Цирк

– Езжайте направо, по Главной улице. Об этом деле нужно немедленно поставить в известность полицию.

После крестного хода донья Кармен и дамы из хунты направились в «Веселое казино», где незадолго перед тем начался традиционный праздничный бал. Основанное полвека назад, казино было закрытым клубом и не слишком стремилось к обновлению своего состава. Устраиваемые там празднества были очень популярны в старинных семьях колониального квартала, к которым принадлежали самые влиятельные особы местного общества. В противоположность кегельбанам и кабаре, плодившимся с некоторых пор как грибы, казино стремилось не допускать в свои залы туристов, дачников и выскочек.

Не менялось с годами и его внешнее оформление. Войдя, донья Кармен с нескрываемым удовольствием в этом удостоверилась. В казино чувствуешь себя как дома, так как знаешь, что старые привычные предметы остаются на своих местах. Обслуживающий персонал был ей тоже знаком – донья Кармен знала всех их с детства. Добрый Ким, в неизменном черном костюме, который он носил с незапамятных времен, всегда был услужлив и почтителен с ней и ее подругами. Завидев донью Кармен, официанты любезно провожали ее к оставленному для сеньоры столику.

Огромный салон заполняли знакомые. Оркестр, как и в прежние годы, разместился на небольшом, покрытом красным ковром помосте, где перед началом киносеансов обычно устанавливали экран. Флажки, полумесяцы, фонарики, кольца серпантина многоцветными гирляндами спускались с потолка. У дверей, как часовые, выстроились традиционные кадки с кипарисами. Невысокая лесенка соединяла обе половины помещения – внизу танцевала молодежь, а наверху стояли столики для солидной публики.

Донья Кармен и ее подруги заняли почетный столик возле самой лестницы. Узнав об их прибытии, дон Хулио подошел к ним раскланяться. Вслед за тем с прохладительными напитками явился Ким. Оркестр лихо играл какой-то современный танец (донья Кармен однажды пожаловалась, что с каждым днем исполняют все больше негритянской музыки вместо вальсов и пасодоблей), и приходилось повышать голос, чтобы собеседники вас услышали, Магдалена, Эльвира и Мария-Луиса молча наблюдали за танцующими. Флора еще не пришла.

– У бедняжки ужасная мигрень! – объяснила ее сестра.

В зале становилось все оживленнее. Все столики были заняты, и много народу ждало в вестибюле. Прибывшие подходили к донье Кармен, поздравляли ее с утренним блестящим успехом. Шум стоял адский, и разговаривавшие вынуждены были кричать.

– Я видел Отеческий приют. Это потрясающе!

– Думаю, другого такого нет во всей Каталонии.

– Я был среди публики. Позвольте мне вас поздравить!

Донья Кармен улыбалась. Кто-то пожелал узнать подробности скандала, разразившегося во время церемонии вручения медалей старикам, и разговор зашел о Канарце и его «подвигах».

– Я считаю, что по отношению к нему было проявлено чрезмерное терпение. Его поведение…

– Сегодняшний проступок переходит все границы, – сказала Эльвира. – Когда я услышала его голос, клянусь вам, я готова была не знаю что сделать…

– Он получил по заслугам, вам, вероятно, известно…

– Еще мало получил. Я бы ему все кости переломала.

В этот момент распорядитель объявил в микрофон танец с похищениями. Музыканты воспользовались перерывом, чтобы настроить инструменты. Публика разразилась оглушительными аплодисментами.

– Есть люди, которые не заслуживают выпавшего на их долю счастья, – сказала Рехина, когда стало возможно расслышать собственный голос. – Вы уже слыхали про его внука?

– Нет, – отозвалась донья Кармен. – А что такое?

– Очень хороший мальчик, тихонький такой, не знаю, видели ли вы его…

– Да-да, – подхватила Эльвира. – Мне говорили, что он первый ученик в классе.

– Так вот, оказывается, у мальчика есть призвание, он станет миссионером и поедет в Африку.

– Что ты говоришь! – воскликнула донья Кармен. – Миссионером?

– Да. Его мать рассказала мне об этом сегодня утром в церкви. По-видимому, он скрывал свое решение н объявил о нем только вчера за обедом.

– Ах, какое это потрясение для несчастной матери, как она, должно быть, расстроена!.. – сказала Магдалена.

