Страница 18 из 47
Затем иконопочитание подтверждается целым рядом авторитетных свидетельств святых мужей. Апостол Петр, святые Дионисий, Афанасий Великий, Василий Великий, Григорий Богослов, Иоанн Златоуст, Григорий Нисский, Кирилл Александрийский и другие отцы и учители Церкви непререкаемо свидетельствуют о «всесвященном законе» иконопочитания и прочно устанавливают историческое преемство в Церкви этого древнего предания. Преп. Феодор неоднократно приводит в своих творениях апостольское и отеческое учение о святых иконах и придает ему авторитет церковного узаконения[211]. Все те, кои станут противиться ему, совершенно чужды двору Христа[212].
Наконец, истинность иконопочитания подтверждается соборными определениями. Так, Собор Трулльский постановил, чтобы впредь вместо древнего агнца изображался на иконах по человеческому образу Агнец, вземлющий грех мира, Христос Бог наш (Трул. 82)[213]. А Седьмой Вселенский Собор (787 г.) определил, чтобы святые и честные иконы предлагались для поклонения точно так же, как изображение Честного и Животворящего Креста, – будут ли они написаны красками или сделаны из мозаики или какого-либо другого вещества, будут ли находиться в святых церквах Божиих на священных сосудах или одеждах, на стенах и на дощечках или в домах и при дорогах, а равно будут ли это иконы Господа Иисуса Христа, или Владычицы Богородицы, или честных Ангелов и всех святых и праведных мужей. Чем чаще при помощи икон Господь Иисус Христос, Владычица Богородица или честные Ангелы и все святые и праведные мужи делаются предметами нашего созерцания, тем чаще взирающие на эти иконы вспоминают о самих первообразах, приобретают более любви к ним, воздают им лобзание, почитание и поклонение, но никак не то истинное служение, которое, по вере нашей, приличествует только Божественному естеству. Определения того и другого Соборов приняты всеми пятью патриархами, тогда как из соборов иконоборческих один (754 г.) предан анафеме четырьмя патриархами как христоборный, а другой (815 г.) и совсем отвергнут[214]. Такова в кратких чертах сущность учения преп. Феодора об иконопочитании[215].
По воззрению преп. Феодора Студита, из ересей, возникавших в Церкви, не было ни одной хуже ереси иконоборческой. Она отвергает Христа, поражает Его в лицо, неистовствует словом и делом. Отрицая изображение и поклонение иконе Христа, иконоборчество отвергает воплощение Бога Слова, разрушает тайну Домостроительства нашего спасения, восстает против Евангелия и евангельских заповедей, ниспровергает основы Церкви Христовой, борется против церковных установлений, ставит на первое место интересы жизни общественной и государственной и вообще ниспровергает все христианское и церковное мировоззрение[216]. «Что за безумие объяло народ Божий! – восклицал преп. Феодор. – Услышь, восток и запад, как ослепла Византия, как она оглохла»[217], а «Церковь наша впала в погибель нечестия»[218]. Борясь с иконоборцами своими деяниями и литературными творениями, преп. Феодор защищал истину Евангелия и правду Церкви Христовой, отстаивал православно-христианское миросозерцание, охранял и защищал евангельские заповеди, церковные законы, каноны, обычаи и установления, стоял за вселенскую ортодоксию, основы которой стремилось поколебать иконоборчество. И он вполне достиг той высокой цели, к которой стремился, так как своими разносторонними трудами подготовил торжество Православия в 843 году. Справедливо святой отец прославляется как наставник Православия, учитель благочестия и чистоты, светильник вселенной, так как во второй период иконоборчества он был главным борцом с ним и важнейшим представителем догматико-полемического богословия.
