Заколдованная земля

Когда мы вошли, огонь блестел голубоватым светом и неопределенный силуэт, подобный фантому, выдавал присутствие неподвижного старика.

Мы сели на землю около него, в кругу, держа наготове свое оружие. Сидели мы так в тяжелом молчании долгое, бесконечно долгое время, не делая ни малейшего движения, в полной, непроглядной, чуть не в кромешной тьме, так как скоро огонь был погашен. Слышно было только прерывистое дыхание троглодитов.

Сначала несмелое, потом все усиливающееся рыдание вырвалось из темной пещеры, из какого-то затерявшегося изогнутого коридора или расселины. Оно пробиралось к нам потихоньку, как чудовище; с хрипением завыло, как умирающий зверь, и затихло.

Я чувствовал, как Фелисьен рядом со мной дрожал от волнения. Сам я был также сильно взволнован. Звук этот неизгладимо врезался мне в память, но он был так своеобразен, что я не в состоянии описать его. Я убежден, что это было завывание скрытого в глубине скалы потока.

В этот момент один из гак-ю-маков высек огонь. Как только трут воспламенился, все мы ударили, согласно предписанию, кулаком о землю. Небольшой огонек вступил в отчаянную борьбу с тяжелым мраком, который, казалось, наваливался на него из углов пещеры.

Тут патриарх, сидевший в середине, начал бормотать. Он ворчал как россомаха, ревел как медведь, издавал звуки ревущего оленя.

Троглодиты слушали, очевидно воодушевляясь, с оскаленными зубами, уставив в огонь свои блестящие глаза. Они отвечали еще более громким ворчанием. Но вдруг сразу затихли, и кто-то, трудно различаемый в полумраке, встал и что-то бросил в огонь, — скорее всего это был жир.

Заискрился, затрещал, дымно запылал костер; вспыхнуло яркое пламя и озарило таинство пещеры. Всюду кругом появились на стенах большие изображения зверей. Были здесь мамонты, олени, дикие лошади. Картины были вырезаны на стенах твердым инструментом и обведены черной краской и охрой. Они отличались той живостью, которая является характерной чертой произведений палеолетических охотников.

Но вот кто-то набросил на огонь мокрую кожу. Картины исчезли; тьма поглотила их. Остался лишь тлеющий огонек. Мы встали и в том же порядке вышли из «Пещеры Образов».

Я догадываюсь, что гак-ю-маки приписывали этому примитивному обряду какое-то магическое влияние на результаты наступающей охоты. На стенах нарисована лишь та дичь, на которую бывает охота. Ни одного хищника. И пещера есть строгое табу — святыня, место, куда имеют доступ только взрослые охотники.

После этого входы в Катмаяк были завалены камнями и заложены стволами деревьев, чтобы не вздумалось там поселиться медведям и россомахам.

Одноглазый троглодит остался в «Пещере Образов» в одиночестве, в темноте и гробовой тишине, с пищевыми запасами, положенными около него на расстоянии руки.

Мы выступили в путь неприятным, сумрачным днем. Гак-ю-маки шествовали, вооруженные запасами копий, стрел и молотков. Их жены тащились, как вьючные лошади, с визжащими ребятишками, с шестами для палаток, с голышами для пращей и с остальной утварью.

У нас было оружие, запас патронов, палатка и складной челнок. Несчастный Эква прямо-таки исчезал под горой багажа.

Орда направилась к востоку вдоль берега озера. Мы снова увидели султан пара над розовыми террасами и услышали шипение и свист гейзера. Через два часа после этого мы достигли пустынной, однообразной местности.

Край был слегка волнист и покрыт сухим ковром лишайников. Ни одного кустика не было видно на обширном пространстве. По левую сторону уходила вдаль черная линия озерных вод. Конус Катмаяка начал скрываться в туманах южного горизонта и вдруг пропал.

В этом бедном краю животные были чрезвычайной редкостью. Только дважды видели мы вдали оленьи стада. Но снежные совы да пеструшки появлялись все чаще и чаще. В некоторых местах маленькие грызуны изрыли вокруг всю почву своими норами.

