Страница 2 из 80
К вечеру 13-го Мюрат был уже «в виду Филей» и сообщил императору, «что враг укрепил Воробьевы горы, а также еще одну гору»[15]. Около 9 утра 14-го сентября Неаполитанский король отправился на аванпосты, дабы, спешившись, лично провести рекогносцировку неприятельских позиций. Он хорошо видел несколько русских укреплений, но не заметил вблизи их никаких ведетов. Все это свидетельствовало о том, что русские первоначально хотели принять бой, но затем отказались от этой мысли[16]. Мюрат немедленно поспешил к императору, которого и встретил в с. Спасском.
То, что, прохаживаясь по церковному двору, сообщил Неаполитанский король императору, было в высшей степени важным: русские отказались от боя за Москву. Их армия, судя по всему, не перешла на Калужскую дорогу, а отступала через город. Все говорило о том, что под Бородином русские получили удар такой силы, от которого они уже не были в состоянии оправиться, а значит, будут в самое ближайшее время вынуждены просить мира. Такой вариант развития событий виделся Наполеону наиболее предпочтительным: русская кампания слишком затянулась, а французская армия сама нуждалась в скорейшем отдыхе. Мюрату было приказано как можно скорее отправиться обратно к авангарду и продолжать оказывать давление на отступавшего неприятеля.
В то самое время, пока шел разговор императора с Мюратом на церковном дворе, секретарь-переводчик Наполеона Э.Л.Ф. Лелорнь д’Идевиль допрашивал помещичьего крестьянина и взятого в плен ополченца. Секретарь-переводчик уточнял сведения о подступах к Москве — о Воробьевых горах, Поклонной горе и других окрестностях, занося услышанное карандашом на карту[17].
Закончив разговор с императором, Мюрат, не перекусив, ускакал к авангарду. Наполеон же вошел в комнаты и наскоро пообедал. Затем в сопровождении свиты, эскадрона конных егерей и эскадрона польских улан спешно поскакал к Москве[18].
К полудню 14-го сентября Мюрат, возвратившись из Спасского, приказал авангарду идти вперед. Это движение, соединенное с приближением войск Э. Богарнэ (вице-короля Италии и командира 4-го армейского корпуса) к Москве с северо-запада, а войск Понятовского — с юго-запада, заставило генерала Милорадовича принять дерзкое решение. Осознавая, в каком опасном положении оказалась русская армия, растянувшаяся по улицам Москвы и обремененная тысячами раненых и многочисленными обозами, и не видя возможности долго удерживать неприятеля возле Поклонной горы и Воробьевых гор малыми силами арьергарда, Милорадович решился вступить в переговоры с Мюратом[19]. Своего рода предлогом для начала контактов с неприятелем стала записка, подписанная дежурным генералом при штабе Кутузова П.С. Кайсаровым и доставленная Милорадовичу, как можно понять, около полудня: «Оставленные в Москве раненые поручаются гуманности французских войск»[20]. Милорадович поручил штабс-ротмистру лейб-гвардии Гусарского полка Ф.В. Акинфову не только вручить эту записку лично Мюрату, но и сказать ему от имени генерала, что «если французы хотят занять Москву целою, то должны, не наступая сильно, дать нам спокойно выйти из нее с артиллериею и обозом; иначе генерал Милорадович перед Москвою и в Москве будет драться до последнего человека и, вместо Москвы, оставит развалины».
Один из адъютантов Милорадовича, де Юнкер, услышав это, сказал: «Так говорить с французской армией не смело (on ne brave pas ainsi l’armee frangaise)». «Это мое дело быть смелым, а ваше — умирать (C’est а шоі а la braver, et a vous — a mourir)», — бросил в ответ генерал. Акинфов должен был как можно дольше оставаться у неприятеля и тем самым выигрывать время[21].
