Страница 24 из 59
— Хорошо, — сказала я.
Мы продолжали наш искаженный танец еще долгое время, кружась, поворачиваясь, двигаясь таким образом, что в моем животе начала разливаться странная теплота. Мой взгляд пробегал по его телу, наблюдая, как мышцы появлялись на его руках, когда он сжимал кулаки. Я разглядела очертание его бедер в черных брюках. Напряженный взгляд, появляющийся на его лице каждый раз, когда он блокировал удар.
Он не подал виду, когда увидел, как другие ребуты отправились на ужин, не пожаловался, что мы не ели уже много часов начиная с перерыва. Его глаза были прикованы ко мне, напряженные, сосредоточенные, и мне нравилось это. Я чувствовала, что в мире нет больше ничего, кроме него, ничего другого, кроме его кулаков, замахивающихся на меня.
Я была поражена желанием схватить оба его кулака, завернуть их ему за спину и поцеловать его. Я никогда никого не целовала, но, клянусь, я могла чувствовать его губы на своих каждый раз, когда я смотрела на них.
Когда он разрушил чары, опустив руки и отступив, мне пришлось моргнуть несколько раз, чтобы развеять туман. Он вился вокруг него, и на мгновение я подумала, что он мог быть реальным. Но я снова моргнула, и туман исчез, не оставив ничего, кроме Двадцать два и тихого, пустого спортзала. Мои глаза нашли часы. 11:16 вечера.
Он тяжело дышал, и я уставилась на его поднимающуюся и опускающуюся грудь, надавливающую на белую футболку так, как будто она хотела прорваться сквозь нее.
— Ты должен продолжать до тех пор, пока не ударишь меня, — сказала я.
Мои слова прозвучали жестче, чем я предполагала. Я ожидала, что мой голос будет нерешительным и раскроет тот факт, что меня не волновало, ударит он меня или нет.
Но меня волновало это. Если он не ударит меня, если не улучшиться, он будет устранен. Мысль о его бездыханном теле заставила мои кулаки сжаться так сильно, что это причиняло боль.
Он ничего не сказал. Каллум положил руки на бедра и хмуро уставился в землю, смотря на нее до тех пор, пока я не начала волноваться, что это был своего рода молчаливый бунт.
Но, в конце концов, он поднял руки и жестом пригласил меня подойти к нему. Его лицо было твердым, решительным, но я заметила зазрения поражения, промелькнувшее в его глазах.
Разница не была заметна сразу. Мне потребовалось несколько минут, чтобы осознать, что я двигалась быстрее, одновременно уклоняясь и блокируя удары. Чары были разрушены, и я сражалась, защищаясь, двигаясь так, как делала только когда была на полевых испытаниях.
Когда я увидела, что его левая рука движется на меня, я смогла только наполовину поднять свою руку, чтобы заблокировать удар, прежде чем он схватил меня за запястье, и я почувствовала, как его правый хук врезался в мою щеку.
Удар был сильнее, чем я ожидала. Мои колени ударились об мат, и я быстро провела рукой по носу, надеясь, что он не заметил кровь.
Каллум стоял спиной ко мне с заведенными за голову руками и локтями, сведенными перед лицом.
— Каллум, — сказала я. Он не шелохнулся. — Это было действительно хорошо.
Он опустил руки, скрещивая их на груди, и повернулся ко мне. Я подумала, что он плакал, но его глаза смотрели ясно. Ясно, грустно и яростно.
— Извини, — тихо сказал он.
— Не извиняйся, — сказала я, поднимаясь. — Я заставила тебя сделать это.
— Тем не менее, не извиняться не правильно, — пробормотал он, уставившись на свои ноги.
— Давай. Я провожу тебя в твою комнату, чтобы у тебя не было неприятностей.
Он плелся позади меня, игнорируя каждый взгляд, который я посылала ему. Я вдруг почувствовала дикий порыв спросить, не злился ли он на меня.
Ответ был бы положительным, но не имело значения, что бы вырвалось из его рта. Я не должна была заботиться об этом, во всяком случае. Мои новички часто злились на меня. Трудно не злиться на того, кто провел большую часть времени, избивая тебя. Но было странно иметь дело с тем, кого расстроило битье меня.
— Тренировка, — сказала я, когда мы проходили мимо охранника, стоящего перед комнатами мальчиков. Он слегка кивнул.
