Неведомое

Вот моя история; могу только добавить, что я никогда не женился. Я старый холостяк и часто вспоминаю о моем таинственном видении. Оно и теперь иногда посещает меня во сне.

Жак К…

Гренобль

(Письмо 510)

LXXV. Одна из моих коллег по профессии (я женщина-врач) отправилась в Индию в качестве доктора-миссионера. Мы потеряли друг друга из виду, как это часто случается, но продолжали любить друг друга.

Однажды под утро с 28 на 29 октября (я жила тогда в Лозанне) я была разбужена легкими стуками в дверь. Спальня моя выходила в коридор, неподалеку от лестницы. Я нарочно оставила дверь приотворенной, чтобы дать возможность моему белому коту выходить ночью на охоту (дом был полон мышей). Стуки повторялись. Ночной звонок не звонил; я не слыхала также и шагов по лестнице. Случайно глаза мои остановились на кошке, занимавшей свое обычное место в ногах моей постели: она сидела со взъерошенной шерстью, дрожа и ворча. Дверь подалась, как будто от порыва ветра, и перед моими глазами предстала фигура, закутанная в какую-то воздушную ткань, вроде кисеи, подбитой черным. Фигура приблизилась ко мне, я почувствовала ледяное дыхание, скользнувшее по моему лицу, закрыла глаза, и, когда открыла их, все исчезло. Кот дрожал всем телом и был весь в поту [Это наблюдение над животным тоже заслуживает внимания]. Признаюсь, я подумала не о подруге в Индии, а совершенно о другом лице. Недели две спустя я узнала о смерти моей подруги в ночь с 29 на 30 октября 1890 года в Сринагаре, в Кашмире. Она умерла от воспаления брюшины.

Мария де-Тило.

Д-р медицины в Сен-Дюниене (Швейцария)

(Письмо 514)

LXXVI. Господин Риганьон, священник прихода С.-Марциала в Бордо, сидя у себя в кабинете, увидел перед собой своего брата, жившего в колониях; он сказал ему: «Прощай, я умираю!» Страшно взволнованный, Риганьон позвал своих викариев и рассказал им об этом происшествии; те записали число и час явления. По прошествии некоторого времени было получено известие о смерти брата; оно совпадало с моментом, когда отец Риганьон увидел перед собой призрак. Этот факт был рассказан мне одним из викариев, который записал происшествие в тот же момент, когда оно случилось.

Е. Бегуин.

Рео (Нижняя Шаранта)

(Письмо 524)

LXXVII. Мой дедушка жил в замке, лежащем совершенно уединенно среди лесов. Но этот замок, уже современной архитектуры, не заключал в себе ничего таинственного: в нем не было ни легенд, ни даже обязательного «призрака», необходимого для славы доброго старинного замка. Сестра моего деда была замужем за сельским доктором, живущим по соседству.

В тот момент, когда случилось происшествие, о котором я намерен рассказать, дедушки не было дома. Его зять, доктор, серьезно захворал, и дедушка, уезжая вечером, просил всю семью — мою бабушку, мою мать, трех моих теток и двух дядей — не ждать его, говоря, что он не вернется до тех пор, пока не убедится в улучшении здоровья своего зятя.

Несмотря на это предупреждение, а также и потому, что один из моих дядей только что вернулся (из Кохинхины, где он участвовал в кампании), все семейство засиделось в столовой среди беседы. Время проходило незаметно, никого не утомляя, как вдруг в два часа ночи все общество, присутствовавшее в столовой (не исключая и двух моих дядей, завзятых скептиков-храбрецов), услышало совершенно отчетливо, как дверь гостиной (соседней комнаты) захлопнулась с такой силой, что все привскочили на стульях (я говорю о двери, отделявшей гостиную от коридора и находившейся в противоположной стороне от столовой). Ошибки быть не могло: упомянутая дверь была поблизости. Мать потом часто рассказывала мне: «Мы слышали, как хлопнула дверь, точно в дом ворвался сильный ветер и с яростью захлопнул ее». Этот порыв ветра, абсолютно нереальный, как вы увидите, тем не менее был реален в том смысле, что мои родные почувствовали, как он пронесся мимо их лиц и оставил на них холодный пот, как это бывает в кошмаре. Беседа прервалась. Этот страшный шум двери показался странным и поверг всех присутствующих в необъяснимое беспокойство. Но вскоре один из моих дядей засмеялся, увидав перепуганные лица своей матери и ее сестер. Сейчас же снарядили презабавную экспедицию. Мой дядя, как первый храбрец, выступает впереди, а за ним тянется комическое шествие из столовой в гостиную, осматривают дверь гостиной, ту, что так неожиданно захлопнулась. Эта дверь была заперта на ключ и на задвижку. Наше семейство гуськом продолжает прогулку по всему дому. Все двери оказались затворенными, наружные двери даже запертыми на засов, все окна были заперты, ни малейшего сквозняка не было ни на одном из этажей; не представлялось никакой возможности объяснить этот шум, столь близкий и громкий стук двери, захлопнувшейся от порыва ветра.

