Страница 28 из 80
Русская историография вплоть до появления работы А.И. Михайловского-Данилевского хранила молчание об этих органах, созданных оккупантами. Михайловский-Данилевский не только опубликовал обе прокламации Лессепса от 1 и 6 октября, но и дал оценку результативности этих структур как минимальную[324]. То же сделал и М.И. Богданович[325]. Важно отметить, что у Михайловского-Данилевского и Богдановича не было резкого осуждения тех людей, которые, чаще всего, не по своей воле вынуждены были служить в созданном оккупантами муниципалитете. В 1859 г. была опубликована часть воспоминаний А.Д. Бестужева-Рюмина и его донесение министру юстиции И.И. Дмитриеву, написанное в феврале 1813 г.[326] Бестужев-Рюмин не просто участвовал в работе муниципалитета, но и был товарищем городского головы. В 60-е гг. XIX в. были опубликованы списки членов муниципалитета (1866 г.), список иностранцев, уехавших из Москвы с Наполеоном (1868 г.), воспоминания московского француза Ф.Ж. д’Изарна (1869 г.), донесение М. Грацианского (Гратианского), протоиерея Кавалергардского полка, получившего разрешение от муниципалитета и французской администрации проводить в оккупированной Москве религиозную службу[327]. Эти публикации, а также общая атмосфера эпохи «великих реформ», вызвали появление в 1868 г. серьезной публикации Н. Киселева[328]. Автор попытался уточнить список лиц, участвовавших в деятельности муниципалитета, разобрался со структурой этих органов и осветил вопрос о работе Следственной комиссии, созданной по этому поводу. Общий настрой статьи Киселева был в духе манифеста Александра I от 30 августа (ст. ст.) 1814 г. и решения Государственного совета от 17 мая (ст. ст.) 1815 г., в которых почти все участники этих структур были оправданы или прощены. По мнению Киселева, главной целью формирования московского муниципалитета была организация интендантских операций, все же остальные функции муниципалитет и полиция использовали «для маскировки».
Менее детально, но с привлечением новых материалов (в частности, рапортов квартальных надзирателей), хотя и без ссылок на источники, с большим вниманием так сказать к личностной стороне событий, осветил этот вопрос А.Н. Попов в своей работе «Французы в Москве»[329]. Автор отнюдь не собирался осуждать москвичей, пошедших на сотрудничество с оккупантами, но попытался объяснить поступки большинства их вынужденной необходимостью и даже пользой для оставшихся в столице сограждан.
В 1879 г. вышли в свет воспоминания Г.Н. Кольчугина[330], члена муниципалитета, затем — переизданы воспоминания Бестужева-Рюмина и многих москвичей, остававшихся в столице во время оккупации. К столетнему юбилею 1812 г. отношение к московским «коллаборационистам» изменилось окончательно. В.Я Уланов (1912 г.) и П.П. Гронский (1912 г.)[331], работавшие с документами Сенатского архива, пришли к выводу о том, что эти люди были отнюдь не преступниками, но лицами, пытавшимися охранять соотечественников от насилий и грабежей! Пожалуй, только в книге С.В. Бахрушина (1913 г.)[332] все еще звучал прежний мотив о том, что муниципалитет и полиция были слабыми орудиями чужой воли. В советское время тема перестала пользоваться популярностью. Авторы либо вскользь упоминали муниципалитет и полицию[333], либо отмечали их минимальную эффективность в плане помощи оккупантам[334]. В постсоветское время ситуация стала меняться. В 1997 г. А.Ю. Андреев опубликовал интересные письма профессора X. Штельцера[335], хотя и имевшие явную цель оправдать себя как члена муниципалитета, но возбуждавшие искреннее сочувствие к их автору, оказавшемуся в тяжелейших обстоятельствах. В 2001 г. Е.Г. Болдина ввела в научный оборот целый комплекс неиспользовавшихся ранее материалов из Центрального исторического архива Москвы и составила максимально полный список лиц (143 человека), привлеченных к делу во время работы следственной комиссии[336]. Наконец, А.И. Попов в работе 2002 г. вновь попытался оценить эффективность созданных французами русских структур в Москве, солидаризируясь в своих выводах с авторами начала XX в.[337]
Тем не менее, несмотря на наличие обширной историографии, многие вопросы, относящиеся к истории московских органов власти при Наполеоне, на сегодняшний день исследованы слабо или не поднимались вовсе. К таковым мы относим:
1. Цели создания этих органов.
2. Время создания и обстоятельства самого процесса их формирования.
3. Мотивы, предопределившие сотрудничество российских подданных или тех москвичей, которые не приняли присягу на подданство России, с оккупантами.
4. Результативность деятельности муниципалитета и полиции.
Наконец, пришло время поставить вопрос и о том, в чём, собственно говоря, заключались характерные черты коллаборационизма периода Отечественной войны 1812 года.
Особенности возникновения муниципалитета и полиции в оккупированной Москве невозможно понять, не обратившись к той ситуации, которая сложилась накануне прихода армии Наполеона. Прежде всего, следует напомнить, как складывались отношения московского главнокомандующего Ф.В. Ростопчина с московскими иностранцам до прихода неприятеля. Они были более чем натянутыми и отличались со стороны русского градоначальника чрезмерной суровостью. На протяжении мая — августа 1812 г. Ростопчин публично наказал плетьми своего повара Теодора Турне (20 ударов), отправив его затем в Тобольск; француза Петинета (50 ударов), приказав отослать в Сибирь (его не успели отправить, оставив во Временной тюрьме); немецкого портного Шнейдера (30 ударов) и француза Токе (20 ударов), приказав отправить их в Нерчинск (это было заменено на ссылку в Вятку). Были отправлены «за дерзкие слова» в Пермь и Оренбург без публичного наказания плетьми поляки Овернер и Реут, в Сибирь «за агитацию против России» — француз Этьен Гиро и «иностранец» Чернин, а в Пермь — давний недруг Ростопчина доктор А. Сальватори[338].