Каллум остановился перед комнатой, и я бросила быстрый взгляд внутрь. Она выглядела в точности как моя, за исключением парня, спящего на одной из кроватей.
— Спокойной ночи, — сказала я.
Мой голос немного дрогнул. Почему он был таким? Я почувствовала тяжесть в груди, как будто мне было… грустно. Я не знала, что и думать об этом. Гнев, страх, нервозность — я могла иметь с ними дело. Но грусть?
Я не часто грустила.
Глаза Каллума наконец нашли мои. Затем его руки обвились вокруг меня, притягивая ближе, чем я когда-либо была с ним. Его пальцы слегка коснулись кожи, когда он только придвинулся ко мне, и тяжесть исчезла из моей груди. Он запустил тропинку фейерверков, спускающуюся вниз к моей щеке, шее и к волосам, и мои глаза закрылись прежде, чем я смогла остановить их.
— Не заставляй меня больше бить тебя, хорошо? — прошептал он.
Я кивнула, открывая глаза.
— Тебе придется бить других людей.
Когда он засмеялся, его грудь задела мою, и я не хотела ничего, кроме как поцеловать его.
Я не могла поцеловать его. Что бы сделал охранник? Что бы сделал Каллум? Может быть, он даже не хотел, чтобы Сто семьдесят восемь прижималась своими холодными, мертвыми губами к его.
— Идет, — сказал он, наклоняя голову вниз так, что наши лбы почти соприкасались.
Может быть, и хотел.
Но мои пальцы на ногах не слушались меня. Они должны были быть первыми, эти десять предательских пальцев. Первыми, чтобы поднять меня с моего глупого, маленького роста, чтобы дотянуться до этих губ.
Они не двигались. Он отпустил меня, и я заправила прядь волос за ухо, не зная, что делать.
— Увидимся утром, — пробормотала я, поворачиваясь, чтобы уйти.
— Эй, я был лучше, верно? — спросил он.
« Ты хорош такой, какой ты есть » .
Я отогнала эту мысль, потому что он не был таким. Он умрет, если не станет лучше.
— Да. Ты был лучше.
Хотя я по-прежнему не была уверена, что этого было достаточно.
Глава 15.
Я покосилась на Эвер, натягивая свитер поверх своей майки. Она выглядела нормально. Уравновешенная, спокойная, она зашнуровывала свою обувь.
Слишком спокойная.
Я не думаю, что она спала прошлой ночью. Она не спала, когда я вернулась в комнату, и сидела на краю своей кровати, когда я проснулась. Девушка оставалась в той же позе, уставившись на стену, когда я вернулась с пробежки с Каллумом.
— Ты готова? — спросила я, незаметно отодвигаясь в сторону двери. Она пугала меня. Ее глаза были жесткими и ледяными, и я ждала, что она вскочит и разорвет мне горло.
Она медленно встала, выпуская легкий вздох, когда наши глаза встретились.
Затем она шагнула вперед и обняла меня.
Я напряглась, ожидая захвата, настоящей причины объятий, но она лишь крепче прижалась ко мне.
Я медленно обвела руки вокруг ее спины, нежно прижав их к мягкой хлопчатобумажной ткани ее рубашки. Она была теплой — не такой теплой, как Каллум, но, конечно, теплее меня, хотя ее тело дрожало с интенсивностью того, кто замерзал.
Она вырвалась и сделала глубокий вдох, пытаясь улыбнуться сквозь слезы, возникшие в ее глазах.
— Мне очень жаль, — прошептала она.
Первым я услышала треск. Я ударилась о землю прежде, чем поняла, что она врезала своей ногой мне в колено, ломая коленную чашечку.
— Эвер, что… — я сжала губы, чтобы предотвратить крик, когда она схватила меня за лодыжку и сломала другую ногу, ужасно выворачивая ее.
Я оттолкнула боль, отодвигая ее в часть своего мозга, которая не признавала ее. Боль подхлестнула меня, отказываясь быть полностью непризнанной, но я была мастером в оцепенении своего тела.
Эвер послала мне извиняющийся взгляд, когда выбежала из двери. Она была собой. Зачем ей делать это, если она была собой?
Я ухватилась за край матраса и встала на ноги. Хрип вырвался из моего рта, когда новая боль пронзила мои ноги, и мне пришлось зацепиться за край кровати, чтобы не упасть.