Искатель

– Вряд ли, – возразил Бентнер. – Похоже, есть некий потолок.

– Почему? – спросила я.

– Ученые считают, что при коэффициенте, равном ста восьмидесяти, человек создает слишком много проблем для общества. Он становится неуправляемым. Синдром кошачьей стаи. Независимо от политической системы власти порой делают глупости, и высокоинтеллектуальные личности с трудом терпят это. – Он улыбнулся. – В результате они оказываются в невыгодном положении. Начиная примерно с семи лет им приходится набивать себе шишки. Высокий интеллект становится не подспорьем, а помехой. В стародавние времена они так надоедали племени, что оно переставало их защищать. Эти люди доставались на обед тиграм.

– Похоже, – заметил Джек, – это справедливо и в отношении «немых». У них примерно тот же самый интеллектуальный диапазон. И тот же потолок.

«Немые», единственная известная нам инопланетная раса, были телепатами.

– Я думала, – заметила я, – что в цивилизации телепатов действуют иные законы.

Бентнер покачал головой:

– По-видимому, нет. Джек, так что ты решил? Ты использовал импланты?

Джек покачал головой:

– Нет. Сообщество людей, считающих, что они знают все на свете… Не годится.

– Правильно. Мое общество стало нестабильным через два поколения. А у моего друга государство вообще рухнуло.

– Знаете ли вы, – спросил Джек, – что процент самоубийств среди людей с высочайшим интеллектом, среди гениев, почти в три раза выше среднего по обществу?

– Мы глупы, и этому есть причина, – подытожила я.

– Верно, – улыбнулся Бентнер. – И слава богу. – Он поднял бокал. – За посредственность. За ее преуспевание.

Несколько минут спустя я мимоходом упомянула, что мое хобби – коллекционирование старинных чашек. Интереса это ни у кого не вызвало, но я все же обратилась к Кейле:

– У вас ведь была одна такая?

– Одна – что?

– Старинная чашка. Помните? Со странной надписью.

– Не у нас, это точно, – ответила она. – Не помню ничего такого.

– Ну как же, – настаивала я. – А я вот помню. Серая, и на ней – бело-зеленый орел с распростертыми крыльями.

Она задумалась, покусала губы, покачала головой – и, к моему удивлению, проговорила:

– Да, вспомнила. Она стояла на каминной полке.

– Знаете, я всегда восхищалась той чашкой.

– Я давно уже о ней не думала. Но вы правы. У нас действительно была такая.

– Хорошие времена тогда были, Кейла. Не знаю, с чего я вдруг вспомнила о чашке. Видимо, она связывается в моем сознании с теми счастливыми днями.

– А сейчас у вас много проблем?

– Нет. Вовсе нет. Но тогда было другое время, более… невинное. Ну, вы знаете.

– Конечно.

Мы с ней отхлебнули по глотку чая.

– Интересно, где она сейчас, – продолжила я. – Та чашка. До сих пор у вас?

– Не знаю, – ответила Кейла. – У меня ее нет. Я не видела ее с детства.

– Может, она у Хэпа?

– Может быть.

– Знаете, – сказала я, – когда вернусь домой, пожалуй, попробую его найти. Мне бы хотелось снова с ним увидеться.

Черты ее лица стали жестче.

– Он вам теперь не понравится.

– Вот как?

– Он слишком похож на своего отца. – Кейла неодобрительно покачала головой. – Ладно, не будем об этом.

Мы поговорили о ее работе на станции, и при первом удобном случае я снова вернулась к чашке:

– И все-таки она меня всегда интриговала. Та чашка. Откуда она взялась, Кейла? Не знаете?

– Понятия не имею, – ответила она.

– Никогда бы не подумала, что Хэп интересуется старинными вещами.

– Сомневаюсь, что это старинная вещь, – ответила Кейла. – Но насчет Хэпа вы правы. – Взгляд ее помрачнел. – Его ничто не интересовало, кроме алкоголя, наркотиков и денег. И женщин.

Она тут же пожалела о сказанном, и я, постаравшись изобразить сочувствие, продолжила:

– Вероятно, это чей-то подарок.

– Нет. Она стояла на полке с тех пор, как я себя помню. Когда мы с Хэпом были еще маленькими. – Она на мгновение задумалась. – Возможно, чашка до сих пор у него.

