Страница 47 из 113
Второй звонок — из Вахтанговского театра, из дирекции: Ванеева просит М. А. приехать завтра.
М. А. был у Ванеевой — торговалась плаксиво. Деньги будут давать по частям — седьмого, десятого.
Звонил Потоцкий: все сделал по замечаниям М. А. и теперь хочет «с трепетом» прочитать это у нас. Болван.
Вечером часов в восемь на часок приехал Яков, засиделся допоздна. Привез книгу Фейхтвангера «Москва-1937». Много рассказывал о Керженцеве. Якову приходится трудно.
Книга произвела на М. А. неприятное впечатление.
Утром М. А. проснулся, как он сказал, в холодном поту. Обнаружил (ночью!) ошибку существенную в либретто «Сусанина» в картине в лесу, зимой. Стал звонить Самосуду, Городецкому, сообщил им все свои соображения.
Днем пошли за деньгами в Вахтанговский театр. По дороге нагнал Федя и пригласил 13-го к себе.
Получили деньги, вздохнули легче. А то просто не знала, как жить дальше. Расходы огромные, поступления небольшие. Долги.
Сегодня день рожденья Женюши, — он называется еще у нас «номер первый». Это М. А. выдумал игру: они трое (М. А., Женичка и Сергей) спрашивают меня в отдельности, кого я больше всех люблю, кто первый номер.
Позвонил Федя, напомнил о 13-м.
Потом звонок Оленьки. Рассказывала, что Алексей Толстой прислал Немировичу письмо возмущенное: «…мне прислали из театра требование вернуть 1000 руб. Какую тысячу?! Что такое?! Я, кажется, жив еще, пишу пьесы и такие, которые могут пойти во МХАТе…» и т. д.
Это он по поводу того, что у него был договор со МХАТом и он его не выполнил.
По словам Оли, сначала она схватилась за голову, потом схватился Виленкин, потом еще кто-то… Она позвонила Немировичу в Ленинград. И теперь М. А. уверяет, что Театру это будет стоить еще 20 тысяч — новый договор на пьесу с Толстым, которую он опять же не даст МХАТу.
Выборы. Наши делегаты — Булганин и Москвин.
Вечером пришел к нам без звонка Мелик.
Приехал из Ленинграда Соловьев-Седой, пришел днем. М. А. просидел с ним часа три, не меньше, выправляя его либретто.
Играл нам новую картину своей оперы. Талантливо… но жидко.
У Феди на обеде: Кедров, Раевский с женой, Дорохин, Пилявская, Морес, Комиссаров, Ларин, Якубовская, Шверубович Дима, какой-то Ваничка, у которого оказался прелестный тенор. В конце вечера, уже в первом часу, появился какой-то неизвестный в черных очках, лет пятидесяти, отрекомендовавшийся — «Федин товарищ по гимназии»… Абсолютно как Туллер…
Было шумно, весело. Пели под гармонику — Дорохин играл. Федя привез из Парижа пластинку «Жили двенадцать разбойников», вспоминали «Бег».
Керженцев пригласил М. А. Сообщил, что докладывал «высокоответственному лицу» о «Минине». Просил М. А. сделать поправки. Сказал, что поляки правильные. (А в прошлый раз говорил, что неправильные.) «Надо увеличить роль Минина, дать ему арию вроде «О, поле, поле…»» и т. д.
О «Дон-Кихоте» сказал, что надо сделать так, чтобы чувствовалась современная Испания. О, ччерт!..
М. А. приехал домой в его машине, усталый, измученный — в семь часов вечера.
Днем до этого он был вызван. Самосудом в театр, где сначала был на прослушивании картины Соловьева-Седого и вел по этому поводу разговоры с Самосудом, а потом работал по «Сусанину», выправляя каждое слово текста.
