Страница 7 из 10
Кутайба и Терон переглянулись. Терон положил руку на свой кривой нож, однако Кутайба покачал головой и мягко сказал:
– Ну-ну, люди! Что это вы всполошились? Мы совсем не хотим причинять вам вред или наносить ущерб! Но согласитесь: девчонка еще не замужем, выкуп не выплачен… Значит, она пока что принадлежит своему отцу, а не общине! Именно отец должен решать ее судьбу и платить долги. Давайте поступим так: Лаис и этот, как его… Орестес поедут с нами. Пусть Леодор посмотрит на него и сам решит, отдать ли дочку ему в жены. Если согласится – мы привезем их вдвоем обратно, да еще, само собой, отец даст девчонке приданое. Если скажет «нет» – мы привезем только мальчишку и те деньги, которые этот почтенный человек, – Кутайба слегка поклонился Агазону, – выплатил общине. Разумеется, Леодор отдаст тебе долг! Назови только сумму.
Доркион заметила, как старейшина и Агазон мгновенно переглянулись, а потом Агазон важно сказал:
– Я заплатил… шестьдесят мин.
– Нет! – жадно перебил староста. – Он заплатил целый талант!
– Да-да, – закивал Агазон. – Я ошибся. Конечно, целый талант!
Кутайба перевел взгляд с одного на другого, и Доркион показалось, что на лице его мелькнула усмешка, но тотчас же он промолвил со всей серьезностью:
– Ну что ж, это немалые деньги, однако у Леодора они есть, и вы получите выкуп, если Леодор воспротивится браку. А теперь нам пора отправляться. Море волнуется, надо спешить. Это и есть те узлы, которые ты хотела взять? – усмехнулся он, глядя на корзиночку с игрушками Доркион. – Ну, они нам не слишком-то помешают! В путь!
Кутайба подхватил Доркион на руки и внес ее в лодку, где уже сидел на веслах Терон.
– Ну что, красавчик? – насмешливо крикнул сарацин Орестесу. – Неужели раздумал жениться?
Орестес вбежал в воду по колени и уцепился за борт лодки, как вдруг Агазон и староста, переглянувшись, бросились к нему и начали что-то нашептывать, показывая то на Доркион, то на корабль.
Однако юноша с возмущением оттолкнул их:
– Мне не нужны деньги! Мне нужна она!
Вскочив в лодку, он сел рядом с Доркион и схватил ее за руку, неприветливо глядя на мореходов.
– Похоже, твой будущий тесть не прочь был бы продать тебя, малышка Лаис? – расхохотался Кутайба. – Ставлю всю нашу галеру против лепты[5], что он уговаривал сынка отдать тебя Леодору, а взамен привезти выкуп! Не правда ли, красавчик?
– Ну да, он меня уговаривал, – краснея, кивнул Орестес, – но я не расстанусь с ней ни за какие деньги, клянусь богами!
– Эх-эх, – не без грусти вздохнул Кутайба, – имей в виду, малыш, боги не любят, когда их вот так вспоминают, будто каких-нибудь самых незначительных людишек!
Он сел рядом с Тероном, взялся за второе весло, и лодка, преодолевая силу прибрежных волн, взлетела на гребень.
– Не забудь сказать Леодору, что я заплатил за девчонку шестьдесят мин! – донесся с берега голос Агазона.
А вслед, эхом, – крик старосты:
– Нет, талант! Леодор должен нам целый талант!
Терон и Кутайба, хохоча, налегли на весла – и лодка полетела к галере.
Доркион оглянулась.
Берег отдалялся так быстро, что она не успела даже взгрустнуть, что прощается с Икарией, где прошла вся ее жизнь, где осталась печальная расщелина – могила Фтеро и Филомелы, – и источник Афродиты, и тропы, проложенные дикими козами среди маквиса, и хижина, в которой она когда-то появилась на свет, и скалы, с высоты которых она столько дней и лет всматривалась в морские дали…
Доркион знала, что не вернется на остров, что отец не отдаст ее Орестесу, да и она сама не намеревалась идти за него замуж. Орестесу придется вернуться одному!
Боги жестоко смеются над теми, кто слишком уверен в грядущем…
Пентеконтера
Доркион не сомневалась, что, как только она взберется по веревочной лестнице и ступит на палубу галеры, отец сразу заключит ее в объятия, однако Леодора поблизости не было видно.
– Где отец? – спросила с тревогой.
Кутайба кивнул:
– Пойдем. Вон он. Под навесом.