– Кажется, я видела у Хэпа еще пару таких штук.

– Нет, Чейз, вряд ли. – Нам наконец принесли ужин. – Уверена, у нас была только одна такая. Кажется, мама говорила, что чашку ей подарил мой отец.

Известность Алекса отчасти распространялась и на меня. Может, я не настолько знаменита, чтобы притягивать к себе охотников за автографами, но маньяки порой попадаются. На следующее утро я стояла возле киоска с сувенирами и выбирала себе легкую закуску, чтобы забрать ее с собой в номер. В это время ко мне подошел невысокий, хорошо одетый мужчина средних лет с растрепанными черными волосами и спросил: «Вы Чейз Колпат?» В голосе его звучала легкая враждебность. Мгновение спустя я поняла, что передо мной – тот самый тип, что совершил идиотскую выходку на Съезде антикваров, во время выступления Олли Болтона. Кольчевский.

Я могла бы сказать, что он ошибся, – мне уже приходилось так поступать. Но я сомневалась, что с Кольчевским это сработает, и подтвердила: да, я Чейз Колпат.

– Так я и думал.

Я начала бочком отходить в сторону.

– Без обид, госпожа Колпат, но на вид вы вполне умная женщина.

– Спасибо, – ответила я, наугад хватая вишневый чизкейк и прикладывая ключ к считывателю для оплаты.

– Не убегайте, пожалуйста. Мне бы хотелось с вами поговорить. – Он слегка откашлялся. – Меня зовут Казимир Кольчевский. Я археолог.

– Я знаю, кто вы.

Несмотря на тогдашнюю истерику, Кольчевский был крупной величиной. Он вел обширные раскопки на Деллаконде, в Бака-Ти. Цивилизация процветала там на протяжении почти шестисот лет, а потом внезапно пришла в упадок. Сегодня там осталась лишь горстка деревень. О причинах этого упадка все еще спорили. Некоторые считали, что тамошнее общество, невзирая на технические достижения, не отличалось здравомыслием, другие – что оно стало жертвой культурной революции, после которой возникло нескольких враждующих группировок, третьи – что слишком высокое содержание свинца в посуде привело к массовому бесплодию. Кольчевский провел в Бака-Ти основательные полевые исследования и нашел немало древностей, хранящихся теперь в музеях. Он был известен как блестящий, но слишком уж воинственный ученый.

– Вот и хорошо. Значит, церемонии ни к чему. – Он посмотрел на меня так, словно я была кошкой со сломанной лапой. – Я читал о вас. Вы, несомненно, талантливы.

– Спасибо, профессор.

– Скажите, во имя всего святого, зачем вы работаете на Бенедикта?

– Простите?

– Да бросьте. Вы прекрасно понимаете, о чем я. Вы с ним – парочка потрошителей гробниц. Извините за прямоту, но я просто шокирован.

– Жаль, что вы не одобряете наших занятий, профессор.

Я попыталась пройти мимо него, но он преградил мне дорогу:

– Придет время, моя дорогая, когда вы вспомните все эти годы и пожалеете о содеянном.

– Профессор, я была бы вам крайне признательна, если бы вы разрешили мне пройти.

– Конечно. – При этом он не двинулся с места. – Бенедикт, – продолжал он, распаляясь, – гробовскрыватель. Мародер. Предметы, которые должны принадлежать всем, становятся украшениями в домах богачей. – Голос его чуть смягчился. – Вы знаете это не хуже меня.

– Мне жаль, что вы так считаете. Похоже, чужие мнения вас не интересуют. Может, каждый из нас останется при своем и мы разойдемся? Еще раз прошу вас дать мне дорогу.

– Извините. Нисколько не хотел вас обидеть. Но вы сами понимаете, как сотрудничество с Бенедиктом влияет на вашу репутацию?

– А мне хотелось бы знать, профессор, кто назначил вас хранителем всех сокровищ мира?

– Ну да, конечно. Когда защищаться нечем, остается лишь нападать. – Он отошел в сторону. – Вряд ли вас удовлетворит такой ответ.

– Меня не удовлетворяет такая постановка вопроса.

Я решила провести пару дней в обществе Джека, но прежде чем встретиться с ним за обедом, послала сообщение Алексу: миссия оказалась бесплодной, я возвращаюсь с пустыми руками. Про Кольчевского я говорить не стала.