Громов

На границе нас встречал оркестр, женщины бросались к машинам с фотографиями своих сыновей.

Потом нас загнали в огороженный колючей проволокой военный городок. Холодные палатки. Света нет. Все сырое. Как бездомных собак.

Да, родные военные чиновники встретили нас достойно, после этого мы сразу поняли, что вернулись домой.

Помню, механик-водитель, грязный, чумазый, в порванной тельняшке, только вылез из машины, ему от имени министра обороны: «На тебе, сынок, часы. Всё, ты уволен!»

Потом была встреча дома. Соседей позвали. И одна женщина спрашивает: «Ты что-нибудь ценное из Афганистана привез?» Мне это дико показалось. Я в дверь как кулаком врубил! Проломил эту дверь! И ответил этой бабе: «Я жизнь свою привез из Афганистана! Тебе этого мало?!»

— Моя рота прикрывала вывод войск на перекрестке в районе Балагана, — вспоминает Вадим Кудряшов, бывший командир 5-й роты 350-го полка. — В Балагане стояла афганская дивизия. Как только мы засобирались домой, в ней началось брожение. Афганцам хотелось отобрать у нас оружие. Задача мне ставилась такая: в случае, если афганцы на нас попрут, дать отпор.

После такой подготовки все мои мысли, конечно, были о том, как вывести роту домой без потерь. Решив обезопасить позицию, я лично наставил растяжек так, чтобы никто не подкрался, об этом я афганцев предупредил.

Ночью выпал снег. Я с радистом Ваней Миненко пошел посмотреть, как там мое «минное поле». Иду по глубокому снегу, солдат сзади. Поскользнулся на склоне, упал и чувствую, что у меня растяжка под задницей. Крикнул бойцу: «Ложись!»

Сижу практически на гранате и с жизнью прощаюсь. Мне казалось, целая вечность прошла, на самом деле — это Ваня Миненко потом рассказал — я мгновенно выхватил эту гранату из-под себя и бросил вниз, там она и рванула. Повезло!

Потом часто думал, что вот так глупо вместе с солдатом мог погибнуть в последний день перед выводом.

Как память об Афганистане, привез в Союз хвостовик реактивного снаряда, который разорвался на позиции моей роты. Эту железяку у меня потом для музея пионеры забрали.

— Больше всего мне на выводе запомнился перевал Саланг, — вспоминает Григорий Гурин, бывший комвзвода 350-го полка. — Мы попали в жуткую пургу. А тут еще ночь. Снег такой, что «Луна» не пробивала его в двух метрах («Луна» — очень мощный прожектор, который стоит на БМП-2). Командиру в таких случаях положено сидеть на броне. Продувало насквозь. Надел я теплую куртку, бронежилет, еще и защитный комплект сверху, и все равно зуб на зуб не попадал. Но в машину спрятаться нельзя — нужно контролировать движение. А что контролировать, если шли в пургу, да еще в кромешной темноте. Нервы на полном измоте. Вдруг машина начала вилять. Водитель, ефрейтор Рыбалко, заснул.

Справа стена, слева пропасть. Я кричу — боец не слышит. Пришлось вытащить из АКМ «магазин» и бросить его водителю в спину, только после этого он очнулся. Я, честно говоря, трухнул здорово в той ситуации. Хотя бывали на войне и случаи пострашнее.

Еще мне выход запомнился тем, что на самом перевале из гусеницы вдруг стал вылезать «палец» (стальной стержень, скрепляющий звенья гусеницы). А колонна идет, остановиться нельзя. Я зову бойца, беру кувалду, спрыгиваем на землю. Так мы бежали рядом с машиной и периодически колотили кувалдой по вылезающему «пальцу». До самой остановки. Не припомню, чтобы я когда-нибудь еще так уставал!

На подходе к границе Союза по радиостанции услышали переговоры таксистов на русском языке. Это было такое родное, такая радость! Мы сидели на броне и зачарованно слушали мирную жизнь.