Они виднелись всюду, стоя на задних лапках у входа в норы, толстые, выкормленные. И хотя снежные совы хватали их то и дело, казалось, что их не убывало. Каждое мгновение проваливалась у нас почва под ногами.

Женщины набили множество этих зверьков, доставивших орде желанную и приятную перемену пищи.

Мы разбили лагерь под открытым небом. Было полное отсутствие ветра, и мы не поставили даже палатки.

После двенадцатичасового отдыха орда пустилась в дальнейший путь. Молодые охотники по временам уходили в сторону и возвращались с какой-нибудь добычей.

На третий день увидели мы на севере столб дыма. Гак-ю-маки рассматривали его с вниманием. Это был сигнал.

И наши люди тотчас же развели огонь и покрыли его слоем сухого лишайника, отчего образовался густой, высоко поднявшийся кверху дым.

Через полчаса после этого прибыл к нам маленький троглодит, принадлежавший к Восточной Орде; за поясом у него торчало метательное древко. Он пробыл у нас некоторое время, сидя у огня и обгрызая окровавленную кость. Оглядев нас без особенного любопытства, он ушел.

Восточная орда шла почти на одинаковой высоте с нами, так что мы могли видеть дым ее костров, но орды держались особняком.

Мы перешли через несколько речек и ручьев и пересекли несколько болот. Наконец, достигли северной оконечности озера Надежды.

Позднейшими походами и измерениями мы установили, что этот водоем имеет приблизительно величину Боденского озера в Швейцарии и что он расположен в виде неправильного серпа, тупые рога которого обращены на запад.

Озерные воды кишат рыбой. Прежде всего, тут водятся крупные форели с удивительно вкусным мясом, окуни с большими плавниками и потом один вид странных, похожих на щуку рыб бархатисто-бурого цвета, без чешуи, с глазами меньше макового зерна. Но и эти глаза затянуты перепонкой, так что вначале мы думали, что эти существа вообще обходятся без органа зрения. Эти рыбы живут в темных подземных коридорах и лишь иногда выплывают на поверхность.

На севере озеро окаймляется узким плоским поясом травянистой земли. Непосредственно за травянистым поясом сразу и отвесно поднимается каменный обрыв, изборожденный глубокими ущельями.

Мы не остановились на берегу озера, но приготовились подниматься вверх по одному из ущелий. Плато, на которое мы должны были взойти, и вправо и влево, куда мог хватить глаз, поднималось приблизительно на высоту 80 метров.

XXXI.

Широкую область плоскогорья занимала волнообразная холмистая степь, поросшая травой. Стада птиц поднимались из травы.

Орда разбила стоянку. Женщины искусно поставили ширмы и вскоре отправились отыскивать при помощи двух палочек коренья. Мы также поставили палатку и подняли флаг, который, весело развеваясь по ветру, означал для троглодитов, что наше имущество «табу».

После короткого отдыха гак-ю-маки отправились на охоту. Взяв ружья, мы присоединились к ним.

Страна кишела дичью. Было что-то библейски величественное в этом спокойном крае, оживленном бесчисленными стадами.

С первого же взгляда было заметно, что рука цивилизованного человека никогда не распоряжалась здесь. Впрочем, такие же райские условия в положении животных господствовали когда-то на Миссури и в равнинах Трансвааля.

Тихо паслись разбросанные кучки карибу. На верхушках каменистых «друмлин» расположились мускусные быки, черные и лохматые, с острыми рогами. Троглодиты зовут этих быков «гук-мул».

Старые быки, стоя настраже на самом высоком месте холма, неподвижно, с наклоненной головой и кровью налитыми глазами, осматривали далекий горизонт. Они должны внимательно следить за многочисленными белыми волками, стаи которых бегают по краю. Вдали мы видели пасущихся мамонтов.

Вдруг земля загудела. Дикое стадо промчалось с ржаньем и топотом и моментально исчезло вдали между холмами. Это были дикие лошади «така», каких видел Пржевальский в степях Джунгарии. Маленькие, коренастые, большеголовые, с жесткой стоячей гривой, шерстью пепельного цвета, с тянущейся во всю длину спины черной полосой. Зимой у них шерсть бывает длинной и косматой. В тэнингенской пещере нарисована такая лошадь стародавним палеолетическим художником.