Вечером у нас Дмитриев. Рассказывал, какая безвкусная постановка «Прекрасной Елены» у Немировича. А потом — что на «Землю» публика уже не ходит, боятся в Театре, что спектакль до весны не доживет.
Проводила М. А. в Большой на репетицию «Броненосца «Потемкина»».
Обедал у нас Дмитриев. Говорит, что МХАТ собирается ставить кроме «Горя от ума» — еще инсценировки «Идиота», «Обрыва», «Войны и мира», причем все инсценировки будут делаться внутри Театра собственными силами — как-то, Марковым, Горчаковым, Сахновским…
Давай им бог.
Пришло письмо от Асафьева — сплошная истерика. «Что с «Мининым»?! Из Комитета не разрешают делать монтаж оперы для радио!.. Вам не советуют общаться со мной!..» и так далее. Чувствуется, что издерган до последней степени.
Вечером пришел Яков Л.
Днем М. А. был в Большом на репетиции «Потемкина», а потом там же работал с автором Чишко, выправлял текст либретто.
Вечером послал телеграмму Асафьеву — успокоительную.
В «Правде» статья Керженцева «Чужой театр» о Мейерхольде.
Резкая критика всего театрального пути Мейерхольда. Театр несомненно закроют.
М. А. послал Асафьеву письмо очень спокойное, логическое.
Вечером у нас Ермолинский, Вильямсы, Шебалин.
За ужином М. А. выдумал такую игру: М. А. прочитал несколько страничек из черновика инсценировки («Дон-Кихота»), Шебалин должен был тут же, по ходу действия, сочинить музыку и сыграть ее, а Петя Вильямс — нарисовать декорацию. Петин рисунок остался у нас, как память об этой шутке.
Звонила Оленька, пригласила нас завтра к себе.
М. А. послал письмо Асафьеву, предупредил, что тот должен приехать в Москву, если интересуется судьбой «Минина».
Вечером мы у Калужских. Хмелев, Прудкин, их жены, Герасимов. Рассказы о Париже. Хмелев очень смешно и талантливо рассказывал, как Женя Калужский лечил его коньяком в Париже от воспаления надкостницы и сам напился вдребезги.
М. А. ходил в Сандуновские бани с Мордвиновым и Борисом Петровичем Ивановым из Большого.
Там же Борис Петрович передал ему письмо от Асафьева.
Проводила М. А. в Большой.
Вечером — к Вильямсам пошли. Петя показывал начатый портрет Ануси.
Днем у М. А. Потоцкий со своим «Разиным».
М. А. кто-то говорил, что Асафьева хотят отодвинуть от «Минина», его музыка не нравится многим.
М. А. тут же дал Асафьеву телеграмму, чтобы приехал.
М. А. написал Асафьеву в суровом тоне, чтобы он ехал наконец в Москву. Ведь для него же это надо! И телеграмму дал о том же.
Приехал Дмитриев. М. А. заставил и его дать телеграмму Асафьеву. Потом Дмитриев попросил разрешения позвонить от нас в Ленинград. Вызвал какого-то Василия Ивановича. М. А. говорит ему:
— Бог с вами, Владимир Владимирович! Разве мыслимо!.. Василий Иванович!.. Да ведь за версту ясно, что конспирация. Бросьте! Я не разрешаю по моему номеру такие штучки…
Звонок из Ленинграда, но говорит не Асафьев, а жена его. Повторяет только одно:
— Ваши письма расстроили Бориса Владимировича!
М. А. сердился, говорил потом — конечно, ни одно доброе дело не остается без наказания. Поделом мне.
Вечером у нас Дмитриев, Вильямсы, Борис и Николай Эрдманы. М. А. читал им главы из романа: «Никогда не разговаривайте с неизвестным», «Золотое копье» и «Цирк».
Николай Эрдман остался ночевать.
У М. А. грипп.
Сережку устроили в дом отдыха.
Кончается 1937-й год. Горький вкус у меня от него.
13
В рукописи ошибочно: ноября.