Страница 40 из 113
Вечером у нас Калужские.
Москва, улица Фурманова (Нащокинский переулок), 3 (ныне не существует)
В газетах сообщение о самоубийстве Гамарника.
Куприн вчера приехал. Его фотография в «Известиях» — старенький, дряхлый, с женой.
Отправили наконец наших на дачу.
Мелик звонил, звал завтра придти к ним.
Приехал Дмитриев, обедал. Говорит, что Пиотровский послал М. А. письмо.
— Никакого письма он не посылал, так как оно не получено.
Вечером мы у Мелика. Мы уже были там, а Мелик опоздал, он случайно дирижировал «Игорем». Пришел взволнованный и кинулся звонить Якову Л. Театру даны награждения: Мелику дали Трудовое Знамя и заслуженного деятеля искусств. Бурная радость Мелика. Якову дали Знак Почета.
День моих имянин. Обедали: мой Женичка и Дмитриев. Дмитриев прислал корзину цветов. Женичка — тоже, утром. А к обеду он принес бутылку шампанского.
Вечером Дмитриев, Вильямсы, Оля с Калужским и Федя. М. А. прочитал сцену репетиции из «Записок покойника». Очень понравилась.
Ужинали весело, надевали маски.
Получила чудесную корзину цветов от Вильямсов.
Вечером — Дмитриев и Анна Ахматова. Она прочла несколько лирических своих стихотворений.
В «Советском искусстве» сообщение, что Литовский уволен с поста председателя Главреперткома.
Гнусная гадина. Сколько зла он натворил на этом месте.
В «Правде» — странное письмо Аркадьева. Пишет, что «дал ошибочную информацию» вчера в «Правде» о репертуаре парижской поездки, упомянув «Бориса Годунова».
Вечером у нас опять Добраницкий.
А позднее — Дмитриев, досидел, конечно, до трех часов.
У М. А. новый способ дразнить Дмитриева: будто бы он видел на столе у Аркадьева лист бумаги, разграфленный, графы: «Ленин», «Трудовое Знамя», «Знак Почета» и фамилии под ними. Будто бы под первой графой — Вильямс, Ливанов, еще кто-то… Будто бы М. А. просмотрел, но на листе фамилии Дмитриева не было… Что бы это могло обозначать? Наконец, наводит Дмитриева на мысль, что это — ордена.
Отчаяние Дмитриева, что его нет в списке. Потом — дикий Дмитриевский хохот — дды!.. дды!.. — когда понимает, что розыгрыш.
Утром взяла газеты, посмотрела «Правду» и бросилась будить М. А. Потрясающая новость — Аркадьев уволен из МХАТа! Как сказано — «за повторную ложную информацию о гастролях в Париже и репертуаре» и даже «за прямое нарушение решений правительства».
Вот тебе и «Борис Годунов».
М. А. говорит:
— Сто рублей бы дал за то, чтобы видеть сейчас лица мхатчиков!
Днем гуляли по солнцу.
Вечером Дмитриев. Мы встретили его поздравлением с новой квартирой. Вчера он рассказывал о своем разговоре с Аркадьевым, что тот сманивает его на постоянную службу в МХАТе и обещает дать квартиру в Москве.
Дмитриев дико хохотал. Потом рассказал, как Книппер разбудила его (он остановился у них) и сунула ему, не в силах говорить, газету с сообщением об Аркадьеве.
— Воображаю!.. Тетка, в белом пеньюаре… (М. А., говоря с Дмитриевым, всегда называет Книппер его теткой)… заламывала руки!
— Дды!..
Обедал Дмитриев.
Вечером — он же и Куза, с вопросом, не возьмется ли М. А. делать инсценировку «Нана» или «Милого друга» или что-нибудь из Бальзака?
Разве что из-за денег, чтобы иметь возможность уехать куда-нибудь отдохнуть летом.
Позднее — Соловьев-Седой с конспектом либретто — замучил М. А. Он же обязан только консультировать, а не сочинять либретто!