Дедушка вернулся на следующий день и известил о смерти своего зятя. «В котором часу он умер?» — «В два часа ночи». — «В два часа?» — «Ровно в два». Стук двери был слышен всей семьей, то есть семью лицами, ровно в два часа пополуночи.

Рене Готье,

студент словесного факультета в Букингаме.

Сент-Джонская королевская школа

(Письмо 525)

LXXVIII. Один из моих знакомых, г. Дюбрейль, которому я безусловно верю, рассказывал мне о следующем истинном происшествии. Тесть его Корбо, инженер путей сообщения, прикомандированный к морскому министерству, был послан в Тонкин для наблюдения за какими-то работами. Его сопровождала жена.

Однажды среди белого дня жена моего друга совершенно ясно увидела, как между ней и постелью ее спавшего ребенка промелькнула тень ее матери: ребенок, вдруг проснувшись, стал звать бабушку, как будто видел ее у своей кроватки. У г-жи Дюбрейль мигом явилось предчувствие — не умерла ли мать. Действительно, смерть ее последовала в тот же день на пароходе, на котором она возвращалась во Францию. Ее похоронили в Сингапуре.

Если желаете, я могу справиться о точной дате смерти и о названии парохода, на котором это случилось.

М.Аннэ.

Вильмомблъ (Сена), авеню Лагаш, 10

(Письмо 527)

LXXIX. В июле 1887 года 19-летним юношей я отбывал в Тулоне воинскую повинность вольноопределяющимся в 61-м пехотном полку.

У меня был нежно любимый брат, на десять лет старше меня, чертежник при военном министерстве; в это время он был серьезно болен в Вовере, где находился в отпуске у родителей. В последних числах июня я ездил навещать его, и хотя его состояние было довольно тяжелое, но я не считал его безнадежным. Ночью с 3 на 4 июля, около часа пополуночи, я вдруг проснулся; изголовье мое было совершенно мокро от слез, и у меня было твердое убеждение, что мой бедный брат умер. И эта уверенность укоренилась во мне вовсе не под влиянием какого-нибудь сна, потому что рано или поздно я непременно вспомнил бы его, а этого так и не случилось.

Как сейчас, живо помню этот страшный момент. Проснувшись, я зажег свечу, которую держал у изголовья в мусорном ящике. Я был капралом в то время, и это давало мне завидное преимущество пользоваться таким первобытным ночным столиком. Извините за эти подробности, но я нарочно привожу их для полной точности описываемого происшествия и чтобы доказать вам его реальность и правдивость. Я заметил тогда, что был один час пополуночи.

После этого я уже не мог заснуть, и в половине шестого утра, отправляясь на учение, зашел в почтовую контору справиться, нет ли мне телеграммы, не соображая, что в Вовере телеграф не бывает открыт в такой ранний утренний час. По возвращении с учения я повторил вопрос и опять получил отрицательный ответ: но в тот момент, как, вернувшись в казармы, я отвязывал свою портупею, дежурный принес мне следующую депешу, посланную моим отцом: «Габриель умер, приезжай немедленно, мужайся». Благодаря любезности моего капитана, я мог отправиться с первым поездом и, прибыв в Вовер, узнал, что мой брат скончался ровно в час ночи.