Воронята (ЛП)

Блу запрокинула голову и уставилась на звезды. Было так странно представлять, как этим сгустком газа удавалось так быстро кружиться в небе: пересечение огромного пространства, где-то слишком далеко, чтобы его можно было обнаружить. Лев, Малый Лев, Пояс Ориона. Если уж её мать, или её тетушки, или кузины, гадали по звездам, может ли и она увидеть что сказать Адаму?

Она спросила:

— Ты еще заглянешь в Нино?

— Это приглашение?

В ответ она улыбнулась. Этот жест — улыбка — похоже был очень опасным, чем-то таким, что Мора вряд ли одобрит.

У Блу было два правила: держаться подальше от парней, потому что от них сплошные неприятности, и держаться подальше от воронят, потому что те редкостные сволочи.

Но казалось эти два железных правила не были применимы к Адаму. Пошарив в кармане, она достала салфетку и написала на ней своё имя и номер телефона на Фокс Вей 300. Сердце колотилось, она сложила салфетку и протянула ему.

Адам только и сказал:

— Я рад, что вернулся.

Медленно развернувшись, он начал толкать впереди себя уныло скрипящий свой велик, и двинулся в том направлении откуда пришел.

Блу прижала свои пальцы к лицу.

Я дала парню свой номер. Я дала вороненку номер своего телефона.

Обняв себя своими руками, она уже представляла свой будущий спор с матерью. Давать кому-то свой номер не означает, что ты собираешься его целовать.

Блу подпрыгнула, когда со скрипом открылась задняя дверь ресторана. Но этот был всего лишь Донни, его лицо прояснилось, когда он увидел её. В руке у него был в высшей степени толстая, в кожаном переплете книга, Блу мгновенно её узнала. Она видела её в руках у Президентского Мобильника.

Донни поинтересовался:

— Ты не знаешь, кто это забыл? Это не твое?

Встретив его на полпути через парковку, Блу взяла у него журнал и открыла его. Журнал всё никак не мог выбрать страницу, на которой открыться; он был так под завязку заполнен всякой вклеенной всячиной, так что каждая страница претендовала на то, чтобы начали именно с неё. В итоге журнал открылся на середине, повинуясь силе тяжести.

Страница, на которой открылась книга, была мешанина из пожелтевших газетных и книжных вырезок. Красным фломастером подчеркнуто несколько фраз, на полях добавлены комментарии (Пещеры Люрый считается спиритическим местом? — ворОны = вОроны?), и дописан краткий список очерченный скобками "Уэлльс под влиянием географических названий рядом с Генриеттой). Блу узнала большинство названий городов. Валлийские холмы, Глен Бауэр, Харлек, Мачинлет.

— Я вообще-то его совсем не читал, — начал оправдываться Донни. — Я только хотел посмотреть, может, там подписана фамилия, чтобы вернуть. Но потом я увидел, что это… ну, что это по твоей части.

Под «твоей частью», он подразумевал то, чего он ожидал от дочери медиума.

— Кажется, я знаю чьё это, — сказала Блу.

У нее не было ни одной другой мысли, кроме желания провести больше времени, перелистывая страницы.

— Я возьму.

После того, как Донни вернулся обратно в ресторан, она вновь открыла журнал. Теперь у неё было достаточно времени, чтобы поразиться до чего же в нем было много всего. Даже, ели она и не сразу поняла его содержание, она чувствовала, что эта вещь стоящая. Здесь было столько вырезок, что журнал не смог бы сохранить свою форму, если бы не кожаный переплет, который связывался веревочками. Страницы за страницами с любовью обклеены вырезками, и невозможно было отрицать, что на ощупь листать их было очень приятно. Блу провела пальцами по разнообразной бумажной поверхности. Кремовая, плотная бумага для рисования с утонченным, изящным шрифтом. Тонкая, оберточная бумага с небрежным шрифтом. Гладкая и скользкая калька, исписанная незамысловатым и современным типом шрифта. Желтые газетные вырезки с рваными краями.

Потом были Примечания, сделанные с полдюжины разных ручек и маркеров, но все в одной и той же манере, одной и той же рукой. Они тут же кружили, подчеркивали и указывали. Они составляли маркированные[10] списки и нетерпеливые восклицательные знаки в краях. Они противоречили друг другу и упомянули друг друга в третьем лице. Линии переходили в штриховку, которая каракулями перетекала в горы, которые переходили в замысловатые линии, похожие на первый взгляд на астрологические.

