Страница 1 из 150
Итальянская новелла XX века
Предисловие
В эпоху Рисорджименто — борьбы на освобождение и воссоединение Италии — в умах многих патриотов созрела и укоренилась идея об особой исторической миссии, которая должна выпасть на долю их страны. Эта миссия в их представлении была связана со славной традицией античного Рима и Ренессанса, — понимать характер традиции и существо великой миссии можно было по-разному. Было одно, благородное и идеалистическое, толкование: возрожденная и обновленная Италия покажет всем народам мира путь к созданию гуманного, справедливого, прекрасного общества, основанного на разуме и добре, понятие нации как морального факта, идея свободного и сознательного содружества людей, связанных традицией, славным прошлым, общей борьбой за национальную независимость, общими верованиями и надеждами, и всё это было одним из краеугольных камней Рисорджименто. Национальный миф был чрезвычайно силён и формировал сознание нескольких поколений. Он нашел свое отражение и в литературе долгого периода борьбы за воссоединение Италии.
Буржуазно-демократическая революция Рисорджименто осталась незавершенной надежды, мечты и иллюзии мадзинистов и гарибальдийцев развеялись как дым, и отрезвление наступило очень скоро. К власти пришла савойская династия; две исторически сложившиеся партии, сменявшие друг друга в правительстве — Правая и Левая, — проводили политику, не соответствующую общенациональным интересам и выгодную только крупной промышленной и торговой буржуазии и аграриям. Жизнь очень быстро показала, что «социальный вопрос», как тогда выражались, сохраняет всю свою остроту не только в деревне, но и в городах; значительные слои общества были охвачены глубоким разочарованием.
Если попытаться найти короткое определение новых процессов, возникших в сознании интеллигенции, разочаровавшейся в прежних своих идеалах, можно сказать, что она пожелала взглянуть правде в глаза, отказаться от мифов, увидеть Италию такой, какова она в действительности, заменить, как говорил знаменитый итальянский критик Франческо Де Санктис, идеальное — реальным. Таким образом, в последней трети девятнадцатого века господствующим течением в итальянской философии стал позитивизм, который крупный итальянский мыслитель Антонио Банфи определил как философское сознание развивающейся буржуазии. А в литературе возникло мощное реалистическое и демократическое течение — веризм.
Эстетика веризма (от слова vero — правдивый) была четко сформулирована его теоретиками и зиждилась на трех главных принципах: достоверность взятого из жизни и положенного в основу произведения материала, бесстрастие и безличность художника, обязанного правдиво излагать факты, но не интерпретировать их (этого требовала «научность» искусства); язык, соответствующий материалу, — отсюда регионализм, широкое использование областных диалектов. К счастью, в лучших своих произведениях писатели-веристы, и прежде всего крупнейший из них, Джованни Верга, отступая от теории, выражали свое авторское отношение к персонажам и событиям: не только фиксировали на бумаге факты и явления, но сочувствовали или осуждали.
Но в середине девяностых годов в Италии возникло и заявило о себе другое теоретическое и идеологическое течение, лидеры которого относились к позитивизму в философии и веризму в искусстве с величайшим презрением. Возник итальянский национализм в его грубой и отвратительной форме; идея исторической миссии Италии, лишившаяся благородной идеализации времен Мадзини, приобрела иной смысл и звучание. Политически идеологи национализма обвиняли стоявшую у власти буржуазию в том, что она труслива, ограниченна, несамостоятельна и ничего не делает для того, чтобы Италия превратилась в великую державу, достойную своего прошлого и обладающую такой же мощью, богатством и престижем, как, например, Франция. Это органически сочеталось с отвращением к самой идее политической демократии; народ трактовался как «сумма нулей», провозглашалась идея «высших индивидуумов и высших рас», что предвещало расизм. Идеологии национализма соответствовала и новая концепция аристократического искусства для избранных. В 1893 году Габриэле Д’Аннунцио в своих остро полемических статьях о Золя заявил, что вся культура и все мифы девятнадцатого века мертвы. Философии позитивизма и поэтике веризма, идеям прогресса, разума и демократии объявлялась беспощадная война Высшим законом искусства объявлялась Красота, отвергались все произведения, находившиеся «вне сферы чистой красоты». Вызывающе агрессивный аскетизм вполне естественно сливался с презрением к «черни» и крайним национализмом.
