Страница 130 из 150
— Нет, я сказал, — повторил синьор Барнабо еще более свирепым тоном, пожалуй даже слишком свирепым для столь незначительного случая, — Такие вещи вредны детям! У вас есть ваш полдник? Вот и ешьте то, что у вас есть!.. Сколько с меня? — все так же сурово спросил он, обращаясь к хозяину павильона, словно собирался немедленно покинуть его заведение.
— Сто пятьдесят лир, коммендаторе, — ответил оробевший хозяин, отступая на несколько шагов.
Синьор Барнабо вытащил из бумажника две бумажки по сто лир и резким движением положил их на стол. Ребята чуть не плакали.
— Ладно, — сказал он. — Сейчас ешьте свой полдник, это прежде всего. А там посмотрим, — И при этих словах он под столом легонько толкнул жену ногой. Хозяин павильона удалился. Синьор Барнабо мельком взглянул на ребят.
Жена в это время доставала из сумки свертки с едой.
— Перестаньте вы, безголовые! — сказал синьор Барнабо, понизив голос чуть ли не до шепота. — Что вы думаете, мне самому не хочется вас угостить?
Ему хотелось объяснить им, что в бумажнике у него всего две-три сотни лир, и поэтому ему приходится ограничивать себя и семь раз подумать, прежде чем решиться что-нибудь предпринять. Но он ничего этого не сказал, во-первых, потому, что как будто и так уже все уладилось, а кроме того, он решил, что, пожалуй, даже лучше, если дети ни о чем не догадаются: не будут болтать лишнего.
— Надо же нам было и тут нарваться на разные оран жады! — яростно пробормотал он в виде заключения.
Все еще надутые и в любую минуту готовые заплакать, ребята принялись жевать свои бутерброды с колбасой. Синьора Чечилия молча приглаживала им вихры. Синьор Барнабо поднялся со стула, решив побродить немного возле павильона. Он прошелся взад и вперед по площадке неподалеку от столика, полюбовался на раскинувшуюся внизу долину, ибо с того места, где он стоял, города уже не было видно. Теплое солнышко ласково поглаживало синьора Барнабо по лысеющей голове, и вскоре к нему опять вернулось безоблачное настроение. Ему даже захотелось перекинуться словечком с хозяином павильона. К слову сказать, его толкало на это одно лишь тщеславное желание услышать, как его величают «коммендаторе». Это было так же бесспорно, как то, что синьор Барнабо даже не подозревал об этом.
— Да, надо сказать, это прекрасная идея, — сказал он, повернувшись к хозяину, как только тот показался в дверях, — открыть тут, наверху, вот такой маленький бар. Люди приезжают на прогулку, и, пожалуйста, их обслуживают. Но, если не ошибаюсь, — добавил он, — это земля государственная. И, наверное, разрешение обошлось вам недешево.
В этих вещах он кое-что понимал, потому что в своем архиве частенько имел дело с такого рода документами.
— О! — воскликнул хозяин павильона. — Вы не представляете, коммендаторе, чего мне это стоило! Целый год пороги обивал. И все из-за каких-то нескольких квадратных метров земли!
— Да, да, я знаю, знаю, — важно проговорил синьор Барнабо, — Я мог бы вам помочь, рекомендовать вас…
— В самом деле, коммендаторе? — воскликнул хозяин павильона. — Ну ясно, коммендаторе, вы всех знаете, можете оказать протекцию…
— Конечно, — еще более важным тоном сказал синьор Барнабо. — Я могу, то есть мог бы. С такими вопросами я часто имею дело.
Хозяин слушал его с самым почтительным видом.
— Я не знаю, коммендаторе, — проговорил он, — не знаю, сочтете ли вы возможным, именно потому, что вы, как вы только что сказали, сталкивались с такими делами. Но если только можно, не сейчас, а хоть когда-нибудь, если можно было как-нибудь добиться с помощью вашего влияния, чтобы уменьшили арендную плату…
Синьор Барнабо слушал эту речь с видом человека, отягощенного думами, и время от времени согласно покачивал головой. Глядя, как он стоит, засунув большие пальцы в кармашки жилета, нельзя было не проникнуться к нему чувством глубочайшего почтения.
— А… да, да… — сказал он, — Но нужно познакомиться с контрактом. Условия контракта не могут быть изменены до истечения его срока. Только с того момента, когда истечет срок… Это — закон.
