Страница 2 из 3
Тебя объяв, застыла.
Родимую стопу, как черная тюрьма,
Земля отяжелила.
Пускай твое чело блуждает в вышине –
Ветра ему мирволят,
Земля тебе ступить, хоть и в волшебном сне,
И шага не позволит!
Пусть соки вверх текут, восходят до чела
По жилам исполина,
Но вечного ему не разорвать узла,
Не двинуться с притина.
Ты чуешь вкруг себя личин растущий строй
Подземной гидры славной,
Подобные тебе, стоят и вяз с сосной,
И клен и дуб державный –
Под властью мертвецов куделью власяной
Врастают в пепел стылый,
И вниз летит от них цветочный, семенной
Поток тысячекрылый.
Осина, граб, и тот четырехствольный бук
(Четыре девы вместе)
Немое небо бьют, вздымая сотни рук,
В порыве тщетной мести.
Поодиночке жить должны, разделены,
Рыдать в недоуменьи –
Кто ветви им рассек напрасно, без вины
При нежном их рожденьи?
И к Афродите ввысь возносится душа
И вечер догорает,
И дева в сумерках проходит, не спеша,
И от стыда пылает.
Предвестьем пленена в нежнейший этот час,
Ей, побледневшей, мнится,
Что вскоре плоть ее на будущего глас
Должна оборотиться…
Но ты невиннее зверей лесных, и ты –
Ветвями весь в лазури.
И в сон предутренний войдут твои мечты,
Как грозный призрак бури,
О лиственная сень! Холодная идет
С нагорий трамонтана,
Звени, когда зима рукою проведет
По струнному Платану.
Решись на стон!.. Крутись! Пусть гибкая кора
Свивается канатом,
Стенание твое давно уже пора
Отдать ветрам крылатым!
Как мученик святой, кору с себя содрав,
Хлещи себя бичами!
Пусть, тлеющей золы бессильный прах поправ,
Восстанет к небу пламя!
Затем восходит ввысь пылающий псалом
До птичьих поселений,
Чтоб задрожал Платан своим сухим стволом
От огненных прозрений!
Насельник парка! Ты к любым ветрам привык –
От качки ты хмелеешь!
И просят небеса: дай нам, Платан, ЯЗЫК!
Всемощный, ты сумеешь!
Пускай тебя поэт прославит на земле,
С тобой в одно сливаясь.
Наездник так сидит, как пригнанный, в седле,
С конем не разделяясь…
Нет, – говорит Платан – пускай с моей главой,
Сияющей в лазури,
Поступит ураган, как с ветхою травой,
Мы с ней равны пред бурей!
Песнь Семирамиды
Чело предчувствует лучистую корону,
На глади мрамора, сквозь век смеженных зрит,
Как время бледное расцвечивает крону,
Нисходит час ко мне и золотом горит…
…
«Явись в конце концов! И будь самой собою,
Душа великая, пора уж плотью стать,
Спеши, – твердит заря – над бездной огневою,
Средь мириад огней возникнув, запылать!
Глухую ночь пронзил трубы протяжный голос,
Живые губы вновь пьют ледяную тьму…
И, брызнув золотом, пространство раскололось –
В тот миг, как блеск былой припомнился ему!
К просвету протянись, рванись из тьмы дремучей,
Пловца, покрытого нахлынувшей волной,
На воздух выведет толчок пяты могучей –
Толкнись внутри себя, явись на свет дневной!
Среди невидимых пройди переплетений
И бесконечности бессилье разорви,
Скорей освободись от хаоса видений
И снов, что рождены от демонов в крови.
Я не боюсь причуд твоих непостоянства,
Мне яства лучшие легко тебе подать –
Питают пламень твой и ветер и пространство,
Предчувствия мои попробуй оправдать!»
…
Я отзываюсь!.. Прочь из пропасти бездонной,
Где руки мертвецов бессильные сплелись,
Несет меня орел, всевластьем упоенный –
Я им восхи́щена в полуденную высь!
Лишь розу взяв, бегу… Стрелою пронзена я
Насквозь!.. вот горсть шагов, возникнув в голове,
Рассыпалась, бежит – вот башня, мне родная,
Вот руки я тяну к холодной синеве!
Семирамида, ты – отточенная спица,
Стремись, безлюбая, в единственную цель!
Лишь царства жаждает великая царица –
Ему твой призрак злой – наисладчайший хмель.
Не бойся пропасти! Внизу, в воздушной яме,
Повис цветочный мост! Грозна я и горда!
Владычествую я над теми муравьями,
Дороги стрелами пускаю в города!
Владения мои лежат звериной шкурой,
Ее хозяин – лев – моей рукой убит,
Но все скитается его тут призрак хмурый,
И, смерть в себе нося, стада мои хранит.
На солнцем залито́м застылая пороге
Я сбросила с себя таинственный покров,
И слабости своей впиваю я тревоги,
И неба и земли двойной я слышу зов.
О пир могущества, трезвейшая из оргий!
Как паперть дымная из дальних крыш и рощ
Пред зрительницей ниц пластается в восторге!
Как подчиняется событий тайных мощь!
Моя душа сейчас на этой кровле – дома!
Каким величьем ей величие дано,
Когда она, рукой невидимой ведома,
В глуби меня самой отворит вдруг окно!
Лазури жаждущий и славой упоенный
Теней бесплотных ад с чутьем вполне земным,
О грудь моя! Вбирай долины населенной
Чуть влажный аромат и душ прохладных дым!
Со смехом, солнце, вниз смотри на рой жужжащий!
Там во всю мощь, без сна мой Вавилон поёт:
Кувшинов слышен звон и ход телег скрипящий
И жалобы камней на каменщика гнёт.
Так пусть же страсть мою к суровым грозным храмам
Пилы и долота стенанья утолят!
Пусть толщу воздуха наполнят птичьим гамом,
Пусть форму ей дадут и строго огранят!
Рождается мой храм, встает между мирами
Обета моего – меж равных равный – плод,
Он к небу сам собой возносится волнами,
Легко преодолев кипенье смутных вод.
Народ бессмысленный, прикована к тебе я,
Нуждаясь в тысячах трудолюбивых рук.
Пусть в тысячах голов горит вражда плебея,
Их хруста под пятой сколь сладок самый звук!
Растоптанных рабов столь музыкален ропот,
Их гнев, рассеян, спит в спокойнейшей волне,
Что плещется у ног и чей чуть слышен шепот…
Но ужас мести жив и спрятан в глубине.
Бесстрастно слушаю я эти переливы –
В них ненависть ко мне давно затаена.
Душа великая всегда несправедлива –
Необходимости навек обручена!
Пусть сладости любви и не совсем чужда я,
Но лаской никакой не вынудить меня
Рабыней страсти стать, пластаться, угождая,
Несытой пленницей рыдая и стеня.
Любовный пыл и пот, блаженное паденье
Двух тел, что качкою раскачаны морской…
Такого требует душа уединенья,
Висят сады мои над пропастью такой,
Что прелестям моим лишь громы не бесчестье!
Молили многие царицу всех цариц,
Коснувшийся меня рассыплется на месте –
И памяти сладка та череда гробниц.
Да будет сладостен мне храм новорожденный!