9 лье от Москвы, справа от Большой дороги, 21 сентября 1812 г. Худ. Х.В. Фабер дю Фор
В результате исследований Г. В. Ляпишева установлено, что художник изобразил храм Спаса Нерукотворного Образа в с. Спасском, в 10 верстах от Москвы, рядом с которым и произошла встреча императора Наполеона с И. Мюратом 14 сентября 1812 г.
Взяв с собой трубача из конвоя Милорадовича, Акинфов подъехал к неприятельской цепи аванпостов[22]. По сигналу трубача в цепь выехал полковник 1-го конноегерского полка[23]. Он приказал проводить Акинфова к генералу О.Ф.В. Себастьяни, командиру 2-го корпуса резервной кавалерии. Себастьяни же предложил сам доставить письмо Мюрату, но Акинфов возразил: Милорадович поручил ему не только вручить письмо Неаполитанскому королю лично, но и передать некие предложения на словах. Тогда Себастьяни все же распорядился отвести Акинфова к Мюрату. Проехав пять кавалерийских полков, стоявших в шахматном порядке перед пехотными колоннами, русский офицер, наконец, увидел Мюрата, «блестяще одетого, с блестящею свитою». Приветствуя Акинфова, Мюрат приподнял шитую золотом с перьями шляпу и велел свите удалиться. После чего, положив руку на шею лошади русского офицера, спросил: «Господин капитан, что вы мне скажете?» Акинфов вручил Мюрату записку, подписанную Кайсаровым, и передал слова Милорадовича с требованием приостановить движение французских колонн и дать русским время пройти через Москву. Пробежав глазами текст письма, Неаполитанский король ответил: «Напрасно поручать больных и раненых великодушию французских войск; французы в пленных неприятелях не видят уже врагов». В ответ же на требование Милорадовича Мюрат вначале заявил, что не волен остановить движение войск без приказа Наполеона. После этих слов Мюрат распорядился отправить Акинфова со своим адъютантом к Наполеону. Однако когда русский офицер проехал около 200 шагов, приказал его возвратить и объявил, что, желая сохранить Москву, он принимает предложение Милорадовича и будет продвигаться вперед так тихо, как хотят русские, но с условием, чтобы город был занят французами в тот же день[24]. Акинфов ответил, что Милорадович будет на это согласен. Тогда Мюрат тотчас же отдал приказ передовым цепям остановиться и прекратить перестрелку.
Далее, обращаясь к Акинфову, Мюрат начал с ним весьма примечательный диалог. Неаполитанский король просил русского офицера уговорить жителей Москвы сохранять спокойствие: им не будет сделано «никакого вреда», с них не будет взята ни малейшая «контрибуция» и французские власти будут всячески заботиться о их безопасности. Вместе с тем, так как до французского командования уже стали доходить сведения об истинном положении дел в Москве (а возможно, Мюрат просто догадывался о возможности такого оборота дел), он неожиданно спросил, не оставлена ли Москва жителями и где главнокомандующий Москвы граф Ростопчин. Акинфов на это отговорился незнанием, как и на вопрос о том, где император Александр и великий князь Константин Павлович. «Почему не делают мира?» — спросил Мюрат, прибавив крепкое солдатское выражение, которое Акинфов так и не решился передать на бумаге. «Пора мириться!» — воскликнул Неаполитанский король, располагающе улыбаясь русскому офицеру, после чего предложил ему перекусить. Акинфов отказался. Тогда Мюрат еще раз уверил, что французские войска будут заботиться о сохранении Москвы и об уважении, которое он питает к Милорадовичу.
Генерал-от-инфантерии М. А. Милорадович. Гоавюра Т. Райта с портрета Дж. Доу
После этого Акинфов был отправлен назад, к русскому арьергарду, в сопровождении все того же полковника 1-го конно-егерского полка. Пытаясь выиграть время, штабс-ротмистр попросил полюбоваться, как он пишет, «двумя польскими гусарскими полками»[25]. Французский офицер дал согласие, и они проехали по фронту этих полков, вначале медленно, затем в полный галоп. После чего Акинфов достиг русской цепи и сообщил лейб-гвардии Казачьего полка полковнику И.Е. Ефремову, что Мюрат будет двигаться медленно. Затем штабс-ротмистр поскакал к Милорадовичу.