— Это конечно, — сказал хозяин павильона. — У меня годовой договор, продлевается автоматически.
— В таком случае, — объяснил синьор Барнабо, — по истечении первого года надлежит составить новый контракт на сдачу земельного участка, в коем предусмотреть снижение арендной платы.
— А вы надеетесь, коммендаторе, что это возможно? Эх, если бы я с самого начала мог рассчитывать на вашу поддержку! Потому что, видите ли, коммендаторе… — И тут хозяин павильона со слезами в голосе, как это делают все лавочники, когда умасливают кого-нибудь, в надежде сэкономить одну лиру за счет налога, принялся жаловаться на то, что дела, во всяком случае до сегодняшнего дня, идут из рук вон плохо, что сюда, на эту верхотуру, не забредает ни один посетитель и что, если так пойдет дальше, он свободно может прогореть. Если бы можно было, по крайней мере, добиться сокращения арендной платы…
— Конечно, конечно, — говорил синьор Барнабо, — Я с удовольствием окажу вам протекцию. Как только истечет срок, я займусь этим делом…
В сущности, он не говорил заведомой лжи и даже не старался прибавить значительности своей персоне, так как кое-что он и в самом деле мог сделать, скажем, в подходящий момент походатайствовать за хозяина павильона. Ведь известно, какое значение в учреждениях или министерствах приобретает словечко, замолвленное не только старшим архивариусом, то есть таким человеком, как синьор Барнабо, но даже простым швейцаром, который за чаевые в две или три сотни лир может дать такой ход делу, что просто диву даешься.
Хозяин павильона не знал, как и благодарить синьора Барнабо, однако, будучи человеком предусмотрительным, он поспешил спросить у «коммендаторе» его имя и адрес, чтобы по истечении срока договора почтительно напомнить ему о своем деле. Этот вопрос поверг синьора Барнабо в страшную растерянность, ибо ему было бы крайне неприятно пригласить человека, имеющего о нем столь высокое мнение, к себе в квартиру, где вечно воняло капустой и вареными овощами, не говоря уже о том, что ему просто даже негде было бы поговорить с ним, так как своих случайных гостей они принимали в спальне. Таким образом, для того чтобы встретиться с хозяином павильона, у него оставалась только его комнатка в архиве, где он сидел в черных нарукавниках и где швейцары дружески обращались к нему на «ты».
— Хорошо, хорошо, — сказал он, покашливая, — Однако пока время терпит. Да кроме того, я всегда так занят, что меня просто невозможно застать. Было бы лучше, если бы вы ввели меня в курс дела. Я отмечу все в своей записной книжке и похлопочу. Нет, нет, совершенно исключено, что я могу забыть о том, что обещал.
Он произнес эти слова с такой силой, да к тому же еще поднял руку, словно угрожая всякому, кто осмелился бы хоть на секунду взять их под сомнение, что хозяин чуть ли не почувствовал себя обязанным принести извинения.
— Я совсем не имел в виду, коммендаторе… Ваша любезность, ваша забота… Я сию минуту принесу контракт, он у меня здесь вместе с лицензией на право открыть заведение.
И он с поклоном скрылся в дверях павильона.
Довольный собой, синьор Барнабо гордо огляделся по сторонам и тяжело опустился на стул рядом с женой, которая сидела за столиком одна.
Как раз в этот момент послышался треск моторов, и из-за угла крепости выскочили друг за другом четыре или пять мотороллеров — «веспы» и «ламбретти», — на каждом из которых ехала парочка. Шумно соскочив на землю, парни и девушки направились к павильону. Хозяин выглянул из дверей и тотчас же принялся вытаскивать на улицу столы и стулья, каждый раз извиняясь перед синьором Барнабо:
— Сию минуту буду в вашем распоряжении, коммендаторе.
На почтенного синьора, которого величали коммендаторе, вновь прибывшие поглядывали довольно равнодушно, однако, несмотря на то, что его присутствие как будто не произвело на них заметного впечатления, их веселость, казалось, приутихла, и они стали вести себя гораздо сдержаннее. В свою очередь, синьор Барнабо полным достоинства жестом водрузил на голову свою шляпу и застыл рядом с женой с видом самой натуральной суровости.