Страница 11 из 55
Он говорил с таким жаром, что несколько буржуа, сидевших за соседними столиками, прервали свой разговор чтобы послушать его.
– Да. Совершенно верно. Мы паразиты, – сказал Кортесар. – А что мы еще можем делать?
– Прежде всего, – возразил ему Агустин вкрадчивым голосом, – обрубить причальные канаты. Если мы хотим быть последовательными и идти вперед, мы должны сжечь за собой мосты.
Мендоса заметил, что все взгляды устремлены на него. В тусклом свете глаза фосфоресцировали, точно у призраков.
– Только решительный акт, который по-настоящему скомпрометирует нас, докажет, что мы не играем в бирюльки. Мы должны действовать твердо и бесповоротно. До сегодняшнего дня мы только болтали. Но теперь после всех разглагольствований необходимо заявить: решено, отступать некуда.
– Важно точно определить, – сказал Давид, – какого рода будет этот акт.
Паэс зажег сигарету.
– Цель очевидна. Остается лишь разработать вопрос о средствах ее осуществления.
– Да, – согласился Урибе. – А как мы должны действовать?
Он задал этот вопрос с самым беззаботным видом, даже не оборачиваясь к Ривере. Сам же внимательно выслушивал интимные признания белокурого херувимчика, возмущенно отмахиваясь от него своими маленькими целлулоидными ручками. Ривера обжег его взглядом черных, как пропасть, зрачков.
– Конечно, не как ты, проститутка, позволять гладить себя по ляжкам!
В кафе поднялся шум.
– Да замолчите вы наконец! – вмешался Кортесар. – Мы пришли сюда говорить не о ляжках. А если уж вам так приспичило, убирайтесь отсюда подальше.
Рауль в негодовании расстегнул ворот рубашки.
– У меня и в помыслах не было кого-нибудь обидеть, – сказал он. – Единственное, что я хотел, – это поговорить о деле.
Наступила тишина. Все с любопытством и нетерпением смотрели на Мендосу.
– Да, необходимо определить характер наших будущих действий. Сейчас это единственно важная проблема.
Мендоса погладил рукой подбородок. В мягком освещении лицо его, обрамленное бородой и шевелюрой, казалось невероятно бледным.
– Опыт последних дней должен был научить нас кое-чему. Где иерархия, там обман. Только сплоченная маленькая группа может действовать эффективно.
Глаза юного Паэса заблестели.
– Каким образом?
Мендоса замялся. Он, видно, сказал лишнее и решил попридержать язык. «На сегодня я сказал больше чем достаточно».
– Каким образом нам действовать, это мы решим позднее сообща. Сейчас самое главное – это уверенность в своих силах. Если каждый из нас уверен в себе, дело решено. Но если кто-либо колеблется, пускай уходит – дверь открыта. Слабых нам не нужно. А уж кто вступил на этот путь, должен идти до конца.
На миг он припомнил свои скучные одинокие вечера: мечтания, лень, вино. В один из таких вечеров Лола решила разыскать его: она чувствовала себя загнанной в устроенный им лабиринт.
Наступила тишина, которую вдруг прервал приглушенный вскрик. Урибе выхватил из лацкана цветок и тыкал им в херувимчика.
– Смотрите, смотрите!
Танжерец изображал лучшую из своих трагических поз. Сухонький, бледный, разводя в стороны руки, точно кукла, он показывал цветком на белокурого ангелочка. Бархатное пальтишко было ему узко, в нем Урибе казался еще тоньше.
– Он только что сделал мне ужасное предложение, – снова вскричал Урибе.
Такой неожиданный оборот разрядил накаленную обстановку. Мендоса почувствовал облегчение. Посетители за соседними столиками смеялись и переглядывались между собой.
Белокурый херувимчик смущенно протестовал.
– Я… – мычал он. – Да я просто…
Урибе зажал уши.
– О, довольно, довольно…
С картонным подносом, какие бывают в кондитерских, он бегал по кафе от столика к столику. Зная, что Ривера следит за ним, он бесновался как сумасшедший.
– Больная нога… Тш-ш… Больная нога…
Многие посетители, не понимая, что происходит, широко улыбались.
– Да, ножка… Хроменький… от рождения…
Когда он выбрался на середину зала под газовые светильники, лицо его выражало тоску.
– Сейчас он выдаст сценку из гангстерского фильма, – весело пояснил Кортесар сидевшим за соседними столиками.
Хрупкая маленькая фигурка в зеленом бархатном пальто с трагическим видом рухнула на колени.
