Шесть лет (ЛП)

Его рукопожатие было липким. Его ногти были наманикюрены. Женщинам бы он показался красивым стареющим плейбоем, с длинными непослушными волосами и большими зелёными глазами. Его кожа была восковой, как будто его лицо ещё не отошло от лечения. Я подозреваю ботокс. Его брюки были слишком обтягивающими, а рубашку можно было застегнуть хотя бы ещё на одну пуговицу. Его одеколон пах так, как будто множество европейских бизнесменов застряли с утра в одном лифте.

- Не возражаешь, если мы посидим на крыльце? - спросил он. - На улице так хорошо.

Я с готовностью согласился. Я не хотел заходить вовнутрь и смотреть, что он сделал с этим местом. Я знал, что работа была масштабной. Уверен, исчезло тёмное дерево, запах коньяка и сигар, на смену пришли светлое дерево и диваны цвета "яичной скорлупы" и "взбитого масла", и сборища, где подают только белое вино и спрайт, потому что они не окрашивают обивку.

Словно по сигналу, он предложил мне белое вино. Я вежливо отказался. Он уже держал в руке бокал. А ведь был ещё даже не полдень. Мы сели в плетёные кресла с большими подушками.

- Так чем могу быть полезен, Джейкоб? - спросил он.

Я ходил к нему на занятия по драматургии середины двадцатого столетия на втором курсе. Он не был плохим преподавателем. Он был одновременно и впечатляющим и неестественным, такого рода преподавателем, который ничего в жизни не любил больше, чем звук своего голоса, и хотя он редко бывал скучным, губительный фактор в любой группе студентов, все лекции были слегка зацикленными на преподавателе. Он мог целую неделю читать в полный голос "Служанки" Жене, примеряя на себя каждую роль, упиваясь собственным исполнением, не говоря уже о садомазохистских сценах. Исполнение было хорошим, спору нет, но, увы, в этом он был весь.

- Я хотел спросить тебя об одном студенте.

Эбан поднял брови, как будто мои слова были одновременно и интригующими и удивительными.

- Да?

- О Тодде Сандерсоне.

- Да?

Я заметил, что он напрягся. Но не хотел, чтобы я это увидел. Но я увидел. Он отвернулся и погладил подбородок.

- Ты помнишь его, - сказал я.

Эбан Трейнор потёр ещё раз подбородок.

- Имя кажется знакомым, но...

Эбан ещё раз потёр подбородок, а потом пожал плечами.

- Извини. Столько лет, столько студентов.

И почему я ему не верил?

- Он не был в твоём классе.

- Да?

Опять это "Да?"

- Он был на дисциплинарном совете, который ты возглавлял. Это было около двадцати лет назад.

- Ты думаешь, что я помню?

- Ты помог ему остаться на кампусе после драки. Давай-ка, я тебе покажу.

Я вытащил ноутбук, открыл скан рукописного заключения и протянул ноутбук Эбану. Он замялся, как будто в нём могла быть взрывчатка, потом взял очки для чтения и принялся изучать документ.

- Погоди, откуда у тебя это?

- Это важно, Эбан?

- Это из личного дела студента.

Улыбочка промелькнула на его губах.

- Разве чтение этого дела не нарушает правила, Джейкоб? Ты же не хочешь сказать, что пресёк границы дозволенного?

Вот как. Шесть лет назад, всего лишь за пару недель до того, как я отправился в Вермонт, профессор Эбан Трейнор устраивал вечеринку по случаю выпуска в тогдашнем своём доме. Трайнор частенько закатывал вечеринки у себя дома. На самом деле, он был любителем, как собирать их, так и посещать. Когда я был второкурсником, в колледже Джонс произошёл довольно примечательный инцидент, колледж находятся по соседству с женским институтом, в котором в три часа ночи включилась пожарная сигнализация, из-за чего все студентки выбежали на улицу, и среди них оказался наполовину одетый профессор Трейнор. Правда, что студентка, с которой он был в ту ночь, была совершеннолетней, и не являлась его студенткой. Но это так типично для Трайнора. Он похотливый любить выпить, и мне он не нравился.