Б. В. Громов:

— Очень жалею, что мне не довелось встретиться с маршалом Жуковым. Я внимательно изучал крупнейшие операции, проведенные этим величайшим полководцем современности, и в военном училище, академии Фрунзе и особенно в академии Генерального штаба. Он, конечно, очень интересовал меня и как личность.

В период Афганской войны я не раз обращался к его опыту и ставил его на свое место, стараясь понять, как бы он повел себя в предложенной ситуации. И хотя масштабы операций были, конечно, скромнее грандиозных сражений Великой Отечественной войны, находил много общего и полезного для себя в таком сопоставлении. Да, масштабы разные, но по напряженности и остроте эти события были близки.

Мне, как командующему крупной войсковой группировкой, бывало порой очень трудно. Казалось, нет ни сил, ни средств для решения возникших проблем. Тогда я представлял себе, в каком положении приходилось работать и воевать Георгию Константиновичу, и понимал, что мне не следует жалеть себя, по сравнению с ним наша жизнь много проще.

Жуков — это выдающийся военный талант, совмещенный с редкостной силой воли. Без этого сочетания не может быть великих побед.

Огромное значение в таланте этого полководца имела способность объективно анализировать ситуацию. Он умел быстро, как сейчас говорят, «въезжать» в обстановку, отбрасывая несущественное и оценивая важное. Это очень ценный дар, позволяющий разгадывать сокровенные замыслы противника, интеллектуально, как в шахматной партии, обыгрывать его задолго до того, как заговорят пушки.

Ко всему следует добавить незаурядный дар дипломата. Умение в сложнейшей словесной полемике со многими незаурядными людьми (а главное, с самим Сталиным, который, как дипломат, обыгрывал и Рузвельта, и Черчилля и далеко не всегда был согласен с Жуковым) доказать преимущество своих решений.

Могучая воля, объективный анализ, умение доказывать и убеждать — вот главные составляющие полководческого гения маршала Жукова.

Воля же, не подкрепленная высоким интеллектом, может быть очень опасна. Мы не раз уже встречались с проявлениями воли в исполнении дурных решений. Достаточно вспомнить последнюю кампанию по борьбе с алкоголизмом, от которой до сих пор очухаться не можем. Ну а Чечня — это и вовсе дурная воля, которая привела к величайшему преступлению нашего времени и невосполнимым жертвам, которые Россия и по сей день продолжает нести.

Афганистан стал для меня определяющим этапом жизни. Главное, что я там понял, — залог успеха в любом деле — это организация. Своевременные и успешные действия войск невозможны без правильной и четкой работы штаба.

Еще при первом командующем 40-й армией, генерале Тухаринове, было заведено регулярно проводить утренние совещания. Мы сохранили эту традицию. Совещание начиналось в семь часов утра с доклада начальника разведки. Исходя из полученной информации, анализировалась обстановка и ставились задачи.

Непродолжительные утренние совещания требовали очень большого внимания и концентрации сил. Ежедневно возникало множество различных нюансов. Допустим, если советское командование начинало переговоры с руководителями моджахедов в каком-то районе, там сразу прекращались боевые действия, для чего необходимо было информировать министерство обороны Афганистана. Мы рекомендовали афганцам либо воздержаться от нанесения ударов, либо, наоборот, указывали места и просили нанести удар только силами афганской армии.

Цели операций ставились с таким расчетом, чтобы боевая задача была решена, и при этом не пострадали ни наши войска, ни мирные жители.

В заключение несколько слов обо всей афганской кампании. Ввод наших войск в Афганистан — политическая ошибка, что подтвердило время. Помогать Афганистану было необходимо, но не войсками, не прямым участием в военных действиях.

До сих пор иногда слышу, что Советский Союз потерпел военное поражение в Афганистане. Полная ерунда! Перед 40-й армией не ставили цель кого-то победить, она находилась там, чтобы содействовать решению политических задач. Мы делали все возможное для поддержки существующей власти, и делали это весьма эффективно. Жаль, что правящая в Афганистане элита не смогла полноценно использовать и закрепить то, что дали ей советские войска. Не будь руководители страны ослаблены нескончаемой борьбой за власть, Афганистан еще в середине восьмидесятых годов мог бы стать развивающимся демократическим государством.