской и Малгобека еще держалась.

Советские войска, громившие группировку вражеских войск под Орджоникидзе, после гизельской операции оставались на занятых ими позициях, ожидая приказа о наступлении.

Червоненков усиленно готовился к решительному бою. Он был не из тех, кто отдает приказы и затем, проверяя ход работы, похлопывает по плечу своих подчиненных: давай, мол, давай — жми!.. Лицом он за последнее время стал еще суровее. Оглядываясь мысленным взором на проведенные бои, оценивая, он, как командующий, стремился с предельной точностью установить причины успехов и неудач в проведенных операциях. Ему казалось, что до малейших подробностей это им еще не раскрыто. Да, он должен разобраться абсолютно во всем, чтобы уяснить себе самому все условия предстоящей битвы, весь ход планирования которой должен проходить под его личным руководством. И он работал прежде всего сам, а вместе с ним работал и его штаб, буквально не выходя из помещения. Но больше всех доставалось начальнику разведки полковнику Сафронову, которому командующий нередко говаривал: «Темный бор никто не сможет оценить, если не побудет в нем. Точно так же мы не можем оценить силы противника, не побывав в их тылу и на переднем крае у него».

На первый взгляд Червоненков был не очень ласковый генерал, некоторые считали его не совсем удобным начальником для спокойной штабной работы, хотя он никого особенно и не отпугивал, а наоборот, умел располагать к себе людей. И прежде всего тем, что всегда оставался верен сказанному им слову. Подчиненных по службе офицеров выслушивал терпеливо, зато потом стоило ему сказать свое слово, все в штабе знали: это решение окончательное. Накануне большого наступления между ним и Наташей произошел следующий разговор.

— Папа, ты совсем позабыл, что у тебя есть дочь! — войдя к нему в кабинет, сказала она.

— Как так?! — строго спросил генерал, разогнув спину, и недоуменно приподнял одну бровь на похудевшем лице.

— Почему ты перестал являться домой? Я могу… могу умереть от тоски!

— Ты, кроме шуток, очень похудела, девочка, — заметил генерал, глядя на дочь, кивая головой и усмехаясь, причем Наташе не совсем было понятно, кому он кивает и почему усмехается, — его взор так и скашивался к оставленной на столе разрисованной пунктирами карте.

— Неужели ты не можешь заехать домой пообедать, поспать немножко?.. Ну, так же невозможно!..

— Замечание совершенно справедливое, Наталка, — тихо, как бы про себя, сказал генерал. — Не подумай, девочка, что я в самом деле не испытываю стыда от твоих справедливых упреков.

Его воспаленные от бессонницы глаза тепло смотрели на дочь. Наташа сердилась, подступала к нему, насупившись.

— Знаю, что ты занят большим делом, это я хорошо знаю и не могу требовать от тебя, чтобы ты являлся домой, когда мне этого захочется и на сколько захочется. Но я также не могу и молчать!.. Ведь заболеешь, папочка!

— Заболеть никак не имею права, — возразил Максим Михайлович и, обняв Наташу, тихонько повел ее к дивану. — Посидим немножко рядком! Значит, ты соскучилась?

— А как ты думаешь?

Он, не отвечая, взял ее теплые руки в свои большие ладони. Она успокоилась. Сидела молча некоторое время, глядя на него, как на что-то загадочное, не совсем понятное ей.

— Я верю, мы обязательно разобьем Клейста! — сказала она.

— Да, — убежденно сказал генерал. — Наш народ негодует и ненавидит оккупантов. Они оскорбили само достоинство человека. И советский солдат прекрасно понимает, какая на нем лежит огромная ответственность перед Родиной за ее великое будущее, за ее спасение от варваров! Он будет драться насмерть — да!.. Я побывал не в одном окопе, в блиндаже, в траншее; побывал не в одном большом и маленьком штабе; я знаю своих людей. Народ у нас высокопатриотичный: он будет драться насмерть во имя жизни! Благо — у нас теперь есть чем драться!.. Не те мы теперь, какими в августе были!

— Как жаль, что я не мужчина, — вздохнула девушка. — Я бы тоже… Я отомстила б гитлеровцам за маму!

Генерал грустно взглянул на девушку из-под своих густых седоватых бровей, затем отвернулся и словно мимоходом обронил:

— Надо было бы заниматься тебе в институте, Наташа.

— Зачем ты так говоришь, папа? Ведь мое присутствие около тебя необходимо! Помнишь, как в последнем письме мне писала мама: «Наташа, возможно, тебе придется подумать о том, чтобы позаботиться об отце. Береги его, девочка». Я это письмо знаю наизусть. И не пойми меня так, что я беспокоюсь за твое здоровье только потому, что люблю тебя!.. Нет, я немножко представляю, как заботой о командующем я могу помочь Родине. Когда ты хорошо покушаешь, хорошо отдохнешь, ведь ты тогда будешь яснее и дальше видеть, как нужно побить Клейста. Ведь верно, папа?

— Верно, девочка! — сказал он, глядя на нее и думая: «Да. Она у меня не из робких, а такой казалась меленькой и застенчивой».

— Ты мне очень помогаешь, — продолжал он. — Но ты не забывай того, что сама сказала, — у меня большое дело, большая ответственность, и это важнее и здоровья, и всего на свете…

— Папочка, почему ты никогда не рассказываешь мне: что делает командующий?

— Командующий, дочурка? А вот… Час за часом, день за днем, вооружившись циркулем и линейкой, карандашами, решаю характер предстоящего боя. И командиров надо расставить умело. Одни хороши в обороне: займут ее, точно каменная гора — не сдвинешь. Ударит по ней противник, искры полетят, а люди — ни с места!.. А другие лучше в наступлении. Мысленным взором они проникают в тыл врага, быстро схватывают любое изменение в обстановке, а такое умение совершенно необходимо командиру при стремительном броске вперед… Так что надо каждому наметить его роль в предстоящей схватке. — Он помолчал… — Затем продумывать приходится, например, такие вопросы — стоил ли везде лезть с одинаковой настойчивостью в лоб или все сделать так, чтобы противник без этого побежал. А мы ему по пяткам да по бокам с флангов ка-ак дадим!.. Он те боеприпасы, которые мог выпустить по нашим людям, и бросит, лишь бы легче было бежать ему. А дальше, доченька, наша задача уже не только в том, чтобы выбить немцев из обороны. Нужно еще и развить наступление — гнать их и гнать с Кавказа! Вот и планируем, какие соединения пойдут сначала, какие придут им на помощь, где нужно сосредоточить танки, куда подтянуть артиллерию, реактивные минометы. Все это командующий со своим штабом предусматривает за много дней до того дня и часа, когда начнется бой. Хорошо продуманный и спланированный оперативный план спасает сотни и тысячи жизней советским людям, доченька.