Страница 1 из 13
Екатерина Лесина
Клинок Минотавра
– Женька, не будь дурой, – прошипела Лариска. – Нашла, ради кого слезы лить.
Слезы лились сами собой. Крупные, можно сказать, отборные. Женька только всхлипывала и подвывала, причем с каждой минутой всхлипы становились все тише, а подвывания – громче.
– Он тебя не достоин, – Лариска тоже шмыгнула носом, но тут же взяла себя в руки, и зарождающийся слезопад перекрыла сушкой. Диетической. На диете Лариска сидела время от времени, как правило, после крушения очередного романа. Хватало ее недели на две-три, впрочем, Женька помнила, что однажды диетическое лечение продлилось целый месяц, и Лариска тогда изрядно постройнела, перекрасилась, нарастила акриловые ногти, расписанные незабудками и, осознав свою нечеловеческую привлекательность, влюбилась.
– На вот, не вой, – Лариска сунула сушку и Женьке. – Жуй давай и рассказывай.
Она села, закинув ногу на ногу, и полы шелкового халатика разошлись, выставляя округлые Ларискины колени.
– Н-нечего рассказывать, – шмыгнула носом Женька и в сушку вгрызлась.
И рассказывать нечего, и идти некуда.
– М-можно я у тебя по-поживу?
– По-поживи, – согласилась Лариска, запивая диетическую сушку диетическим кефиром. – Что, окончательно рассорились?
В ней говорило естественное женское любопытство, ну и немного, на краешек акрилового ногтя, женская же зависть. В отличие от Ларискиных увлечений Женькин роман длился уже четвертый год, и дело медленно, но верно двигалось к свадьбе.
Женька даже платье присмотрела…
…И кафе…
…И список гостей составила мысленно…
Нет, конечно, драгоценный утверждал, что спешить не следует, что гражданский брак – это тоже брак, а остальное – будет позже, когда он упрочит свое положение, и Женька соглашалась.
Дура рыжая.
– Я… от него ушла, – Женька шлепнула себя по мокрой щеке, приказывая успокоиться.
– Совсем? – деловито поинтересовалась подруга.
– Да.
– Ну и молодец. И что у вас случилось?
Обычная история. Нелепая. Некрасивая и… ожидаемая, наверное.
– Я… к маме поехала… у нее сердце, ты знаешь, – Женька вздохнула и потянулась за очередной сушкой. Желудок заурчал, напоминая, что помимо бутерброда с сыром «Российским» иной пищи он не видел. – Сердце и…
– И твоего придурка она на дух не переносит, – кивнула Лариска.
Верно. Как-то вот не сложились у драгоценного отношения с Женькиными родителями. Те его недолюбливали, он же отвечал на нелюбовь надменным равнодушием.
– Он сказал, что туда меня не повезет; если он такой плохой, то ехать мне на автобусе…
– И ты поехала? – глаза Лариски полыхнули.
– Поехала. Съездила и тут же вернулась. Тетя Веня объявилась и маму в свой санаторий забрала. Ты же знаешь тетку… Я еще порадовалась… я давно предлагала, так разве мама послушает? А от тетки она точно не отобьется…
Сушки были пресными.
– Вот я и… домой… звонить не стала… сюрприз…
– Дура, – ласково произнесла Лариса и, дотянувшись, погладила Женьку по всклоченным рыжим волосам. – Кто ж мужикам такие сюрпризы делает? Он с бабой, да?
– Да.
– Ну… может, она по делу зашла… или ты не так поняла.
Женька неожиданно для себя рассмеялась. Господи, да что там не так понять можно было? До кровати драгоценный не добрался, на диване расположились, он и эта стерва из отдела продаж! Она еще тогда, на корпоративе Женьке не понравилась… черная юбка-мини, блуза просвечивающая, бюст четвертого размера и кукольные синие глаза.
А взгляд – хищный.
И, захлебываясь от обиды, Женька рассказывала про остроносые туфли на шпильках, брошенные в коридоре… прежде-то драгоценный терпеть не мог малейшего беспорядка, и обувь следовало ставить в шкаф, предварительно протерев сухой тряпочкой. А туфли валялись. И длинный красный зонт.
И лаковая курточка, тоже красная с огромными пуговицами.
Папка с бумагами.