– О Джонни… Клянусь тебе, я сделала это нечаянно… никогда не хотела тебе зла… Когда я выстрелила… О, я не знала, что это был ты, Джонни… Ты помнишь, в Лас Рокосас мы вместе с тобой играли под соснами… Мы были как брат и сестра, Джонни… Я… О, клянусь тебе… Нет, Джонни, Джанни…
Корчась и кривляясь, он повалился на пол и тут же порывисто вскочил.
– Ох, я совсем пьян.
Все хлопали, даже Ривера. Хозяин кафе, который сначала боялся, что это дикое представление распугает клиентов, и уже было собрался выпроводить Урибе, увидев успех актера, поспешил его поздравить:
– Выпейте, рюмочку. Я вас угощаю.
Урибе с жаром провозгласил тост.
Группа распалась. Первым поднялся Кортесар, остальные поспешили последовать его примеру. Все оживленно обсуждали представление.
Уже выйдя на улицу, Урибе взял Риверу под руку.
– О Рауль, – сказал он. – Ты всерьез обиделся?
Видя, что приятель все еще на него дуется и молчит, Урибе продолжал скоморошничать.
– Бежим. Луна наш союзник.
Они отстали от остальных. Блестел мокрый асфальт. В молчании друга Урибе видел залог прощения.
– Послушай, – сказал он Ривере. – Давай-ка напьемся!
II
Жизнь Глории складывалась далеко не так, как предполагали ее родители. Это открытие девушка сделала уже много лет назад, но даже теперь она отчетливо помнила, когда это произошло впервые. Дон Сидонио отвез их в городок под Гуадалахарой, где Глория провела летние каникулы. Здесь она узнала, что мир не заключается в четырех стенах их дома и что картины бытия, которые рисовал перед ней брат, были ничуть не хуже и нисколько не скучнее тех, которыми пичкали ее дома. В этом сером городишке, пристанище змей и ящериц, где лишь чудоцвет и герань бросали в небо крик о помощи, Луис посвятил ее в секреты своей ватаги. Основой всего у них были сила и жестокость, средством борьбы была хитрость, и ложь была боевым оружием. В заброшенном сарае на холме, среди старых ржавых плугов и борон, на пустых изодранных мешках устраивались сборища Великих Крабов, отчаянных головорезов, которые били фонари на улицах, воровали фрукты в лавчонках, таскали церковные кружки и преследовали парочки, уединявшиеся в темных закоулках сада местного казино.
Глория, из уважения к ее полу, была принята в братство без особых испытаний и в качестве Всемогущей Сестры присутствовала при посвящении новых членов братства. Луис – Соколиный Глаз, в шелковой маске, с широким кожаным поясом и с хлыстом – цепью из уборной, – правил суд над непокорными и провинившимися.
На веранде своего домика в нескольких метрах от своих детей, а по сути дела в недосягаемой от них да, ли дон Сидонио и донья Сесилия читали газеты и журналы. Ежедневно отец негодовал на Луиса, совсем забросившего занятия; сын вел себя недостойно тех усилий, которые были затрачены ради осуществления этого летнего отдыха. Неужели его так воспитывали в семье? Да, так. Какую пользу извлек он из пребывания в дорогом колледже? Никакой. Ни математика, ни физика, ни геометрия не пошли ему на пользу. И так до бесконечности. Бабушка в белом чепце, какие изображают на обложках сказок, со своей стороны старалась повлиять на внука; она рассказывала ему о чудесном мире, где даже растения благодарны тем, кто их поливает, а уж о животных и говорить нечего, они лелеют своих детенышей в благодарность за их ласки и нежность. Рассказывала она и о бедных детях – круглых сиротах, которых надо жалеть; показывала святых с жирными, отъевшимися лицами, которым надо было молиться и препоручать себя. Луис научил сестру презирать все это, как презирал он сам.
Возвращение в Мадрид было возвращением в иной мир. В то время Луис заставлял домашних за все платить ему дань: за хорошее поведение за столом, когда приходили гости, – пять песет. За то, что он не орал песни, когда спала бабушка, – полторы песеты и так далее. Глория только молча наблюдала за братом. Однажды Луис с сестрой и братьями выпотрошили во дворе пуховую перину, и дон Сидонио в наказание запер их на весь день в спальне. Луис разделся сам и раздел братьев, и все нагишом, встав на подоконник, высунулись в окно. Была зима, дети дрожали от холода и плакали: «Мы замерзли». Под окнами начали собираться удивленные прохожие. «Это папа нас наказал». Через минуту возмущенная толпа ворвалась в дом, и дону Сидонио пришлось пережить неприятные минуты.