Страница 6 из 57
И снова за спиной я слышу…
— Пожалуйста, вашу эпидемиологическую карту, господин Голланд!
Я протянул ему черно-желтую книжицу. Перед этой поездкой я сделал прививку. У меня под лопаткой до сих пор еще болело место от двух уколов.
— Спасибо, господин Голланд. Теперь, пожалуйста, медицинскую справку.
Я подал ему документ, из которого следовало, что я не страдал ни туберкулезом, ни трахомой, ни проказой, ни сухоткой, ни наследственным сифилисом. Затем я предъявил ему заверенную страховку, гарантирующую, что я не являюсь членом подпольных организаций в Бразилии и не стану попрошайкой на улицах или подопечным благотворительных организаций.
— Благодарю вас, господин Голланд. Это весь ваш багаж?
— Да.
— У вас еще есть время до отлета. Мы вас вызовем.
Я кивнул ему, взял свою пишущую машинку и попытался пробить нам с Сибиллой дорогу.
— Разрешите, — сказал я господину Кафанке.
Он посмотрел на меня своими унылыми старческими глазами:
— Господин, вы репортер. Я только что слышал. Не могли бы вы помочь моей кошке?
Я снова посмотрел на всех этих людей, ожидающих в огромном зале аэропорта, и снова перед моими глазами встали дети в Сеуле, старики в Сайгоне и истеричные женщины на острове Куэмой, которые рвали на себе одежды и обнажали перед американскими солдатами свои груди в знак готовности отдаться, если их возьмут с собой, если только возьмут…
— Я никому не могу помочь, — сказал я тихо, держась за руку Сибиллы, как будто это было последнее, за что я еще мог держаться на этом свете.
«Attention, please, — донесся из репродуктора женский голос, — still calling passenger Thompson, passenger Thompson…»[7]
Они все еще искали этого господина Томпсона, пассажира Панамериканских воздушных линий, следующего на Нью-Йорк. Его ждало известие.
5
В ресторане аэропорта официанты приветствовали меня как старого знакомого. Я часто бывал здесь. По одному моему лицу они уже знали, улетал ли я или только что прибыл.
Ресторан был полупустой. За большими темными стеклами окон были видны заправляющиеся в сумерках самолеты. На консолях работали люди в белых комбинезонах. Этим утром никак не рассветало. Я сел слева от Сибиллы. Я всегда садился с этой стороны, потому что она плохо слышала на правое ухо. Когда ей было двенадцать, какой-то старик ударил ее на улице. Была повреждена барабанная перепонка.
— Кофе, господа?
— Один мокко.
— Пожалуйста, господин Голланд. — Официант приветливо улыбнулся. Он симпатизировал мне. Я всегда давал большие чаевые. Во всех странах.
— И мне чашку, — сказала Сибилла.
— Хорошо, мадам. — Официант исчез.
В глубине помещения другой официант стелил на столы свежие скатерти. А внизу, под нами, машинами заправляли баки суперзвезды «Панайр ду Бразил», с которой я скоро улечу.
— Тебе надо уехать из Берлина, — сказал я.
У меня оставалось слишком мало времени. Я должен был сказать главное. Кошка меня доконала.
— Куда, милый! — Ее рука лежала на моей. Всегда ее рука лежала на моей, когда мы вот так сидели.
— Ты переедешь ко мне на Запад.
— Во Франкфурт?
— Да. У меня есть деньги. Мы снимем квартиру. — Я все больше волновался. — Каждый день здесь может что-то произойти. Что нам делать, если снова будет блокада? Если самолеты больше не будут летать? Если они не пустят меня к тебе?
— Любимый, — сказала она тихо. — Мы уже много раз говорили об этом. Я не могу просто так взять и оставить свою работу, своих друзей и весь свой мирок, чтобы приехать к тебе во Франкфурт и жить там на правах твоей подружки!
«Attention, please! Calling passengers Collins, Crawford and Ribbon with Air France to Stuttgart! Your aircraft is about to take off! This is your last call!»[8]
— Ты выйдешь за меня, Сибилла?
Естественно, в этот момент подошел официант с кофе. Сибилла крепко держала меня за руку и смотрела на меня глазами, которые медленно наполнялись слезами.
— Ответь, — сказал я. — Пожалуйста, ответь. У меня больше нет времени. Скоро вызовут и меня.
— Это все из-за кошки, — ответила она хрипло.
— Нет!
— Или потому, что ты нигде не чувствуешь себя дома. Потому что у тебя нет дома.
— Нет, — сказал я, склонился над столом и поцеловал ее маленькую белую руку. — Это потому, что я люблю тебя; и потому, что я хочу быть с тобой; и потому, что я страшно боюсь потерять тебя!
