Страница 61 из 65
— Mhicheal bheanaichte, — пробормотал он. Святой Михаил, защити его. Ему нравился МакКензи, но если бы у него был выбор, он никогда бы не обменял Иэна на него. Это был выбор Иэна, а не его собственный, так что не о чем и говорить.
Отодвинув боль от потери Иэна на задворки сознания, он встал к дереву, развязал брюки и отлил. Если бы Клэр увидела его, то не преминула бы сделать, по ее мнению, остроумное замечание насчет собак и волков, метящих свою территорию. «Ничего подобного», — ответил он ей мысленно. Зачем ему идти далеко, чтобы сделать то же самое, но в худших условиях в уборной? И если принять во внимание, что это его место, и если он решил здесь помочиться… Он привел в порядок одежду, чувствуя себя более уверенным.
Подняв голову, он увидел, что она спускается от своего огорода с передником, полным моркови и репы. Порыв ветра сорвал оставшиеся листья с каштанов и закружил их вокруг нее в желтом, искрящемся светом танце.
Повинуясь внезапному импульсу, он отступил вглубь рощи и стал осматриваться.
Обычно он обращал внимания только на ту растительность, которая могла служить пищей человеку или лошади, или была достаточно твердой и прямой, чтобы пойти на доски и бревна, или затрудняла его продвижение. Но как только он присмотрелся к ней эстетическим взглядом, он был удивлен ее разнообразием.
Стебли недозрелого ячменя с зернами, уложенными в колос, напоминающий женскую косу. Высохший хрупкий стебелек, похожий на кружево по краям женского носового платка. Веточка ели, неестественно зеленая на фоне засохших растений, и оставившая пахучий сок на его руке, когда он отломил ее от дерева. Веточка дуба с сухими глянцевитыми листьями, которые своими оттенками — золотыми, коричневыми и серыми — напомнили ему об ее волосах. И немного алой лианы, выбранной за яркий цвет.
Как раз в это время, она завернула за угол дома. Углубившись в свои мысли, она прошла в футе или двух от места, где он стоял, не заметив его.
— Сорча, — позвал он тихо, и она развернулась с глазами, суженными от лучей опускающегося к горизонту солнца, потом широкими и золотистыми от удивления при виде его.
— Добро пожаловать домой, — сказал он и протянул маленький букетик.
— О, — произнесла она и поглядела на листья и прутики, потом уголки ее рта дрогнули, как если бы она хотела засмеяться или заплакать, но не была уверена, что именно. Протянув руку, она взяла у него букет, коснувшись маленькими прохладными пальцами его руки.
— О, Джейми, он прекрасен.
Она привстала на цыпочки и подарила ему теплый солоноватый поцелуй; ему захотелось большего, но она уже быстро шла в дом, прижимая маленькие глупые веточки к груди, словно они были золотые.
Он чувствовал себя глуповато-счастливым и был по-дурацки доволен собой. Ее вкус все еще сохранялся у него во рту.
— Сорча, — прошептал он и понял, что именно так он назвал ее мгновение назад. Неудивительно, что она была так удивлена. Это было ее имя на гэльском языке, но он никогда не называл ее так. Ему нравилась ее чужеземность, ее английскость. Она была Клэр, его сассенах.
И все же в тот момент, когда она проходила мимо него, она была Сорчей. И это имя означало не только «Клэр», но и свет.
Он глубоко и удовлетворенно вздохнул.
Он почувствовал внезапный голод и по пище, и по ней, но не спешил входить в дом. Определенные виды голода сладостны сами по себе; предвкушение доставляет столь же острое удовольствие, как и удовлетворение.
Раздался топот копыт, и зазвучали голоса: наконец, прибыли остальные. Ему вдруг страстно захотелось удержать дольше свое мирное одиночество, но поздно: через несколько секунд он попал в хаос — взволнованные крики пронзительных детских голосов, зов усталых матерей, приветствия вновь прибывших людей, суматоха разгрузки, необходимость напоить и накормить лошадей и мулов… и все же посреди этого столпотворения он двигался так, словно все еще был один, спокойный и умиротворенный, в лучах заходящего солнца. Он вернулся домой.