На вечеринке по поводу выпуска шесть лет назад были в основном студенты, многие из которых были с младших курсов, следовательно, несовершеннолетними. Был алкоголь. Много алкоголя. Вызвали полицию кампуса. Два студента были доставлены в больницу в связи с алкогольным отравлением. В последнее время такое случается всё чаще и чаще. Или, может быть, я говорю себе так, потому что мне нравится думать, что в "моё время" всё было не так плохо.

Профессор Трейнор был осуждён администрацией за свои действия. Были даже призывы к увольнению по собственному желанию. Он отказался. Он заявил, что, да, он предлагал алкоголь своим посетителям, но только старшекурсники, которым исполнилось двадцать один, были приглашены. Если студенты младших курсов пробрались на вечеринку, он не может нести за это ответственность. Так же он высказывал предположение, что много алкоголя было употреблено ещё до его приёма в соседнем братстве на пивной вечеринке.

Преподаватели управлялись сами. Мы редко делали больше, чем хлопали друг друга по рукам. С преподавателями поступали так же, как со студентами на дисциплинарном совете. Как назло, я был в комитете, когда произошло это событие. Трейнора не могли уволить, потому что у него была должность без ограничения срока полномочий[5], но я был твёрдо убеждён, что к нему должны быть применены какие-нибудь дисциплинарные меры. Мы проголосовали, чтобы снять Трейнора с позиции председателя отделения английского языка. Я голосовал за наказание. В его прошлом было слишком много подобных эпизодов. Интересно, что мой любимый наставник, Малкольм Юм, не согласился со мной.

- Ты что правда собираешься винить Эбана за то, что студенты пьют слишком много? - спросил он.

- Есть причины, почему у нас есть правила относительно братания со студентами, когда в дело вступает алкоголь.

- А смягчающие обстоятельства ничего не значат для тебя?

Могли бы иметь, если бы я не видел, насколько очевидно поведение Эбана. Это не был суд или вопрос о правах, это была важная работа и привилегия. На мой взгляд, его действия оправдывают увольнение, ведь мы же исключали студентов и за меньшее, и с меньшим количеством доказательств. Но раз по-другому не получается, он, по крайней мере, заслужил понижение. Несмотря на увещевания моего наставника, я проголосовал за то, чтобы лишить его руководства, но я был в меньшинстве.

Эти слушания давно закончились, но неприязнь осталась. И я использовал именно эти слова "нарушить правила", "пресекать границы дозволенного" во время якобы закрытых дебатов. Очень мило, когда мне бросают в лицо моими же собственными словами, но, возможно, это было даже справедливо.

- Этот конкретный студент мёртв, - сказал я.

- Так что теперь его личное дело лёгкая добыча?

- Я здесь не для того, чтобы спорить о правовых мелочах.

- Нет, конечно же, нет, Джейкоб, ты же скорее склоняешь к комплексному представлению?

Это была пустая трата времени.

- Я не понимаю твоего молчания по поводу этого студента.

- Это меня удивляет, Джейкоб. Обычно ты такой приверженец правил. Информацию, о которой ты спрашиваешь, конфиденциальна. Я защищаю частную жизнь мистера Сандерсона.

- Но он мёртв.

Мне не хотелось сидеть здесь, на этой веранде, где мы с моим любимым наставником провели столько замечательных часов. Я поднялся и потянулся за своим ноутбуком. Он не отдал его. Он снова начал тереть подбородок.

- Сядь, - сказал он.

Я сел.

- Ты расскажешь мне, почему это дело имеет для тебя такое значение?

- Это сложно объяснить.

- Но ведь очевидно, что это важно для тебя.

- Да.

- Как умер Тодд Сандерсон?

- Он был убит.

Эбан закрыл глаза, как будто его откровение могло сделать всё намного хуже.

- Кем?

- Полиция ещё не знает.

- Иронично.

- Почему?

- То, что он умер насильственной смертью. Я помню это дело. Тодд Сандерсон ранил сокурсника в перебранке. Вообще, эта формулировка не совсем отражает действительность. По правде говоря, Тодд Сандерсон чуть не убил сокурсника.