15
Бертье — Богарнэ. Безовка, 13 сентября 1812 г., 9 вечера // [Du Casse A.] Op. cit. P. 44.
16
Soltyk R. Op. cit. P. 259. P. Солтык считает, что к утру 14-го французский авангард был «не более чем в 2-х лье от Москвы» (Ibid. Р.258). Примерно в таком же расстоянии от Москвы (в 2- х лье) увидел оставленные русские позиции Фантэн дез Одоард (Р. 331). К.Ф.К. Церрини ди Монте Варчи, которого здесь не было, но который составил свою историю участия саксонцев в войнах 1812–1813 гг. на основе достоверных свидетельств, писал, что оставленная русскими позиция была «в полумили от Москвы» (Cerrini di Monte Varchi С. F. Die Feldzuge der Sachen in den Jahren 1812 und 1813. Dresden, 1821. S. 388).
17
Корбелецкий Ф.И. Указ. соч. С. 22–23.
18
Там же. С.23.
19
Все говорит о том, что инициатива этих переговоров принадлежала лично Милорадовичу, хотя в литературе встречается и мнение о том, будто ему это «было поручено» русским командованием (См., например: Клаузевиц К. Указ. соч. С. 84–85).
20
Un billet de Kaissarov. 2-14 сентября 1812 г. // Chuquet А. Lettres de 1812. № 13. P. 31.
21
История с посылкой Акинфова была впервые освещена А.И. Михайловским-Данилевским (Михайловский-Данилевский А.И. Описание Отечественной войны в 1812 году. М., 2008. С. 282–284), затем — М.И. Богдановичем (Богданович М.И. Указ. соч. С. 277–281), наконец — А.Н. Поповым (Попов А.Н. Французы в Москве. С. 11–15). Все эти пересказы были основаны, главным образом, на рукописной записке самого Акинфова, представленной им в 1837 г., когда он был уже сенатором, Михайловскому-Данилевскому. Записка была опубликована только в 1900 г. (Харкевич В. Указ. соч. Вып. 1. С. 205–212). Однако еще в 1818 г. сам М.А. Милорадович поведал Михайловскому-Данилевскому историю «о сдаче Москвы» (См.: Милорадович М.А. О сдаче Москвы. Рассказ, записанный в 1818 г. А.И. Михайловским-Данилевским // 1812 год в воспоминаниях современников. С. 59–60), Его рассказ более «красочен», но, по-видимому, не всегда точен.
22
Неприятельские материалы свидетельствуют, что Акинфов прибыл как раз в тот момент, когда вдоль линии возобновилась стрельба и Мюрат уже отдал приказ произвести конную атаку (Cerrini di Monte Varchi C.F. Op. cit. S. 388).
23
Командовал 1-м конно-егерским полком в те дни шеф эскадрона К.Л.Э. де Вильнёв, маркиз де Ванс. Если Акинфов ничего не напутал, то его встретил именно он. 1-й конно-егерский полк был во 2-й бригаде легкой кавалерии легко-кавалерийской дивизии 1 — го армейского корпуса, которая определенно в те часы была в авангарде.
24
А.Н. Попов высказал мнение, что перемена в настроениях Мюрата произошла вследствие разговора последнего с ординарцем Наполеона Гурго (Попов А.Н. Французы в Москве. С. 12). Однако это не совсем очевидно. Не исключаем, что Неаполитанский король в эти несколько мгновений самостоятельно принял решение и взял на себя ответственность приостановить движение войск.
25
Одним из этих полков мог быть 10-й польский гусарский. Но сомнительно, чтобы в тот день два польских гусарских полка могли оказаться рядом друг с другом; здесь Акинфов допустил какую-то неточность.