Страница 16 из 152
Восторженные крики, вопли, неудержимый, неистовый смех сотрясали всю равнину у голубого перевала Косеге. Такого раньше здесь не бывало. Часть зрителей обычно сочувствовала побежденному и молчала в общем радостном гуле. А теперь будто все сразу обезумели. Ошакбай, недоумевая, оглянулся и только тогда понял причину неуемного веселья толпы. Оказалось, что у его противника часть штанов из овчины так и осталась приклеенной к седлу, и теперь джунгарин валялся на земле, поблескивая голым задом. Подскочили коневоды, подхватили под мышки незадачливого вояку. Еле ноги тащил тот, шел покачиваясь, вразвалку, точно утка, подбитая озерной волной.
— Первый приз среди копейщиков заслуженно вручается тебе. Ты доставил большое наслаждение зрителям и прославил своим искусством нынешнее состязание батыров. Да не покинет тебя удача и впредь!..
Ошакбай опустился на одно колено перед повелителем Отрара Иланчиком Кадырханом, и тот продолжал:
— Отныне назначаю тебя военачальником родов кипчак и конрат, обитающих в нижнем течении Инжу. Подставляй, батыр, плечи, Я их укрою чапаном победителя!
Ошакбай приложил правую руку к сердцу, отвесил поклон и, выпрямившись, подошел к хану. Иланчик Кадырхан взял из рук стоявшего рядом Огул-Барса дорогой чапан — узорчатый, в позументах, с серебряными пластинами на отвороте — и набросил его на крутые плечи батыра. Толпа колыхнулась, взревела, воздавая хвалу человеку, облагодетельствованному уважаемым правителем. Бии и беки, старейшины близких и далеких родов, сочли за честь пригласить счастливого победителя к себе, в свой край, дабы оказать ему достойный прием и прослыть щедрыми в глазах народа. И еще хотелось почтенным правителям как бы между прочим напомнить батыру и новоявленному воеводе, что помимо рода конрат, откуда он сам вышел, обитают еще многие доблестные племена и роды в бескрайних степях Дешт-и-Кипчака. Всякие действия здесь имели свое значение.
От похвалы и подарков вскружилась голова у Ошакбая. Улыбаясь налево и направо, он выбрался из круга и широким шагом направился к поджидавшим его в низине коневодам. Теперь он получил возможность наблюдать за поединками других удальцов. Начиналось как раз состязание лучников.
Посередине майдана — ратного поля — возвышался огромный столб. На него надели толстую шубу. Лучникам предстояло скакать вокруг столба и на всем скаку пускать в него стрелы. Победителем состязания объявлялся тот, кто за один круг успевал выпустить все стрелы из колчана, точно попадая при этом в цель. Останутся в колчане считанные стрелы, значит, недостаточно ловок; не вонзит все стрелы в столб, значит, недостаточно меток.
Один за другим выходили лучники, отпустив поводья, гнали лошадей по кругу и со свистом пускали стрелу за стрелой. Те вонзались в толстую шубу, впивались отточенными наконечниками, и столб быстро становился похож на ощетинившегося дикобраза. Тогда шабарманы снимали шубу, надевали на столб новую, и соревнование продолжалось. Почти все батыры оказались меткими лучниками. Ни одна стрела не пролетела мимо цели. Однако никому не удавалось за один круг выпустить все стрелы. Каждый раз из семи стрел в колчане оставались две или три. Встревоженные судьи начали думать: кому же присудить первый приз? Посоветовавшись, решили: нужно сократить количество стрел в колчане. К повелителю отправили гонца для получения его согласия.
Иланчик Кадырхан решил сам вступить в борьбу. Толпа удивленно загудела. «Разве он, такой огромный, грузный, может быстро стрелять из лука?!» — спрашивали одни. «Ловкие, как кошка, лучники-мергены и те становились посмешищем. Куда ему, родовитому хану?!»— усмехались другие. «Ай, напрасно азарту поддается. Осрамится только при всем честном народе!» — беспокоились третьи. Но никто не осмелился отговорить повелителя от принятого решения. Кадырхан сбросил с себя богатую и тяжелую одежду, облачился в легкий чекмень из верблюжьей шерсти, засучил рукава, туже затянул пояс. Колчан с семью стрелами он привязал не к поясу, как другие лучники, а к передней луке седла. Горяча каракового жеребца, выехал на поле, держась на значительном расстоянии от столба. Всем стало ясно: повелитель пустит жеребца по более широкому кругу. Другие лучники, опасаясь промаха, норовили держаться ближе к столбу и тем самым сокращали длину круга. Зато из-за короткого расстояния они не успевали выпустить положенное правилами количество стрел.