Глава четвертая
Преподобный Феодор Студит как организатор монастырского общежительного строя
Один из древних биографов преп. Феодора, оценивая историческое значение его деятельности и подвигов, говорит, что этот великий отец особенно «приятен и полезен» для тех, кои ведут монашескую жизнь. Действительно, монахи, продолжает этот биограф, «не только не меньше всех чтут его и любят, но и заповеди его хранят как непреложный закон, всегда с гордостью произносят имя этого мужа и соединены с ним узами неизреченной любви»[219]. В тропаре преп. Феодору это значение святого определяется выражением «монашествующих богодухновенное удобрение (εγκαλλώπισμα)» наряду с наименованием его «наставником Православия», «учителем благочестия и чистоты», «светильником вселенной». В одном из кондаков, составленном в честь святого отца, он называется подражателем законоположника Христовой Церкви дивного Василия, вторым Василием по слову и жизни, которого чтут все монашествующие[220]. Наконец, сам преп. Феодор неоднократно в своих аскетических творениях определяет свою деятельность как подражание правилам и закону св. Василия, как продолжение и преемственность в организации древнего строя и жизни, установленных этим законоположником монашества[221]. Таким образом, одна из сторон деятельности преп. Феодора относится к монашеской жизни в Византии, выражается в иноческом законоположничестве по примеру и образцу Василия Великого и пользуется непререкаемым авторитетом для монашества.
Преп. Феодор Студит провел в монашестве целых сорок пять лет (781–826 гг.). Начавши свою подвижническую жизнь в Саккудионском монастыре, который и был приведен его трудами и заботами в цветущее состояние, святой отец потом (в 798 г.) водворился в знаменитом Студийском монастыре в Константинополе. Этот монастырь был основан в середине V века римским патрицием Студием Евпрепием, восточным консулом, или ипатом, мужем благочестивым и гуманным, посвятившим себя в конце жизни служению Богу. В монастыре был устроен прекрасный храм во имя Иоанна Предтечи. Обитель, вполне обеспеченная и благоустроенная ктитором, находилась в цветущем состоянии до эпохи иконоборчества[222]. Но когда возникла буря иконоборческого движения, разметавшая многие монастыри Византии, в общем разгроме сильно пострадал и Студийский монастырь. Император Константин Копроним изгнал из обители монахов, лишил ее ктиторских и иных имений, осквернил местные святыни и иконы. Однако храм и здания знаменитого монастыря уцелели. Когда иконоборческая буря несколько утихла, монахи стали возвращаться в столицу, и Студийский монастырь был вновь населен, но первым его обитателям было не по силам восстановить порядок и благоустройство. Когда явился сюда преп. Феодор, общее число здешних иноков не превышало 12 человек. Новому игумену предстояло большое дело – благоустроить обитель как во внешнем, так особенно и во внутреннем отношении. Испытанный аскет и опытный настоятель, преп. Феодор всего себя посвятил этой высокой задаче. «Вся, и притом величайшая, его забота была направлена к тому, чтобы делать подчиненных лучше с каждым часом, внушать им все, что есть прекрасного, научать и в их спасении полагать свое спасение»[223]. Совершенное руководительство в аскетических подвигах, соединенное с личными моральными доблестями св. Феодора, привлекло в Студийский монастырь многочисленных любителей иноческой философии как из мирян, так и из иноков других византийских монастырей, так что общее число студитов достигло тысячи человек. Многочисленность братства требовала от игумена опытности в духовном руководительстве, создавала и ряд практических проблем, разрешение которых способствовало бы нравственному прогрессу целого монастыря. Вполне естественно поэтому возникла потребность в иноческом законодательстве, но эта потребность вызывалась и историческими событиями. Иконоборческий погром вызвал большие неустройства в монастырской жизни, выбил из нормальной колеи иноческий быт, создал