Цирк

Хуан Гойтисоло

Цирк

Посвящается Монике

Никчемным днем вчерашним породится

Пустое завтра. (К счастью, не навеки.)

Оно – палач в обличье проходимца

И юный аферист с умом калеки.[1]

Часть первая

Из-за угла появился глашатай и направился к платановой аллее. Заслышав звук рожка, жители бросили свои дела и устремились к дверям и окнам: все с нетерпением ожидали, когда объявят программу праздников. Ребятишки, возвращавшиеся из школы, радостно хлопали в ладоши.

Элиса набросила на плечи вязаный жакет и распахнула окно. Глашатай, огромный мужчина, ростом чуть не в два метра, чтобы подчеркнуть торжественность происходящего, надел свой праздничный костюм: куртку и штаны из вельвета, коричневую австралийскую шляпу и высокие сапоги из цветной кожи. Остановившись в нескольких метрах от дома, он вытащил из кармана указ алькальда и громко откашлялся. Разговоры тотчас же стихли. Какой-то мальчишка зашикал было, но его никто не поддержал, и он умолк.

– Внимание, – сказал глашатай, величественно обводя всех взглядом. – Внимание! – он заученным жестом развернул лист бумаги, который держал в руках. – По распоряжению высокочтимого муниципалитета настоящим извещается, что завтра, 25 ноября, в день святого Сатурнино, покровителя города, в муниципальном округе Лас Кальдас вводится распорядок, соответствующий праздничным дням, нарушение коего подлежит наказанию в соответствии с постановлением от 16 июля сего года…

Глашатай прервал чтение и еще раз откашлялся. Ребятишки подобрались к нему поближе, а люди, стоявшие в дверях и на балконах, тихо обменялись замечаниями.

– Чтобы отметить должным образом праздник, высокочтимый муниципалитет установил программу празднеств по нижеследующему расписанию.

В десять часов – торжественная месса в приходской церкви, которую в присутствии его преосвященства сеньора епископа будет служить глава церковного капитула преподобный доктор Севилья.

В половине двенадцатого в помещении нового Отеческого приюта – церемония вручения престарелым гражданам медалей за заслуги председательницей благотворительного центра в присутствии уполномоченного правительства.

В двенадцать – исполнение сардан на Главной площади оркестром общества святой Клары.

В три часа – встреча футбольной команды спортивного клуба Лас Кальдаса со сборной провинции.

В половине пятого – открытие новой часовни святого Сатурнино, крестный ход и молебен.

В семь часов в казино – исполнение сардан и танцы.

В одиннадцать часов, также в казино, – большой бал.

По поручению его превосходительства сеньора алькальда – секретарь дон Педро Гайтан Маркес.

Глашатай положил указ в карман и невозмутимо двинулся дальше. Элиса видела из окна, как он шел в своем великолепном вельветовом наряде вниз по улице, гордый, точно Гулливер в окружении свиты ребятишек. Дойдя до Пасео, он остановился, закурил сигарету и свернул налево в желтую платановую аллею.

Люди, собравшиеся на улице, медленно расходились по домам. Несколько минут Элиса, не двигаясь, смотрела на растрепанные волокна тянувшихся по небу облаков. Большинство зданий на улице были одноэтажные, побеленные известкой. Словно вобрав в себя за день весь солнечный свет, они испускали теперь странное сияние.

Она стояла, опершись на пыльный подоконник. Снова раздалось жалобное пение рожка – далеко, очень далеко отсюда: то ли на перекрестке Пасео и Сан-Пабло, то ли даже у приходской церкви, у большой лестницы. Она вдруг почувствовала, что ей холодно, резко выпрямилась и плотно притворила оконные створки.

После двух лет пребывания в Лас Кальдасе она знала наизусть программу праздников: утром – cap даны и церковная служба, после полудня – опять сарданы, крестный ход и бал.