Повелитель резко натянул поводья, и караковый жеребец, послушный воле седока, поднялся на дыбы и тут же понесся стремительным галопом. Кадырхан взял повод в зубы и, как только жеребец переступил черту круга, пустил первую стрелу. Он сидел в седле с наклоном вперед, немного боком, в напряженной позе, не касаясь, однако, широкой грудью луки. Отправляя в цель стрелу, он тут же выхватывал из колчана другую, мощно натягивал тетиву, и через мгновение желтая стрела с пером уже трепетала в шубе. Со стороны казалось, что повелитель совсем не целился. Толпа завороженно следила за каждым его движением. Прекрасен был всадник на скачущем жеребце, сильна его рука, точен прицел…
Между тем жеребец приближался к контрольной меже, замыкавшей круг, и все начали считать стрелы, торчавшие в столбе. Четыре… пять… шесть… семь! Семь! Уа, аруах! Благословите, священные духи! Толпа словно обезумела. Конные, пешие, знать и чернь в едином порыве бросились к удальцу на караковом жеребце, оглашая степь исступленными воплями. А победитель, вдохновленный удачей, мчался падучей звездой на черном небосклоне, мчался, не оглядываясь, по ровной, как доска, долине…
Первый приз среди лучников достался признанному правителю кипчаков.
Лихие коневоды, льстецы из ханской свиты и простые смертные мчались за ним вдогонку. Каждый норовил первым настигнуть его, схватить каракового жеребца под уздцы, первым поздравить победителя в надежде заслужить ханскую милость. Какой-то отчаянный джигит, ошалев от восторга, дотянулся было до ханского стремени, но Кадырхан, потемнев лицом, короткой толстой камчой ударил его по рукам. Иланчик Кадырхан никогда не забывал своего ханского достоинства; случалось, он не мог скрывать своего презрения к черной кости. В таких случаях он становился нетерпим и жесток. Джигит, вскрикнув от боли, припал к гриве коня. Лицо повелителя было грозным, необычно суровым, и остальные преследователи мигом сникли и прекратили погоню.
Тем же галопом, так ни разу и не оглянувшись, домчался Кадырхан до древней горы Караспан — священной обители его предков. Кряжистая, скалистая гора, точно караульная вышка, гордо стояла на отшибе всех путей, посередине долины, густо заросшей колыхавшимся на ветру разнотравьем. Она зыбилась в мареве, то удаляясь, то приближаясь, и издали казалось, что стоит она в волнах безбрежного моря. Так же, вскачь, поднялся Кадырхан на вершину горы и лишь тогда натянул поводья. Вслед за ним подъехали верный нукер-телохранитель Максуд и поэт Хисамеддин. Они спешились у подножия и на вершину поднялись пешком.
Крутые склоны горы были покрыты перистым ковылем и пыреем. Хисамеддин с трудом перевел дыхание, огляделся. Иланчик Кадырхан, огромный, мощный, застыл на гребне, точно каменное изваяние, и смотрел на восток. Поэт от неожиданности вздрогнул: так непохож был сейчас повелитель на того человека, которого Хисамеддин впервые увидел в Гумбез Сарае. Нарост у виска исчез. Лоб был изрезан глубокими морщинами. Лохматые брови, как крылья коршуна, вскинулись по краям и хмуро сошлись в переносице. Между ними легли две прямые жесткие складки. Зрачки расширились, отяжелели. Взгляд был задумчивый, невидящий, ушедший в себя. Под глазами набрякли мешки в мелкой сетке — следы постоянных изнурительных дум. Лицо осунулось, скулы заострились. Борода, начинаясь от щек, росла клинышком и торчала сейчас неподвижно. Тонкие, подстриженные усы странно встопорщились, нижняя губа брезгливо выпятилась. Нос с горбинкой заметно выделялся на крупном лице. Грозен и неприступен был сейчас повелитель кипчаков!
Хисамеддин, явно робея, приблизился к хану, напомнил, что его ждут батыры и народ…