Ловкость рук

Паэс прочел мысли Рауля. Он повертел на столе стакан и поставил его вверх дном.

– Ясно как день, что с тобой происходит, Рауль. Ты вообразил, будто вел себя героем, и теперь не хочешь признать, что выставил себя на посмешище.

Кровь бросилась в лицо Ривере. Но, прежде чем он что-то успел сказать, его остановил Мендоса.

– Прекратим бесполезные нападки. Если Рауль выставил себя на посмешище, значит, и мы оказались в смешном положении. Это во-первых. А во-вторых, мы еще не знаем, так ли это на самом деле. Пока мы не поговорим с Давидом, мы не можем ничего утверждать.

– Да, – согласился Кортесар. – Пока мы не поговорим с Давидом, мы ничего не узнаем. А так мы только зря теряем время.

– Когда ты ему звонил?

– Первый раз в час дня, а потом в четыре. Но его не было, и я просил передать ему, что мы звонили.

– Итак, лучше всего подождать… пока он не смоется…

– Как смоется? – удивился Рауль. – Куда он может смыться?

– Черт его знает. Если он до сих пор не подал признаков жизни, это что-нибудь да значит. Не катается же он весь день в такси.

– Не беспокойся, – сказал Агустин. – Еще вернется.

Он сказал это с уверенностью, удивившей всех.

– Впрочем, – добавил он мягким тоном, – это уж касается меня одного. Сводить счеты буду я, и никто другой.

И он оглядел всех сидевших за столом холодным, и пронзительным взглядом. Наступило долгое молчание.

– Вообще, все это меня радует, – сказал Кортесар. – Я всегда был против его участия в наших делах.

– Я это знаю, – ответил Агустин. – Поэтому я и освобождаю всех вас от дальнейшего. Моя вина и мой ответ.

Ривера вытянул вперед руки: огромные, бледные, густо покрытые волосами, словно созданные для того, чтобы жать, давить, выкручивать. Он повернулся к Агустину:

– Хотелось бы мне знать, что ты имеешь в виду под «дальнейшим»?

Какая-то непонятная тяжесть, разлитая в воздухе, словно поглотила ответ Агустина. Было гнетуще душно. Так бывает перед дождем. Мендоса, помешкав немного, сказал:

– Вы считаете, что я во всем виноват, и вы правы. Давид попал в нашу группу с моей помощью. И то, что мы оказались теперь в тупике, тоже моя вина. Таким образом, я считаю себя вправе решить это, как я нахожу нужным.

Он вопросительно оглядел приятелей и крайне удивился, заметив в их глазах несогласие. Это не был открытый отпор, скорее увиливание, о чем говорили и искривленные губы, и нервное постукивание пальцев, и неприятное поскрипывание ногтем по столу…

– Мне бы не хотелось, чтобы с Давидом приключилась какая-нибудь беда, – сказал Рауль.

Высоко подняв голову, он машинально покручивал усы.

– Никто и не говорил, что с ним случится что-то плохое, – возразил Мендоса. – Я только объяснил вам, что теперь все это касается одного меня.

Рауль продолжал в упор смотреть на него.

– А тебе я хотел сказать, что всегда считал Давида хорошим парнем.

Атмосфера явно накалялась. Кортесар счел необходимым вмешаться.

– Вы уклоняетесь от основной темы. Агустин говорит одно, а ты ему отвечаешь совсем другое. Так вы никогда не договоритесь.

Он замолчал. На улице вдруг хлынул дождь, настоящий ливень: такой обычно скоро проходит. По крыше, точно дробинки, барабанили крупные капли, заглушая голос Рауля.

– Товарищ – всегда товарищ, – говорил он.

Моральный кодекс Рауля ограничивался несколькими нормами, за которые он крепко держался.

– Давид мой лучший друг, – ответил Мендоса, – и я первый признаю его достоинства. Но сейчас мы говорим не об этом. Я просто сказал, что я, и никто другой, должен потребовать от него ответа.

– Я думаю, – заявил Рауль, сдвигая шляпу на затылок, – что нам сначала следует допросить его. Я видел его сегодня утром, с ним творилось что-то неладное. Я не хочу его выгораживать, но…

– Ладно. Все это нам известно. Ты уже об этом рассказывал. Да я, впрочем, и не предлагаю ничего нового. Прежде чем что-либо решить, я собираюсь потолковать с ним. Без доказательств никого не обвиняют.