Доркион огляделась.
Они стояли на плоской, дочиста выскобленной палубе. Посредине возвышалась мачта с опущенным парусом. Вдоль бортов сидели гребцы, которые придерживали на весу весла и с откровенным любопытством рассматривали девушку. Какой-то довольно молодой толстяк с добродушным бритым лицом сидел поблизости и обмахивался большим веером из пальмовых листьев. В отличие от прочих мореходов, одетых в одни лишь хитоны или короткие, до колен, штаны, как Терон и Кутайба, этот носил темно-синий гиматий[6] с видневшимся из-под него хитоном, что сразу изобличало в нем горожанина.
На корме был построен некий помост, над которым натянули большой холст. Получилось что-то вроде шатра.
Доркион решила, что отец ждет ее там, и бросилась вперед, но, еще не добежав, споткнулась, едва не наступив на человека, который лежал у самого борта, в тени его, на овечьих шкурах. Они были там и сям запятнаны красным, и Доркион сразу поняла, что это кровь. Человек был ранен, бледен, словно овечья шерсть, его могучая грудь, перехваченная несколькими полосами окровавленного холста, вздымалась, и при каждом вздохе на повязке пузырилась пена.
О боги, о небожители, это был Леодор!
Серые затуманенные глаза смотрели на Доркион, бледные губы дрогнули:
– Лаис… ты пришла…
– Я же обещал, что привезу твою девочку, побратим, – сказал Кутайба. – И я это сделал. Смотри, какая она красавица!
– Красавица… – эхом отозвался раненый, и Доркион робко коснулась полуседых спутанных волос:
– Отец! Я так ждала тебя!
Леодор слабо кивнул, хотел что-то сказать, но кровавая пена теперь вспухла не только на его груди, но и на губах, и Доркион вскрикнула:
– Нет-нет, не говори ничего, побереги себя!
Леодор на миг прикрыл глаза, что означало согласие, а потом взглядом указал на ее пальцы и на свою бессильно откинутую руку.
Впрочем, Доркион и без этой безмолвной просьбы уже сидела рядом с ним, перебирала его пальцы и с нежностью всматривалась в бледное, с заострившимися чертами лицо.
– Его ранили финикийцы третьего дня, – угрюмо рассказывал Кутайба. – Хотели взять нас на абордаж по пути на Икарию. А у нас хороший груз, который надо привезти в Афины. Его хозяин обещал за благополучную доставку столько, что нам было за что драться… И мы дрались как звери, ты уж мне поверь! Любой наш мореход смог бы выстоять даже против обученного воина этого забияки Филиппа Македонского! – хвастливо бросил сарацин. – Однако пираты, знаешь, смерти тоже не боятся… Они уже почти взяли нас на абордаж, но тут твой отец перескочил на палубу их судна и одним ударом меча снес голову капитану. А финикийцы хоть и свирепы, и смелы, а все равно как слепые: им обязательно нужен поводырь, который будет стоять на мостике своего корабля, орать, браниться, подбадривать их молитвами да указывать, куда бежать, кого убивать и какой груз грабить. Сами они совершенно безмозглы, так что со смертью капитана мигом растерялись. Мы их быстренько всех перебили и пошвыряли в море. Однако Леодору не повезло. При капитане была девка… Она пряталась в шатре среди вороха ковров и подушек, а когда ее любовник погиб, выскочила – проворная и злая, как пантера! – с мечом, дважды рубанула Леодора поперек груди, а потом лезвием меча чиркнула себя по горлу, да и померла. Сбежала в Аид – знала, что за своего товарища мы шкуру с нее, сучки кровавой, заживо сдерем, если раньше не сдохнет, пока мы ее будем валять по палубе, и не поодиночке, а вдвоем или втроем! – Кутайба с досадой стукнул себя кулаком в ладонь. – А наша плоть здорово изголодалась… Теперь спускай семя в ладонь или знай терпи аж до Афин! Надоело!
– Зачем терпеть? – послышался насмешливый голос Терона. – У нас ведь есть красавчик-женишок. Разве ты не для этого заманил его на галеру?
Доркион недоумевающе взглянула на Терона и обнаружила, что он разглядывает стоявшего неподалеку Орестеса.
5
Самая мелкая монета, медяшка.
6
Красиво задрапированный отрез более дорогой, красивой и прочной ткани, чем та, которая шла на хитоны. Верхняя мужская и женская одежда использовалась как плащ: поверх хитона или без него.