Страница 60 из 113
М. А. очень кисло согласился на 30-е в 12 часов дня.
1936 г. Фото Б. Шапошникова
Утром звонок Кузы; просит экземпляр сокращенный, тот, который М. А. читал в театре, — «а то у нас работа задерживается». Я говорю — «а разве Вы начинаете работать? По газетам можно понять, что вам не утвердили репертуарный план».
— Это ничего не значит. На нас почему-то ведется атака со стороны прессы. Но это не имеет никакого значения. Мы работу продолжаем. А в частности, «Дон-Кихот» с декабря начинает репетироваться.
Позвонила сотрудница из телеграфа: — «Простите, это ошибка, никакой задолженности за вами нет». Какова работа.
Дикая мигрень. А все от того, что ложимся спать каждый день под утро. Вот вчера тоже вернулись от Вильямсов, где слушали радиолу, в четыре часа, а легли в пять. Из-за мигрени пришлось не идти смотреть Уланову в «Лебедином озере».
Сейчас вечер, одиннадцать часов, мы дома. Благословенная тишина.
М. А. пошел в Большой — сдать либретто — целых четыре, — что лежали для отзыва у него.
Куза прислал извещение, что «Дон-Кихот» включен в план 1939 года, а также экземпляр «Дон-Кихота», с просьбой выправить его. М. А. сидит и правит.
Второй тихий вечер. Как это хорошо.
В газетах отклики зарубежной печати на сообщение ТАСС (27-го) об укреплении отношений между СССР и Польшей. Вчера в «Правде» статья по этому вопросу.
Интересно, отразится ли это на постановке в Большом «Сусанина». Кто о чем, а мы все — о театре.
Над нами — очередной бал, люстра качается, лампочки тухнут, работать невозможно, М. А. впадает в ярость.
— Если мы отсюда не уберемся, я ничего не буду больше делать! Это издевательство — писательский дом называется! Войлок! Перекрытия!
А правда, когда строился дом, строители говорили, что над кабинетами писателей будут особые перекрытия, войлок, — так что обещали полную тишину. А на самом деле…
— Я не то что МХАТу, я дьяволу готов продаться за квартиру!..
Ну, состоялся этот знаменитый разговор. Все блеф, конечно.
Изумительна первая же фраза Боярского:
— Ну что же, будем говорить относительно того, как бы вы нам дали пьесу. (М. А. говорит, что он запомнил ее точно.)
М. А. говорит:
— Я сразу обозлился и выложил ему все, все хамства МХАТа, все о разгроме 36-го года, о том, что «Мольер» мне принес, за мою работу, иск театра денежный и выключение из квартирного списка в Лаврушинском… Все выложил о травле, о разгроме моральном, материальном… даже легче стало.
На все это Боярский применил такой прием:
— Вам практически выгодно написать для нас пьесу… у нас бывает правительство… Наши старики могут обратиться…
М. А. сказал:
— Нет, у меня сейчас нет сил писать.
А дома говорит мне:
— А я рад, что все сказал этим подлецам. Ей-богу, легче стало.
Вчера вечером Николай и М. А. ломали головы, как лучше составить заявление в ССП и подать (через Толстого) — об изменении участи Николая Робертовича, о снятии судимости и принятии в Союз.
Потом пришел и Борис и Вильямсы. Биллиард. Ужин, стерляди. Опять биллиард.
Вчера звонил Федя:
— Как настроение Миши? Как впечатление от встречи? Будет ли работать для нас?
Звонил, ломился придти Гриша, но я сказала, М. А. занят очень.
Оленька — сконфужена за Боярского:
— Ну, конечно, разве он может? Это надо было иначе делать, надо было бы, чтобы с Мишей Москвин говорил.
Рипси звонит: я хотела бы, Люсенька, с тобой посоветоваться по литературному делу, спросить совет… (?)
М. А. сидит над клавиром «Иоланты». Какая-то дама сделала новый текст, очень безвкусный. Оказывается, было задание — избежать божественных слов, которые были в таком изобилии у Модеста. Какая чепуха.