– Это естественно. Разлука с сыном поначалу всегда причиняет боль…

– Но теперь она просто в восторге. Она говорит, что если на то божья воля…

– Когда у человека есть к чему-то призвание, не нужно ему препятствовать, – заметил дон Хулио.

– Я сказала ей то же самое. Если бы вы ее видели: глаза у бедняжки были полны слез».

– Поистине Рехина права, – сказала донья Кармен. – Этот человек не стоит такой семьи.

– Смею тебя в этом заверить. Я знаю обеих его дочерей.

– Несчастные, как они, должно быть, страдают! Иметь такого отца…

– И мальчик тоже очень достойный…

– Святость расцветает везде.

Пока они разговаривали, Ким подошел к дону Хулио и подал ему телеграмму. Дон Хулио прочел ее и нахмурился.

Однако он продолжал болтать как ни в чем не бывало, словно телеграмма не имела для него особого значения, но донья Кармен сразу заметила, что голос его звучит несколько принужденно. В течение нескольких минут он с беззаботным видом рассуждал о всяких пустяках, но в конце концов беспокойство превозмогло.

– Извините меня, – сказал он, поднимаясь, – Мне нужно уладить одно дело.

После его ухода беседа стала менее оживленной. Донья Кармен прочла на лицах своих приятельниц озабоченность и любопытство.

– Что бы это могло у него случиться? – произнесла Магдалена, высказав наконец вслух мучавший всех вопрос.

– Дела, надо думать, – ответила донья Кармен.

– По-моему, тут что-то другое, – неопределенно намекнула Эльвира.

– Другое? – заинтересовалась Рехина. – Что именно?

Эльвира окинула взглядом зал, словно хотела удостовериться, что ее никто не услышит.

– Знаете девушку, которая преподает английский язык в школе?

– Эту, с короткой стрижкой, свояченицу Сантьяго?

– Да.

Она еще помедлила, подогревая любопытство своего кружка. Ее маневр, как она и предполагала, принес желаемый результат. Приятельницы доньи Кармен не сводили с Эльвиры больших, как тарелки, глаз. Эльвира самодовольно откашлялась.

– Так вот… – начала она.

После того как Селия передала Атиле записку, в ее жизни наступила неожиданная перемена. Тонкая невидимая стена, отделявшая ее от остального мира, упала, как спадает кожа со змеи. Лишенные привычных масок и покровов, люди и вещи предстали перед ней в новом свете. Впервые за долгое время она не чувствовала себя одинокой, подобно больному в изоляторе. Словно какая-то другая женщина, гораздо сильнее ее, приняла решение раз и навсегда взять на себя полную ответственность за все свои поступки. Мир больше не был замкнутым и враждебным лагерем, против которого ей приходилось бороться, не получая ни от кого подмоги. Теперь она была его частью, как будто ей неожиданно протянули руку.

Испытывая не поддающееся определению чувство неразрывной связи с миром и единства со всем в нем сущим, Селия начала свою обычную прогулку по знакомым местам. Город, который долгое время не желал ее замечать и даже с трудом выносил ее присутствие, теперь, казалось, раскрыл ей свои объятия. Ярко разукрашенный по случаю праздника, он развернул высоко в небе свои флажки, и девушке чудилось, что он радостно встречает ее после долгого изгнания.

Селия побродила по холмам вблизи кладбища, прошла по дороге, где Атила впервые заговорил с ней, тропинкой спустилась к заливу, и все эти места показались ей теперь иными, дорогими и милыми, едва она поняла, что, вероятно, никогда больше их не увидит. Сидя на камнях, где утром сидели нищие, она подождала, пока солнце скроется за горами. Тогда она встала все с тем же ощущением необычайности окружающего и какой-то легкости во всем теле и в удивительно прозрачных сумерках пошла обратно в город.

Уверенность, что она покинет эти места навсегда, настроила ее на прощение и забвение. Селия вновь вернулась мыслями к семейной сцене за обедом, стремясь найти оправдание поведению Матильде и Сантьяго. Если рассуждать без излишней горячности, родные вовсе не желали ей зла, как ей представлялось вначале. Матильде, например, в простоте души своей уверена, что блестящий брак может составить счастье девушки. Толкая ее в объятия дона Хулио, она лишь со всем пылом добивалась того, что представлялось ей разумным.