Уже наступила темнота, когда все было улажено, маленькие дикие Чизхолмы собраны и отправлены на ужин, все животные накормлены и устроены на ночь. Он пошел следом за Джефом Чизхолмом к дому, но задержался на мгновение во дворе.
Он стоял, рассеяно потирая руки от холода, и восхищался видом своего поместья. Крепкий сарай и аккуратные навесы, хорошо огороженные загоны для скота и лошадей, опрятный заборчик вокруг огорода Клэр, чтобы не пускать туда оленей. Дом белел в ранней темноте, словно доброжелательный дух, охраняющий хребет. Свет струился из каждого окна и каждой двери, и звуки смеха доносились до него.
Он ощутил движение в темноте и, развернувшись, увидел дочь, которая несла ведро свеженадоенного молока. Она остановилась рядом с ним, глядя на дом.
— Хорошо быть дома, да? — произнесла она тихо.
— Да, — сказал он, — да.
Они посмотрели друг на друга, улыбаясь. Потом она наклонилась вперед, внимательно всматриваясь в него. Она развернула его так, чтобы свет из окна падал на него, и слегка нахмурилась.
— Что это? — спросила она и что-то сбила щелчком с его плеча. Глянцевый алый лист упал на землю. Она приподняла брови при виде его. — Ты должен пойти и помыться, па, — сказала она. — На тебе был ядовитый плющ.
— Ты должна была сказать мне, сассенах, — Джейми с негодованием посмотрел на стол возле окна, куда я поставила стакан с букетиком. Яркая краснота ядовитого плюща пылала даже в полумраке спальни, освещаемой только светом от камина и одной свечой. — И ты могла бы выбросить эту дрянь. Хочешь подразнить меня, да?
— Ничего подобного, — ответила я с улыбкой, вешая передник на колышек и берясь за шнуровку платья. — Если бы я сказала тебе, ты бы отобрал его. А это единственный букет, который ты мне когда-либо дарил. И я не уверена, что получу от тебя еще один, так что я хочу сохранить его.
Он фыркнул и сел на кровать, чтобы снять чулки. Его кафтан, галстук и рубашка уже были сняты, и свет от камина мерцал на его плечах. Он почесал внутреннюю сторону запястья, хотя я сказала ему, что чувство жжения носит психосоматический характер; никаких признаков сыпи не наблюдалось.
— У тебя никогда не было сыпи от ядовитого плюща, — заметила я. — Хотя ты должен был время от времени на него попадать, учитывая сколько времени ты проводишь в лесу и поле. Я думаю, у тебя к нему иммунитет. У некоторых людей так бывает.
— О, да? — он выглядел заинтересованным, хотя продолжал чесаться. — Это так же, как ты и Брианна не можете заболеть?
— Почти, но по другой причине, — я сняла бледно-зеленое платье из домотканого полотна, сильно обтрепанное после недельного путешествия, и со вздохом облегчения освободилась от корсета.
Я встала, чтобы проверить воду в кастрюле, которую я поставила греться на горячие угли. Некоторых из вновь прибывших людей мы отправили переночевать к Фергюсу и Марсали, к Роджеру и Бри, но все равно кухня, мой медкабинет и кабинет Джейми были полны гостей, которые улеглись спать прямо на полу. Я не собиралась ложиться спать, не смыв с себя грязь путешествия, но я также не собиралась делать из этого публичное зрелище.
Поверхность воды дрожала от жара, крошечные пузырьки прилепились к стенкам кастрюли. Я сунула в нее палец для проверки, вода была восхитительно горячая. Вылив немного воды в тазик, я поставила кастрюлю снова на угли.
— Мы не совсем неуязвимы, — предупредила я его. — Некоторые болезни, например, оспа, нам совершенно не страшны. Роджер, Бри и я привиты против нее, и иммунитет постоянный. Другими болезнями, такими как холера и тиф, мы, скорее всего, не заболеем, но прививки против них не дают постоянной защиты, она со временем ослабевает.
Я нагнулась к груде седельных сумок, которые он принес и свалил возле двери. Один из пациентов дал мне настоящую губку, завезенную из Индии, в оплату за извлечение гнилого зуба. Подходящая вещь для быстрой помывки.
— А такая болезнь, как у Лиззи, малярия…
— Я думал, ты ее вылечила, — прервал меня Джейми, нахмурившись.