смуту и разделения в области монастырского управления и иноческих отношений. В связи с грозными событиями времени стали забываться иноческие уставы законоположников монашества св. Пахомия, Антония и Василия Великих. Особенно неопределенны были условия общежительного подвижничества, основы которого заложил в своих аскетических трудах св. Василий Великий. Идеи правильной и спасительной киновии были забыты, монастырская организация стояла весьма далеко от каппадокийского ее типа, в монашестве явились прямые злоупотребления в отношении основных иноческих обетов, развилось беззаконное и фальшивое отшельничество, бесцельное странствование монахов, гибельное сребролюбие и любовь к миру и его прелестям. Ясно, что многое в области монашеских отношений было необходимо начинать вновь, иное преобразовать в соответствии с древним уставам, другое поставить в более нормальные границы и условия. Преп. Феодор, воспитанный на аскетических творениях св. Василия Великого, правильной считал каппадокийскую киновию, основанную Василием Великим. Он всецело разделял аскетические идеалы святого отца и еще в Саккудионе воплотил их в жизнь. Теперь, водворившись в Студийском монастыре, где иночество сложилось именно как общежительное, преп. Феодор был поставлен перед необходимостью воспроизвести устав св. Василия, развить его, расширить круг предписаний и вообще продолжить дело св. Василия в отношении внутренней организации монастырской киновии. И вот преп. Феодор «становится законодателем (νομοθέτης), изложив для иноков богопреданные заповеди, которые он принял от Бога, восшедши на гору высокой жизни и вступив во мрак божественного и блаженного ведения, и которые были начертаны перстом Духа на скрижалях его твердейшего сердца, как бы на каменных досках»[224]. Таким образом, деятельность преп. Феодора в области монашеских отношений носила преимущественно практический характер и была направлена на дальнейшее усовершенствование одного из коренных типов иноческого строя – общежительного. Но эта практика (πραξις) покоилась на прочных теоретических предпосылках и являлась отображением внутреннего созерцания (θεωρία) и принципиальных воззрений на существо аскетизма, которым преп. Феодор и руководился в своем законодательстве для Студийского монастыря.
211
См.: Idem. Refut. carm. // PG. T. 99. Col. 468–469; рус. пер.: Он же. Опровержение и низложение нечестивых стихотворений // Там же. Т. 2; Idem. Epistulae. L. II. Ep. 8, 21, 72 // PG. T. 99. Col. 1136AB, 1184BC, 1304C; рус. пер.: Там же. Т. 3. Письма 221, 301, 416.
212
См.: Idem. Epistulae. L. II. Ep. 72. // PG. T. 99. Col. 1305A; рус. пер.: Там же. Т. 3. Письмо 416.
213
См.: Theod. Stud. Antirrh. II // PG. T. 99. Col. 377D, 380A; рус. пер.: Преп. Феодор Студит. Творения. Т. 2; Idem. Refut. carm. // Ibid. Col. 469B; рус. пер.: Там же. Т. 2; Idem. Epistulae. L. II. Ep. 8, 72 // Ibid. Col. 1136CD, 1304D; рус. пер.: Там же. Т. 3. Письма 221, 416.
214
См.: Idem. Epistulae. L. II. Ep. 72 // PG. T. 99. Col. 1305AB; рус. пер.: Там же. Т. 3. Письмо 416.
215
Ср.: Schneider. Der hl. Theodor von Studion. S. 95-107.
216
См.: Theod. Stud. Epistulae. L. II. Ep. 81 // PG. T. 99. Col. 1321D, 1324A; рус. пер.: Преп. Феодор Студит. Творения. Т. 3. Письмо 425.
217
Ibid. L. II. Ep. 75. Col. 1312C; рус. пер.: Там же. Т. 3. Письмо 419.
218
Ibid. L. II. Ep. 82. Col. 1324В; рус. пер.: Там же. Т. 3. Письмо 426.
219
Vita A // PG. T. 99. Col. 113А; рус. пер.: Там же. Т. 1. С. 109.
220
См.: Pitra J. B. Analecta Sacra Spicilegio Solesmensi parata. Vol. I. Parisiis, 1876. P. 628 (далее – Pitra. Analecta Sacra).
221
См.: Theod. Stud.Μεγάλη Κατήχησις.I. 38; II. Σ. 173; рус. пер.: Преп. Феодор Студит. Творения. Т. 1. С. 312; 481
222
См.: Marin Eugenius. De Studio coenobio Constantinopolitano. Parisiis, 1897. P. 4 etc.
223
Vita A // PG. T. 99. Col. 145С; рус. пер.: Преп. Феодор Студит. Творения. Т. 1. С. 127.
224
Vita В // PG. T. 99. Col. 260D; рус. пер.: Там же. Т. 1. С. 184.