Страница 5 из 57
Холл аэропорта был освещен неоновыми лампами. В его холодном и резком свете все люди казались больными. За длинными стойками различных авиакомпаний работали многочисленные служащие. У девушек от усталости были красные глаза, молодые люди в синих костюмах нервничали.
Я был ошеломлен, увидев огромные толпы людей. Я не ожидал такого наплыва. Просторный холл был полностью забит пассажирами: женщинами, мужчинами, детьми.
— Что здесь творится? — спросил я носильщика.
— Политические беженцы из Восточной зоны, — ответил он. В его голосе звучало презрение. — Летят на Запад.
Он поставил мой чемодан на электрические весы у окошечка Панамериканских воздушных линий и пожал плечами:
— У нас так каждое утро. И говорят, будет еще хуже.
Я оглядел беженцев. Они сидели на своих узлах и чемоданах, плохо одетые, бесправные, павшие духом. Они тихо переговаривались между собой. Женщины носили платки, мужчины крестьянскую одежду. Многие были без галстуков или в косоворотках. Их руки были натруженными, покрасневшими от холода. Заплакал младенец.
— Пятьдесят пфеннигов, — сказал носильщик.
Он откозырял и исчез. Сибилла держала меня под руку. Внезапно я крепко прижал ее к себе, потому что перед моими глазами вдруг встали все беженцы, которых я когда-то видел в Сайгоне, беженцы в Сеуле, беженцы на острове Куэмой. Я постоянно встречал их в аэропортах, сидящих на своих узлах. Мужчин с застывшим и безвольным взором в никуда; матерей, прижимающих к груди своих кричащих детей; древних старух, что-то бормочущих себе под нос, и стариков в инвалидных колясках. И всегда у них на шеях висели таблички, на которых возле имени стояли номера. По этим номерам их и выкликали. По номерам. Не по имени.
«Внимание! — донеслось из репродуктора. — Объявляется посадка на самолет компании «Эр-Франс» на Мюнхен, рейс семь — девяносто шесть. Пассажиров просят пройти на посадку к выходу два. Женщины с детьми — в первую очередь. Желаем вам приятного полета».
Возникла толчея. Ожидающие хлынули на посадку. Служащие, сцепившись за руки, сдерживали толпу.
— Пропустите же вперед детей! — кричал кто-то. Но его никто не слушал.
И снова за спиной я слышу торопливый бег неумолимого времени…
Я еще крепче прижал к себе Сибиллу. Перед нами служащий из «Пан-Америкен» разбирался с восточным беженцем. Я встал за ним. Мужчина держал в руках старую шляпу. Несмотря на мороз, он был без пальто, в ветхой косоворотке. Мужчина был бледен и небрит. Он говорил на саксонском диалекте. Это был простой человек, который никак не мог понять, в чем загвоздка.
— Господин пилот, — униженно просил он клерка. — Пожалуйста, поймите меня правильно. Мы из Дрездена. Моя жена, двое детей и кошка.
Только теперь я заметил его кошку. Она лежала под покрывальцем в небольшой корзинке, которая стояла на стойке. Эта была толстая рыжая кошка, которая выглядела очень сонной.
— Из Дрездена, господин пилот.
— Я не пилот, — отвечал служащий, мужчина холерического типа с намечающейся лысиной. — К сожалению, ничем не могу вам помочь.
— Господин… простите, как вас зовут?
— Клэр.
— Господин Клэр, поймите, кошка вместе с нами покинула Дрезден. Это очень далеко, от Дрездена досюда. Мы провели в дороге три дня. Мы тайно прибыли в Западный сектор. Нам нельзя обратно.
— Господин Кафанке, мне известно все это. Я…
— Мы признаны политическими беженцами. Мы все были на Куно-Фишер-штрассе. И кошка. У нас у всех оформлены бумаги!
— У кошки нет.
— Но она же с нами из Дрездена, господин! Мы подмешали ей в корм бром, чтобы она была спокойной! Господин Клэр, что же нам делать? Мы не можем бросить животное в Берлине!
«Внимание! Объявляется спецрейс компании «Бритиш юэропиен эйрвейз» на Ганновер и Гамбург. Номер рейса три — двадцать два. Пассажиров просят пройти на посадку к выходу три. Желаем вам приятного полета!»
— Господин Кафанке, поймите же наконец. С животными не разрешается. На это есть предписание. Посмотрите, какая уже за вами образовалась очередь, все спешат.