Какая-то чудовищная история с профессором Плетневым. В «Правде» статья без подписи: «Профессор — насильник-садист». Будто бы в 1934-м году принял пациентку, укусил ее за грудь, развилась какая-то неизлечимая болезнь. Пациентка его преследует.
Бред.
На пароходе — с М. А. и с Женюшкой в Кунцево.
Женька и М. А. купались, вода холодная, грязная.
На пароходе встретили Аннушку Толстую с Патей.
Днем Соловьев — М. А. составил ему драматургический костяк его либретто.
Проводила М. А. в Большой — на минутку. Тут же Мордвинов подхватил его: в «Поднятой целине» нет финала, помогите!
Условились, что М. А. придет вечером. И поехал вечером. А потом я заехала за ним, чтобы навестить Калужских.
Оленька жаловалась, что Евгений сильно пьет. Жаль ее ужасно.
Рассказывала, что Немировичу дали 2000 долларов — без уплаты за них советскими деньгами 10 000 руб. Он уж уехал за границу.
Говорила, что Вирта написал пьесу о будущей войне — очень плохую.
Был Добраницкий, принес М. А. книги по гражданской войне. Расспрашивает М. А. о его убеждениях, явно агитирует. Для нас загадка — кто он?
Утром сообщение в «Правде» прокуратуры Союза о предании суду Тухачевского, Уборевича, Корка, Эйдемана, Фельдмана, Примакова, Путны и Якира по делу об измене Родине.
М. А. в Большом театре на репетиции «Поднятой целины». Разговор с Самосудом по поводу соловьевской оперы.
Митинг после репетиции. В резолюции — требовали высшей меры наказания для изменников.
Вечером — Аннушка с Патей Поповым. Случайно пришел Мелик. Аннушка, по своей глупости, решила не ударить лицом в грязь перед Меликом и говорила о «высшем свете» (в связи с «Анной Карениной»)… Ругала Немировича за книжку, ругала кого-то, кто описал ее отца, Илью Толстого, кричала «мой отец женился девственником и двадцать лет не изменял жене!»…
На Мелика они произвели удручающее впечатление.
Сообщение в «Правде» о том, что Тухачевский и все остальные приговорены к расстрелу.
М. А. днем предложил взять машину и поехать к Сергею на дачу. Заехали за продуктами к Елисееву и покатили. Дача, как все подмосковные, — убога и в смысле природы и в смысле устройства. Пробыли там недолго, выпили кофе, М. А. выкупался, и поехали домой к обеду.
Перечитала по просьбе М. А. «Нана» и «Bel'ami». А М. А. перечитывает «Евгению Гранде». Видимо, вахтанговцы ошалели от отсутствия пьес, не знают, на что кинуться. Не подходит это!
Были вечером у Калужских. Они рассказывали, что из списка актеров, едущих в Париж, вычеркнули нескольких, в частности, Кторова, Подгорного, Кореневу, Шуру Комиссарова, Настасью Зуеву.
Можно представить, какие скандалы будет закатывать Коренева!
Заведующим по художественной части, с большими полномочиями, назначен Сахновский, причем ему было сказано: с требованиями К. С. вы можете соглашаться только в тех случаях, когда сами найдете это необходимым. Егоров назначен по финансовой части, с полным ограничением прав по художественной части. Всеми делами по поездке заведует Орловский, причем Егоров подчиняется распоряжениям Орловского, а Орловский — распоряжениям Сахновского. Интересно, выпустит еще когти Егоров или нет.
Вечером был Дмитриев. Опять упорно уговаривал М. А. писать пьесу к 20-летию. Сидел до четырех часов ночи.
М. А. сказал ему для передачи вахтанговцам, что ни один из трех романов инсценировать не будет, так как это все материал, не подходящий для советской сцены («Нана» и «Милый друг»), а Бальзак скучен.
М. А. работает сейчас над материалом для либретто «Петр Великий».
— Как бы уберечь мне эту тему? Чтобы не вышло, как с «Пугачевым».
Несколько месяцев назад М. А. предложил Самосуду тему — Пугачев — для либретто. Тот отвел. А потом оказалось — ее будет писать Дзержинский — очевидно, со своим братом-либреттистом.