Она не стала закрывать окно на задвижку и снова принялась за вязание. С самого полудня Элиса сидела у жаровни, следя за игрой спиц сквозь легкую полудрему, навеянную отблесками солнца в оконных стеклах. В половине пятого к ней явилась представительница благотворительного центра и прочитала ей решение хунты о том, что Элиса удостаивается высокой чести быть включенной в число дам, которые займут места на трибуне во время торжественного акта вручения медалей престарелым гражданам.

– Церемония обещает быть великолепной, – сказала сеньорита Эльвира. – Наша президентша очень просила меня зайти к вам и убедить, чтобы вы непременно присутствовали.

В пять часов ей нанесли визит два кредитора Уты – официант из «Убежища рыбака» и рассыльный из табачной лавки.

– Мужа нет дома, – сказала она им. – Уже больше недели, как он уехал в Мадрид и вернется через несколько дней, не раньше.

Они сделали вид, что не расслышали, и протянули ей долговые расписки.

– Я же сказала вам, что он в Мадриде, – повторила Элиса. – Он поехал уладить одно дело с моим свекром.

Но кредиторы все не уходили, и ей пришлось прибегнуть к старому испытанному средству.

– Если вам так спешно нужны деньги, – сказала она, указывая на пустые комнаты, – берите что хотите.

На это нечего было ответить, и они ворча покинули дом.

Поэтому, когда в третий раз зазвенел звонок, Элиса не сразу поднялась с места. Несколько секунд ее одолевало искушение вообще не открывать. Она чувствовала безмерную усталость при мысли, что ей предстоит еще один подобный визит. Наконец, решившись, она встала.

Из коридора доносился голос дочери, напоминавшей своим друзьям, что завтра она устраивает вечер. Элиса поправила волосы и, прежде чем открыть, заглянула в дверной глазок. На лестнице стоял мужчина в темном костюме и форменной фуражке.

– Вам телеграмма, – сказал он, вытаскивая из кармана телеграфный бланк.

Элиса дала ему песету на чай и заперла за ним дверь. Зажав телеграмму в руке, она направилась в столовую. Лус-Дивина кончила говорить по телефону и играла в саду с Ненукой. Элиса придвинула к камину единственный стул и села.

Телеграмма могла быть только от Уты, сердце Элисы сильно билось, когда она вскрывала ее. Прошла неделя, как Ута уехал из дома, и до сих пор от него не было никаких вестей, Прежде чем прочесть телеграмму, Элиса подождала, пока успокоится дыхание. Телеграмма была отправлена в три часа. В ней говорилось:

ОПАСНЫЙ УБИЙЦА ПРОДВИГАЕТСЯ К ЛАС КАЛЬДАСУ ОБНИМАЮ УТА.

Озадаченная Элиса несколько раз перечитала телеграмму. Ута, как всегда, изъяснялся на свой собственный лад, считая само собой разумеющимся, что она его поймет. Но на этот раз у нее не было ни единой зацепки. О результатах поездки Ута не написал ни слова. Телеграмма могла означать и то, что он возвращается, и то, что он остается в Мадриде еще на неделю.

Вздохнув, Элиса в конце концов оставила попытку что-либо понять. Когда ее муж начинал действовать, предугадать, где он может оказаться, было невозможно. Им руководил случай, и следовал он всегда своими собственными путями. Во время его последних отлучек Элиса получала телеграммы из Галисии, Марокко и Андалузии.

Телеграмма могла означать и то, что его постигла неудача. В опасных ситуациях мифотворчество было его защитным рефлексом. Чуя нависшую угрозу, он ускользал. Что-то неподвластное ему заставляло его с безумной поспешностью набрасывать на себя одну личину за другой, прикрываясь ими, как щитом.

Элиса положила телеграмму на стол и оперлась на перила галереи. Сад медленно таял в надвигающихся сумерках. Лус-Дивина и Ненука болтали, сидя под деревом.

– А мне говорили, что никто не хотел больше ему верить в долг и он уехал в Мадрид просить милостыню.

– Какие враки! – ответила Лус-Дивина. – Я уверена, что ты это сама выдумала.

1

Перевод Л. Шерешевского.