«Calling passenger Thompson with PAA to New York! Passenger Thompson! Please come to the ticket counter of the company immediately!»[9]
Я сказал:
— Мы достаточно давно знаем друг друга. Целый год — этого достаточно. Я не хочу в жены никого другого. Тебе нужен другой муж?
Она покачала головой.
— Мы снимем квартиру. Мы обставим ее твоей мебелью с твоими книгами, — теперь я говорил очень быстро. — У меня тоже есть немного книг. Ты понравишься всем во Франкфурте. Франкфурт — очень милый город. Тебе будет в нем хорошо. В этом году я напишу свою новую книгу. Я обязательно напишу ее, Сибилла! Когда ты постоянно со мной, я могу писать. Потом мы купим маленький домик в пригороде. Или построим. И будем всегда жить вместе, представляешь себе, Сибилла! Вместе засыпать, вместе просыпаться! И не надо будет больше посылать друг другу телеграмм, и звонить тоже не надо!
— Я не могу родить ребенка, — сказала она чуть слышно и отпила глоток кофе.
— Я не хочу ребенка!
Она молча глядела на меня.
— Мне вообще нельзя иметь детей, — сказал я. Для этого я слишком много пил в своей жизни. Я бы стал производить сущих идиотов. — Я снова поцеловал ее руку.
Время неумолимо уносилось. Все дальше, дальше, дальше. Я ощущал это как грозное предупреждение.
— Скажи, что ты выйдешь за меня замуж, когда я вернусь!
Она кивнула. Слезы текли по ее щекам прямо в рот. Она слизнула их языком и бросилась мне на шею. Официант, стеливший скатерти, деликатно отвернулся.
Сибилла шепнула:
— Я знаю, это из-за той кошки из Дрездена.
— Нет!
— Но это не важно. Я выйду за тебя, Пауль, я выйду за тебя, и мы будем очень счастливы.
— Уже скоро, любимая, — сказал я громко и поцеловал ее. Мне не было дела до официантов. Официанты были мои друзья. И у меня больше не было времени.
— Но я буду тебе в тягость!
— Никогда.
— Если ты на мне женишься, то от меня будет не так легко отделаться, как от девочек из бара, с которыми ты спишь.
— Знаю.
— Правда знаешь?
— Да, — сказал я.
— Я больше никогда, никогда тебя не покину, — шептала она мне в ухо.
Между тем я думал: «Может быть, любовь двоих сильнее происков Мао Дзедуна, Фостера Даллеса[10] и Булганина[11]? Может быть, еще есть надежда на счастье в этом веке? Может быть, еще есть на земле справедливость для кошек, немых и евреев?»
Между тем я думал: а хранит ли Господь любящих?
«Calling Mr. Thompson to New York! Mr. Thompson, please come to the PAA ticket counter!»[12]
6
Вот и семь.
Мой самолет вылетает в семь пятнадцать.
Раньше всегда я провожал Сибиллу, из-за суеверного чувства. Я не хотел, чтобы она смотрела мне вслед. Я хотел смотреть вслед ей. Я заплатил за кофе, и мы с Сибиллой пошли через ярко освещенный зал к выходу. Медленно, мучительно медленно наконец начало светать. Занимался хмурый день. Продавщицы, торгующие в аэропорту газетами и спиртным, мило приветствовали нас, когда мы проходили мимо. Обеих мы хорошо знали. Возле господина Клэра все еще отчаянно сражался господин Кафанке из Дрездена. Я отвернулся. И для господина Кафанке время подходило к концу. Его самолет вылетал в семь тридцать. Рыжая кошка лениво вытянулась в корзине…
7
Внимание! Пассажир Томпсон, пассажир Томпсон… (англ.)
8
Внимание! Пассажиры Коллинз, Кроуфорд и Риббон, вылетающие в Штуттгарт рейсом компании «Эр-Франс»! Ваш самолет готовится к вылету! Это последнее предупреждение! (англ.)
9
Вниманию пассажира Томпсона, вылетающего в Нью-Йорк рейсом компании Пи-Эй-Эй! Пассажир Томпсон, срочно подойдите к билетной кассе компании! (англ.)
10
Даллес (Dulles) Джон Фостер (1888–1959) — американский дипломат и политический деятель. В 1953–1959 гг. занимал должность Государственного секретаря США. (Прим. ред.)
11
Булганин Николай Александрович (1895–1975) — советский государственный деятель, с 1955–1958 гг. — Председатель СМ СССР. (Прим. ред.)
12
Вниманию пассажира Томпсона, вылетающего в Нью-Йорк! Мистер Томпсон, пожалуйста, подойдите к билетной кассе компании Пи-Эй-Эй! (англ.)