Юбка, уже не черная, но опять короткая…
Сама хозяйка, томно постанывавшая, и драгоценный.
Отвратительно.
От отвращения она и не расплакалась сразу, выскочила за дверь.
– Теперь все, – сказала она, засовывая в рот последнюю сушку. – Я к нему не вернусь…
– И правильно.
Лариска, слушавшая рассказ внимательно, достала из кармана пачку сигарет.
– К нему тебе нельзя. Он козел, но от тебя не отстанет.
– Почему?
– Потому что вторую такую ласковую дуру попробуй найди. Он же привык, что ты у него вместо домработницы. Кто в квартире убирается? Готовит? Рубашечки стирает? Гладит? Портфельчик носит? В рот ему смотрит, каждое слово ловит… дура ты, Женька.
Точно, дура. И от осознания этой дурости захотелось зареветь уже в голос. А ведь казалось, вот оно, счастье…
– Хорошо, хоть доучилась. А то была бы и без диплома.
– Кому он нужен…
– Тебе нужен, – жестко обрезала подруга. – Или ты планируешь и дальше дома сидеть?
Женька вздохнула. Так далеко она еще не заглядывала… а ведь верно, что ей делать? К родителям возвращаться и весь следующий год слушать о том, какая она, Женька, глупенькая, несамостоятельная, недальновидная? Нет, родители ее любят, но молчать не станут: драгоценный им крепко нервы потрепал.
У Лариски остаться? Она не будет против, но сколько у нее прожить можно? Месяц? Другой? А потом что? Работу искать надо, а Женька не очень хорошо себе представляла, как это делается.
И разве виновата она, что работать ей не довелось?
Драгоценного она встретила, будучи уже на пятом курсе. И влюбилась. Да и как не влюбиться, когда он был хорош собой, солиден, сдержан и слегка, самую малость, надменен. Тогда эта надменность казалась Женьке признаком аристократизма…
Истинный принц.
Ко всему состоятельный. Он покупал Женьке роскошные букеты и в рестораны ее водил. Девчонки завидовали.
– Везучая ты, Лашевская, вон какого мужика отхватила…
И Женька, млея от счастья, соглашалась. Спустя месяц драгоценный предложил переехать к нему. И разве это не свидетельствовало о серьезности его намерений? Конечно, от общаги к универу было ближе, а возить ее на учебу драгоценный отказывался.
– Нечего тратить время на ерунду. Ну кем ты там станешь? Педагогом? Тоже мне, профессия…
Кажется, в тот раз они впервые поссорились. И он затаил обиду, обижался долго, до самого выпуска, а Женька перед госэкзаменами переехала в общежитие. Оттуда он ее и забрал, уже после диплома, сдачу которого решено было отметить. Драгоценный заявился с корзиной бордовых роз и, встав на одно колено, при всех просил прощения. Ну как было устоять?
Дура, ох дура… идиотка махровая.
…И лег диплом ее в ящик стола. Зачем женщине работать? Разве Женьке денег мало? Ее дело – создавать уют. Хранить очаг.
И хранила. Три треклятых года хранила, обживая его квартиру, как собственную.
– Что теперь будет? – всхлипнула Женька, догрызая последнюю сушку.
– Что-нибудь. Иди умойся.
Лариске квартира досталась от бабки, которая при жизни отличалась на редкость склочным нравом и успела рассориться как с дочерями, так и с внуками, кроме Лариски, которой жилплощадь и завещала.
Женька села на край ванны и включила воду.
Ржавая и урчит.
Кран закручен изолентой, из-под которой растекается вода. Квартире ремонт нужен, но откуда у Лариски деньги? Нет, она не просила, не намекала, но… Женька однажды попросила драгоценного помочь. Подруга ведь. А он, смерив Женьку насмешливым взглядом, произнес:
– Твоя подруга плохо на тебя влияет. Мне она не нравится.
Ему отчего-то не нравились все Женькины знакомые, и за четыре года эти знакомые как-то сами собой исчезли из Женькиной жизни. Наверное, им в ней стало неуютно.
А Лариска вот осталась. И теперь Женька сидела на краю ванны в крохотной ванной комнате, разглядывала бело-синюю еще советского образца плитку и трещины на ней. В запотевшем зеркале отражалась распухшая Женькина физиономия. И глаза от слез покраснели, и нос раздулся, а губы вновь кусала…