Рипси приехала посоветоваться, правильно ли составлен договор с Литературным агентством у Лилиной по книге К. С. «Работа актера». Почему — с нами?!
Вечером — Яков. Возмущался мхатовцами.
Вчера днем М. А. заходил к Сергею Ермолинскому. М. А. ходит к нему поиграть в шахматы, а кроме того — Сергей Ермолинский, благодаря тому, что вертится в киношном мире, — много слышит и знает из всяких разговоров, слухов, сплетен, новостей. Он — как посредник между М. А. и внешним миром.
Вечером пришел к нам Николай Эрдман, потом Оля привела Сергея из кино (они смотрели «Александра Невского»), позвонили Калужскому, тот тоже пришел. Ужинали. М. А. и Николай играли на биллиарде. Легли страшно поздно. А в двенадцать часов дня сегодня М. А. должен был быть в Большом для работы над либретто Прейса «Мать» по Горькому. Он ушел, пришел Евгений-прокурор, и вот до сих пор (сейчас четыре часа дня) они с Николаем играют на биллиарде. Женичка очень хорошо рассказывал о вчерашнем вечере в Ржевском: был Федя Михальский, родственники Евгения Александровича и дед с женой. (Это М. А. прозвал Алексея Толстого: дед, или дед-комбинат.) Дед со всеми разговаривал на «ты», почти всех обозвал свиньями и наседал на Федю:
— Вот я написал две пьесы, и обе они прошли мимо вашего театра!.. А сейчас у меня такой замысел! Такой!.. А я вот возьму и отдам пьесу в Малый!..
Потом стукнул кулаком по столу, кричит:
— Ты не слушаешь меня!!
А Федя бросал пробками в дам и не обращал на него внимания.
Потом дед кричал страшным голосом:
— Я творец! Вы должны меня воплощать!..
Вчера пришло письмо от Саши Гдешинского. Он пишет М. А., что был тяжело болен, ему грозит остаться калекой на всю жизнь. Просит достать лекарство, которого нет в Киеве — ятрен-казеин, — есть, говорят, только в Кремлевской аптеке. Оленька предложила достать через Иверова. Дали обнадеживающую телеграмму Саше Гдешинскому.
Сегодня пришло очень милое письмо от Дунаевского — в ответ на письмо М. А.
Вчера Оленька прислала лекарство. Днем, когда М. А. обедал в «Национале» с Дмитриевыми, звонил Виленкин:
— Марков к вам не дозвонился. Просил меня позвонить: он очень просит дать ему на несколько дней «Бег», он хочет серьезно проводить вопрос о постановке во МХАТе.
Я сказала, что передам М. А. Вечером во время винта (были Файко и Волькенштейн) Виленкин позвонил опять. М. А. сказал ему, что дать не может, надо еще прокорректировать.
А мне сказал потом, что ему органически не хочется давать, что МХАТ задумал какой-то фокус.
Вчера Оля прислала, по поручению Сахновского, М. А. книгу Сахновского «Работа режиссера» с очень хорошей надписью.
М. А. сегодня днем опять просидел в Большом больше трех часов над тем же либретто «Мать». Сидит их человек пять, ломают над этим либретто головы: Прейс представил совершенно безграмотную работу.
Вечером М. А. диктовал мне письма: Саше — о том, что завтра высылаем лекарство, Сахновскому — благодарность за книгу, и Елизавете Карповне.
Сегодня достала случайно для М. А. три рубашки. Обещали достать две пары теплых носков.
Сегодня день рождения Женюшки.
М. А. все дни бьется, правит «Мать». Все в том же составе: дирижер Небольсин, режиссер Шарашидзе, еще кто-то. Приходит домой усталый.
Вчера вечером у нас были Мелик с Минной, Ермолинские. Конечно, играли на биллиарде.
Днем М. А. в Большом («Мать»). Я переписываю «Дон-Кихота» для представления в Репертком.
Вечером М. А. с Сережкой пошли в Сандуновские бани, но вернулись вскоре домой — колоссальная очередь.