20-21 августа в Москве было арестовано 40 «подозрительных» иностранцев — французов, немцев, итальянцев (среди арестованных оказалось даже 2 еврея), которые служили в Москве врачами, поварами, музыкантами, учителями, танцмейстерами и актёрами. Были среди них и купцы. Вместе с 40 арестованными выразили желание отправиться ещё 4 женщины с детьми. Предполагалось арестовать ещё как минимум 6 человек, но сделать это по разным причинам не удалось[339].
Как уже знаем, Ростопчин сознательно и последовательно возбуждал в московской черни недоверие и неприязнь ко всем иностранцам, проживавшим в Москве. Хотя он и писал в воспоминаниях о том, что ему удалось предотвратить массовое побоище москвичей-иностранцев незадолго до вступления в город Наполеона, но сама атмосфера, в которой такой заговор смог бы иметь место, была создана самим московским градоначальником[340].
Не меньшей противоречивостью отличалась деятельность Ростопчина и в отношении русского населения столицы. Вплоть до 2 сентября (ст. ст.) Ростопчин не хотел выдавать разрешений на выезд из города не только иностранцам, но и многим москвичам (можно было выехать только членам их семейств). Впоследствии он будет ссылаться на то, что его ввел в заблуждение М.И. Кутузов, уверявший, будто будет защищать Москву непременно. Но, ссылаясь на Кутузова, Ростопчин сам же и утверждал, что «повеление оставить Москву… произвело бы бунт, со всеми бедственными его последствиями…»[341]
324
Михайловский-Данилевский А.И. Описание Отечественной войны в 1812 году. 1840. 4.2. С. 71–73, 149.
325
Богданович М.И. Указ. соч. С. 409–411.
326
Бестужев-Рюмин АД. Краткое описание происшествиям…
327
Рапорт Кавалергардского полка протоиерея Грацианского обер-священнику армии и флота И.С. Державину. 5 декабря (ст. ст.) 1812 г. // РА. 1865. Ч. 4. Ст. 731–735.
328
Киселев Н. Дело о должностных лицах Московского правления, учрежденного французами в 1812 г. // РА. 1868. № 6. С. 881–904.
329
Попов А.Н. Французы в Москве.
330
Кольчугин Г.Н. Указ. соч.
331
Уланов В.Я. Организация управления в занятых французами русских областях / / Отечественная война и русское общество. С. 121–141; Гронский П.П. Исторические материалы, извлечённые из Сенатского архива / / Журнал министерства юстиции. 1912. № 3. С. 213–224.
332
Бахрушин С.В. Москва в 1812 году. М., 1913.
333
Бескровный А.Г. Указ. соч. С. 429.
334
Тарле Е.В. Указ. соч. С. 211–213; Троицкий Н.А. 1812. Великий год России. М., 1988. С. 196.
335
Андреев А.Ю. Указ. соч.
336
Болдина Е.Г. О деятельности Высочайше учрежденной комиссии для исследования поведения и поступков некоторых московских жителей во время занятия столицы неприятелем // Отечественная война 1812 года. Источники. Памятники. Проблемы. М., 2001. С. 30–63.
337
Попов А.И. Великая армия В России. Погоня за миражом. Самара, 2002. С. 183–185.
338
ЦИАМ. Ф. 46. Оп. 8. Д. 376, 377, 378, 402, 405; Бумаги, относящиеся…Ч. 1. С. 113–116, 155; Ч. 2. С. 22.
339
Московский обер-полицмейстер Ивашкин доносил Ростопчину по поводу «ускользнувших» иностранцев: Блондель уехал в Петербург, Шарне — в Казань, Перру оказался в Голицынской больнице на излечении, Бено был в Каширском уезде в дер. г-жи Лихарёвой, шевалье Блинельт — в Калуге, некий «аббат, живущий у г-жи Грибоедовой, выехал вместе с нею в деревню ея» (Ивашкин — Ростопчину. 25 августа (ст. ст.) 1812 г. // ОПИ ГИМ. Ф. 160. Ед. хр. 193. Л. 25.
340
Когда московский купец Мюллер был ограблен на улице двумя дюжими русскими парнями под предлогом его иностранного происхождения, в полиции купцу было сказано, что «мы не можем компроментировать энтузиазм народа» (Histoire de la destruction de Moscou. P. 55–56). Как мы уже указывали, автором данных воспоминаний, имя которого во французском издании скрывалось под криптограммой “A.F. B…ch”, был московский немец врач А.В. Нордгоф. Подробнее см.: Шарф К. Свидетель и историк войны 1812 г. немецкий врач А.В. Нордгоф и его мемуары о разрушении Москвы / / Немцы в России. Русско-немецкие научные и культурные связи. СПб., 2000. С. 334–352 (На эту публикацию нам указали Б.П. Миловидов и А.И. Попов). Вместе с тем, во французской историографии авторство нередко приписывается известному писателю, издателю и журналисту А. Бошану (A. Beauchamps), что маловероятно.
341
Цит. по: Киселев Н. Указ. соч. Ст. 884. Киселёв ссылается на рапорт Ростопчина Сенату от 28 июля (ст. ст.) 1814 г.