Рауль ничего не ответил. По лицам остальных было видно, что они разделяют мнение Мендосы. Рауль пожал плечами.

– Делайте что хотите. Ты сам решишь, как надо поступить. Если ты действительно его друг, у тебя прекрасная возможность доказать это. Я, со своей стороны, ничего не имею против него и продолжаю считать его отличным товарищем.

Это было полное поражение, и он злился на себя, что так быстро уступил.

– Мы все согласны с тобой, – заметил Агустин. – Давид мировой парень, но дело, в которое он ввязался, серьезное. Выходя из игры, он ставил под удар не только себя, но и нас. Он взял обязательство и не выполнил своего слова. Давид не маленький. Он обязан оправдаться, а если не оправдается, ему придется ответить за свои поступки.

Доводы Мендосы были неуязвимы, и взбешенному Ривере не оставалось ничего другого, как согласиться. Ему очень хотелось защитить Давида от опасности, но он только сказал:

– Все это так. Но тут другое дело. Он наш товарищ.

– Товарищ он или нет, но он не оправдал нашего доверия.

– И выставил нас на посмешище, – добавил Кортесар. – Сколько месяцев мы говорили об этом деле, и вот чем оно кончилось.

«Да, – подумал Рауль, – это правда. И все же здесь что-то не то». Он не знал, что именно, и сожалел об этом.

– Здраво рассуждая, это даже лучше, что в газетах ничего нет. Если б о нас написали, мы бы подохли со стыда.

– Да, Анна единственная, кто сразу догадался об этом.

Ничто уже не могло защитить Давида. «Хоть бы как-нибудь сделал», – подумал Рауль. Теперь все его колебания кончились.

Он встал и, подойдя к подоконнику, облокотился о него; в другом углу комнаты, где косой потолок почти касался пола, повернувшись к ним спиной, спал на циновке Урибе.

По своему обыкновению, Урибе являлся к друзьям в любое время и заваливался спать, пока его не выгоняла прислуга.

Рауль прижался носом к стеклу: после недавнего ливня на улице наступили покой и тишина. Прохожие шагали без зонтов, запоздалые капли дождя, падая на подоконник, лопались, точно мыльные пузыри.

Рауль стал натягивать пиджак и, оглядев приятелей, с зевотой проговорил:

– Я еще ничего не ел. И у меня зверский аппетит.

– Я тоже не прочь поесть, – сказал Кортесар.

– Тогда пошли со мной. Перекусим у Клаудио.

Мендоса и Луис продолжали сидеть.

– Когда вы вернетесь?

Рауль скривился.

– Когда вам угодно. Je suis à vôtre disposition.[4]

– Тогда я позвоню вам сегодня вечером. Надеюсь, вы ужинаете в общежитии.

– Безусловно, – ответил Ривера, наклонив свой гигантский торс и выходя вслед за Кортесаром.

В комнате на минуту наступила тишина. Только с улицы доносились жалобные вздохи и тихие всхлипывания последних редких капель дождя. Мендоса достал из кармана трубку.

– Ну, что скажешь? – опросил он вдруг.

Юный Паэс неопределенно скривил губы.

– Не знаю, о чем ты.

– О Рауле.

Спичка описала в воздухе полукруг и упала на ковер. Она медленно догорела и, дернувшись, застыла, точно сизый червячок.

– Вряд ли он проболтается.

– На это и надеюсь.

Посапывая трубкой, Мендоса отсутствующим взглядом смотрел на ковер.

– Я могу рассчитывать на тебя?

Луис ждал этого вопроса, и сердце его учащенно забилось.

– Безусловно.

– Я и не думал звонить Давиду.

– Не звонил?

– Но он дома. И думаю, что все уже знает.

Луис, словно собираясь с силами, крепко сжимал зубы. Он достал из пачки сигарету и недрогнувшей рукой зажег ее.

– Когда пойдем?

Облако дыма, похожее на прозрачный шарф, проплыло перед его лицом.

– Сегодня же вечером.

– Ты уже все обдумал?

– Это не так-то просто. Но мы должны это сделать. Силу применять не придется. Сопротивляться он не будет.

– Ты думаешь?

– Я его знаю.

– А как же остальные?

– Скажем, что он собирался нас предать.

4

Я в вашем распоряжении (франц.).