Главным идеологом итальянского национализма был весьма посредственный писатель, но очень волевой человек Энрико Коррадини. Он оказался на авансцене примерно в то же время, когда, Д'Аннуцио (начинавший как верист) провозгласил свой новый символ веры. Их идеи стали быстро распространяться, и в начале двадцатого века увлечение позитивизмом и поэтикой веризма уступило место новым, быстро менявшимся, иногда искренним, зачастую просто снобистским увлечениям и модам. Время было неспокойное, волна антидемократизма прокатилась по всей Западной Европе, увлекая многих представителей интеллигенции. Может быть, правы некоторые итальянские авторы, которые считают, что итальянская культура того времени, и своем отвращении к «провинциализму», жадно хваталась за каждый последний крик интеллектуальной моды, утверждавшейся в Америке или Европе. По мнению известного критика Карло Салинари, конец девятнадцатого и первое пятнадцатилетие нашего века, вплоть до первой мировой войны, прошли и Италии под знаком отрицания, под знаком «анти»: антидемократизм в политике, антипозитивизм в философии, антинатурализм в искусстве.
В январе 1903 года во Флоренции вышел первый номер журнала, которому да символическое имя «Леонардо», в честь Леонардо да Винчи. «Синтетическая программа» из семнадцати строчек, в которой молодые деятели культуры, объединившиеся вокруг журнала, провозгласили свое кредо, была предельно выразительной. В жизни они «дикари и индивидуалисты», враги христианского смирения и плебейской покорности. В философии они — «персоналисты и идеалисты». В искусстве — сторонники идеального преобразования действительности, презирающие низшие ее формы (это явная полемика с веризмом), поклонники Красоты, ибо только в ней высший и глубочайший смысл человеческого существования.
В этом номере журнала была помещена резкая, без полутонов, талантливо написанная статья: полемика с националистами и с самим Энрико Коррадини. Автор статьи, подписавшийся «Джан Фалько» показал незаурядную хватку: он писал зло и саркастично, издеваясь над убожеством риторики националистов, над пошлостью их аргументов. Очень легко, изящно и беспощадно срывались маски с жалких «современных кондотьеров», не возвышавшихся в действительности над культурным уровнем «немецкого ефрейтора». Надо, однако, вдуматься, с каких позиций вели спор. «Мы, — писал Джан Фалько, — также яростные противники буржуазной демократии и идеологии прогресса. Но вульгарному идеалу жалкого и благополучного человеческого муравейника мы не желаем противопоставлять вашу грубость, вашу двусмысленную мечту о господстве над людьми».
Джан Фалько — один из псевдонимов писателя Джованни Папини. В сборник включены две его новеллы, одна из них называется «Обмен душами». Трудно, пожалуй, придумать более выразительное название, говоря о самом Папини. Он менял свои собственные души настолько часто, что составить его интеллектуальную биографию нелегко. Он был человеком большого и оригинального таланта, интеллектуалом pur sang, для которого жизнь духа, или, точнее, может быть, авантюры этого духа — были несравненно важнее событий и проблем реальной жизни. На протяжении нескольких десятилетий все обращения, все увлечения новыми идеями, все новые души Папини привлекали к нему громадное внимание в Италии и за ее пределами. Им восхищались, его ненавидели, многим он казался загадкой. Это не было прочной, подлинной славой, да у Папини и не было данных, которые могли бы сделать его «классиком». Он работал во многих жанрах, он был отличным стилистом и мастером парадокса, его книги (за исключением откровенно неудачных, ибо он был чрезвычайно плодовит) большей частью интересны, оригинальны, «занятны», блистают выдумкой, но им не хватает той глубины дыхания, той истинной убежденности, той идеи, без которых литература не может жить в веках, продолжая активно воздействовать на сознание людей.