Мужчина из Дрездена кротко глянул на стоящих за ним людей и, согнувшись, как русский почтмейстер перед генералом царской армии, сказал:
— Прошу прощения, господа, не сердитесь, речь идет о моей кошке. Простите за задержку!
Все молчали. Некоторые кивнули.
«Attention, please! Passenger Thompson, repeat Thompson, with PAA to New York, will you please come to the ticket counter! There is a message for you!»[4]
Человек, которого звали Кафанке, между тем говорил:
— Вы совершите убийство, если не позволите мне взять с собой кошку, понимаете, убийство!
— Не говорите ерунды!
— А что будет с животным?
— Кошки могут позаботиться о себе. Они всегда находят дорогу домой.
— Домой? В Дрезден? — У беженца в глазах блеснули слезы ярости. — Может, через Бранденбургские ворота?
— Господин Кафанке, прошу вас!
У служащего на лбу выступили капли пота.
— И вот для этого мы покинули Дрезден, мать, — обратился Кафанке к полной женщине, сидящей за ним на чемодане. — Вот для этого мы оставили свой дом!
— А что, кошечке нельзя с нами?
Я сделал клерку знак.
— Минутку, — сказал он человеку из Дрездена и подошел ко мне. — Куда вы летите?
— Но послушайте, — слабо возразил Кафанке и умолк. Он погладил рыжую кошку. — Моя хорошая, моя золотая, не бойся. Мы не бросим тебя. Даже если мне придется разговаривать с самим американским генералом!
«Calling for passenger Thompson! Passenger Thompson! Will you please come to the PAA ticket counter!»[5]
Кошка жалобно мяукнула.
— Я лечу в Рио, — ответил я служащему Клэру. — Рейсом «Панайр ду Бразил».
Бразильская компания не имела своего представительства в Берлине. Ее представляла «Пан-Америкен». Я положил свой билет на стойку.
«Calling passenger Thompson, passenger Thompson, to New York! Come to the PAA ticket counter. There is a message for you!»[6]
Служащий по фамилии Клэр глянул с горькой безнадежностью на рыжую кошку, вытер пот со лба и пододвинул к себе список:
— Господин Голланд?
— Да.
— Место проживания?
Я помедлил. Этот вопрос был мне всегда неприятен, где бы мне его ни задавали. Я проживал во многих местах и во многих городах, но нигде не был дома. У меня не было квартиры, уже много лет не было. Единственная квартира, в которой я жил от случая к случаю, принадлежала Сибилле. Я ответил:
— Франкфурт-на-Майне, Паркштрассе, двенадцать.
Это было похоже на адрес. Но нормальным адресом не было. Это был адрес отеля «Астория», в котором я снял номер на год. Там висел портрет Сибиллы. Там был шкаф с моим бельем и костюмами. Там было несколько книг и много старых рукописей. Там находилось все, что принадлежало мне на этом свете. Это было немного. Собственно, это было очень мало.
— С какой целью вы летите в Рио?
— Это указано в разрешении на въезд, — сказал я, злясь на господина Клэра, хотя злиться я должен был только на себя самого, на свой образ жизни.
— Здесь написано «по служебным делам». — Он стал неприветлив. — Что это за «служебные дела»?
— Я корреспондент Западного Пресс-агентства, — отвечал я ему, в то время как Сибилла поглаживала мою руку, успокаивая. — У нас в Рио корпункт с новыми людьми. Я знаю Рио. Новые сотрудники там никого не знают. Я должен их ввести в определенные круги.
— Спасибо, господин Голланд. — Он был страшно деловой.
Сибилла улыбнулась ему. Он улыбнулся в ответ.
— Я просто исполняю свой долг, госпожа, — сказал господин Клэр.
— Господин Голланд воспринимает это иначе.
— Мы все нервничаем, — ответил господин Клэр.
Кошка снова мяукнула.
«Внимание! Совершил посадку самолет компании «Бритиш юэропиен эйрвейз» из Дюссельдорфа, рейс четыре — пятьдесят два».
4
Внимание! Пассажир Томпсон, повторяю, Томпсон, следующий рейсом Пи-Эй-Эй в Нью-Йорк, вас просят подойти к билетной кассе. Для вас оставлено сообщение (англ.)
5
Вниманию пассажира Томпсона! Пассажир Томпсон, подойдите, пожалуйста, к билетной кассе компании Пи-Эй-Эй! (англ.)
6
Вниманию пассажира Томпсона! Пассажир Томпсон, следующий в Нью-Йорк, подойдите к билетной кассе компании Пи-Эй-Эй! Для вас оставлено сообщение (англ.)