Ей потребовалось некоторое время, чтобы разобраться в том, чем журнал был на самом деле. Здесь были и разделы, хоть и не очень явные, но было ясно, что кто бы ни создал эту книгу, он уже исчерпал все её пространство и позже начнет другой. Здесь был раздел о силовых линиях, невидимых энергетических линиях, которые связывали места, обладающие некой спиритической силой. Был раздел и о Оуайне Глиндуре[11], Короля-Ворона. Был и раздел с легендами о спящих рыцарях, которые дожидались у подножья гор, когда же их найдут и пробудят ото сна для новой жизни. Блу обнаружила раздел со странными преданиями, в которых рассказывалось о принесенных в жертвах королей и древних речных богинях, и всяких таких древних, в которых встречаются вороны.

Больше, чем что-либо, журнал испытывал потребность, желание вместить себя больше, чем это было возможно, чем можно было описать словами, больше, чем можно было проиллюстрировать графиками и диаграммами. Тоска так и рвалась наружу с каждой страницы, из каждой неистовой линии и каждого лихорадочного эскиза и отпечатанного черным какого-то определения. Во всем этом была какая-то боль и грусть.

На фоне остальных каракуль и черточек, выделялся уже знакомый знак. Три пересекающиеся линии: длинный, крючковатый, похожий на птичий клюв, треугольник. Это был точно такой же значок, который Нив нарисовала на церковной грязи. Точно такой же её мать нарисовала на запотевшей двери душа.

Блу разгладила страницу, чтобы лучше рассмотреть. Раздел посвящен был энергетическим линиям: «мистическая энергия дорог, которые соединяют места, наполненные духами».Всюду по журналу писатель рассеянно рисовал эти три линии снова и снова, наряду с болезненно выглядящим Стоунхенджем, странно удлиненной лошадью и эскизом могильного холма. Но нигде не встречалось объяснение этого символа.

Это не могло быть совпадением.

Так же как и не могло быть, чтобы этот журнал принадлежал Президентскому вороненку. Должно быть, ему его кто-то одолжил.

«Может быть»подумала она, «это Адама».

От общения с Адамом она испытала те же ощущения, что и от перелистывания журнала: ощущение магии, её возможности, тревожной опасности. То же чувство, когда Нив сказала, что дух коснулся её волос.

Блу подумалось, «как бы мне хотелось, чтобы это был Гэнси».Но как только она об этом подумала, она уже знала, что это не правда. Потому что кем бы Гэнси не был, жить ему оставалось не долго.

9

Гэнси проснулся посреди ночи, обнаружив, что его лицо заливает полная луна и звонит его мобильник.

Он возился, отыскивая зарытый в простыни телефон. Плохо видящий без очков или контактных линз, он должен был приблизить экран к глазам, чтобы прочесть имя звонившего: МЕЛОРИ Р. Тут Гэнси понял причудливый выбор времени для звонка. Доктор Роджер Мелори жил в Суссексе[12] с пятичасовой разницей во времени по сравнению с Генриеттой. Полночь в Генриетте означала пять утра для рано встающего Мелори. Мелори был одним из главных авторитетов в британских энергетических линиях. У него за спиной было восемьдесят, сто или сто двадцать лет жизни, три написанные книги по теме, вся классика в этой (очень ограниченной) области. Они встретились с Гэнси летом, когда второй разрывался между Уэльсом и Лондоном. Мелори был первым, кто принял пятнадцатилетнего Гэнси всерьез и покровительствовал ему, за что Гэнси не скоро перестанет быть благодарным.

— Гэнси, — тепло поприветствовал Мелори, зная, что лучше не называть его полным именем.

Без дальнейшей преамбулы Мелори начал одностороннюю беседу о погоде, последних четырех встречах исторического общества и о том, как был разочарован его сосед в собаке колли. Гэнси улавливал только три четверти монолога. Прожив почти год в Великобритании, Гэнси не имел проблем с акцентом, но ситуация с Мелори усложнялась сочетанием проглоченных и прожеванных слов, чрезвычайного возраста, плохих манер и отвратительной телефонной связи.