Страница 11 из 13
И парень вряд ли понял, как оказался на земле… просто оказался. И просто рассвирепел…
– Ну ты, жирная скотина…
– Пойдем, Женька, они тут надолго. Игорек развлекаться будет.
Лариска спустила мастифа с поводка, и тот лег в тени лавки, зевнул, всем своим видом показывая, что женщина права, хозяин будет развлекаться.
И отвлекать.
Он позволит этому, в джинсе, нападать снова и снова, всякий раз стряхивая его и дожидаясь, когда противник поднимется. Он будет двигаться неторопливо, нарочито неуклюже, заставляя парня беситься от ярости…
Пускай.
Ларискина машина воняла кожей и ванилью. Сумку Женька закинула на заднее сиденье, с переднего же убрала мятые салфетки, каталог косметической фирмы и забытую Лариской булочку.
На солнцепеке машина раскалилась, и дышать в ней было невозможно.
– Сейчас остынем, – пообещала Лариска. – Окно открой, чтоб ветерок… прокатимся. Мы поедем, мы помчимся…
На выезде со двора Женька обернулась, как раз, чтобы увидеть Игорька, который приобнял соперника и что-то терпеливо, мягко ему втолковывал.
Никак цветочки сажать заставит.
До Михеевки молчали. Женька старалась не думать о том, как станет жить, чувствуя страх и странную опустошенность. Ей вдруг захотелось вернуться.
Изменил?
Все изменяют или во всяком случае почти все. Разве это повод? А драгоценный не пьет. Он занудный, но щедрый, и простит, и постарается сделать так, чтобы Женька про другие измены не знала. А о чем не знаешь, о том не болит.
Так стоит ли менять что-то?
Сытая ведь, спокойная жизнь… и многие, надрываясь на двух работах, мечтают о такой.
– Если разревешься, – буркнула Лариска, – я тебе в нос дам.
Михеевка оказалась поселком городского типа, в котором пятиэтажные хрущевки мирно уживались с деревянными домами, широкими подворьями и ярким супермаркетом. Правда, на стоянке паслась коза, но она тоже вписывалась в местный пейзаж.
Денег хватило на хозяйственные мелочи и запас продуктов, и Женька впервые за долгое время выбирала вещи по их цене. Неприятно.
– Ничего, – сказала Лариска, выхватывая корзину. – Поживешь – привыкнешь.
Женька промолчала. А и вправду, привыкнет.
…Так называемая дача, которой предстояло стать Женькиным убежищем на ближайший месяц, а то и дольше – почему-то ей казалось, что за месяц драгоценный вряд ли успокоится – находилась в маленькой деревушке с говорящим названием Новые Козлы. Лариска утверждала, что ударение следует ставить на первый слог, и это радикально меняет смысл слова, но какой-то шутник пририсовал букве «о» козлиные рога. В царские времена деревенька славилась кружевницами, но после революции промысел этот сошел на нет за отсутствием рынка сбыта, трудовая артель была превращена в колхоз имени Ленина, который и просуществовал до середины девяностых.
– Теперь-то тут мало кто живет, – Лариска снизила скорость. Ее машина не ехала – кралась, переваливаясь из ямы в яму. – Вон в том доме, видишь, с зеленой черепицей… баба Галя… у нее внук – бандит. Нет, я не встречала, но все об этом знают… а вон тот, ага, красненький…
…Дом и вправду был выкрашен в ярко-алый цвет.
– Там Сигизмунд Иванович… ты его не помнишь, наверное, но раньше он с нами в доме жил, а потом уехал, вроде как в народ ушел… ну да познакомитесь, увидишь, он первым припрется. А налево глянь…
Обыкновенный кирпичный дом.
– Антонины Гавриловны изба, местной ведьмы… нет, я-то в такое не верю, но люди ее уважают. Ну она еще фельдшером раньше была, а потом как-то травками увлеклась… вообще место здесь хорошее. И многие, которые в город уехали, да почти все и уехали…
Широкое русло улицы, покосившиеся заборы.
Деревня выглядела мертвой, и это, признаться, пугало Женьку. Она вцепилась в сумку, мысленно приказав себе не паниковать.
– …Так вот, уехать уехали, а участки держат. Сейчас-то если продавать, то копейки выручишь, а ходят слухи, что дачники расширяться станут… там, за леском поселок имеется приблатненный. Если интересно будет – сходи… такие дома, не дома – чисто замки… короче, если те будут расширяться, то сюда, не к городу же им. И тогда земля в цене подскочит конкретно. Вот этого все ждут.
– И ты?
– И я, – мотнула головой Лариска. – Чем я хуже? Я, может, тоже мечтаю куш сорвать. Квартирку бы разменяла с доплатой. Или ремонт сделала. В общем, нашла бы как использовать. Во! А это Ильина дом… ну ты Ильина не знаешь, а я тебе скажу… мужик суперский! И холостой, заметь.
Данное обстоятельство меньше всего Женьку трогало. Она еще от драгоценного не отошла, а Лариска уже нового сватает. Нет уж, пора становиться самостоятельной, а уже потом и жениха искать.
Дорога вильнула влево, огибая высокий каменный забор. И Лариска притормозила.
– Надо же… а весной еще обычный стоял. Ильин решил тут строиться… ему вроде как от бабки хата досталась, вот он потихоньку ее и… кстати, солидный человек, пластический хирург… только странно.
– Что?
– Дым не идет. Он обычно на выходные приезжает, если свободен. Говорит, здесь отдыхается хорошо…
От Женьки требовалось кивать.
Она постепенно свыкалась и с местом, оказавшимся не столь уж жутким, как ей представлялось вначале, и с самой мыслью о том, что именно в Малых Козлах ей предстоит начать новую жизнь.
Машина остановилась перед белым каменным забором… нет, забор был белым когда-то, но зимние холода и весенние дожди побелку облизали.
– Приехали, – возвестила Лариска. – Вот моя дача…
– Это же…
Женька икнула.
– Кладбище.
За забором виднелись кресты и памятники.
– Я ж спрашивала, боишься ли ты покойников, – Лариска вышла и потянулась. – Воздух хороший здесь, чистый… там дальше тропка есть, к озеру. Сходи. Только учти, его ключи питают, поэтому вода холодная.
Кладбище.
Старое кладбище, заросшее лебедой и бурьяном. Деревья-свечи по периметру охраной, и разлапистая низкая черешня выглядывает из-за ограды. Тонкие ветви ее согнулись под тяжестью ягод, и Лариска, собрав горсть, протянула:
– Хочешь?
– А… можно?
– Отчего нельзя? Отомри, кладбище как кладбище… обыкновенное. Вообще тут давненько не хоронят, а когда-то со всего района возили. Жень, ну ты что?
– Я буду жить на кладбище?
– Ну… да, – Лариска вытащила из багажника сумку. – Или у тебя есть возражения?
Возражения у Женьки были, но какие-то несерьезные. Она ведь человек разумный, и разум этот утверждает, что нормальные люди не боятся кладбищ, тем более старых… подумаешь… это просто место… конечно, куда приятней, когда окна твоего дома выходят, к примеру, на озеро, но и кладбище – всего-навсего пейзаж.
– Да не трясись ты. Идем.
Лариска бодро зашагала по изрядно заросшей тропе.
– Вообще раньше тут церковь стояла… видишь вон?
Остатки часовни возвышались гнилым желтым зубом.
– При ней, конечно, батюшка… типа мой предок. Потом церковь снесли, батюшку расстрелять хотели, но он сам помер. А вдове повезло, не тронули. Она и осталась при кладбище, навроде как смотрительницей… кстати, тут не так и плохо, только привыкнуть надо.
Женька полагала, что привыкать ей придется долго.
Кладбище пахло землей, травой и еще цветами. Кусты шиповника, некогда, надо полагать, аккуратные, переплелись ветвями, создавая колючую стену, из-за которой выглядывал черный обелиск. Разросшаяся рудбекия, крупная, с желтыми цветами, манила бабочек.
Красиво, пожалуй… если бы не кресты, что виднелись по-над травяным морем.
– Мы когда-то тут в прятки играли… а еще склеп есть, он вообще древний… где-то там, – Лариска махнула рукой в направлении леса, что сине-зеленой каймой виднелся вдали. – Туда лучше не заглядывать.
– Почему?
– Древний, говорю. Обвалившийся. Конечно, если тебе на кости поглядеть охота…
– Неохота.
– Тогда не суйся, – Лариска подошла к дому. – Вот твои владения.
Дом старый, но ухоженный, деревянный, под двускатной крышей. На серой черепице виднеются моховые латки, окна укрыты резными наличниками. Блестят жестяные водостоки, покачиваются зеленые стебли лилий, укрывая лавочку, и малина стелется по дорожке.