Цирк

– Ты часто играешь в прятки вдвоем? – спросил он, ослабляя узел галстука.

– Нет, первый раз в жизни.

– Когда мой отец служил в Гамбурге, мы играли каждый вечер. Мне нравится, – прибавил он, понижая голос, – потому что можно целоваться со своей парой и никто не подглядит.

– Это зависит от того, какая пара, – ответила Викки.

– Да, конечно. Но если ты не дурак, ты постараешься выбрать красивую, веселую девочку, которая тебе нравится…

– Может случиться, что ты ошибешься.

– Я никогда не ошибаюсь. Когда я увидел тебя в кегельбане, я сразу же подумал: вот идеальная девочка для игры в прятки.

– Я тогда не знала, кто ты такой. Соня забыла нас представить.

– Я тоже не знал, но мне все равно пришло в голову…

– Это просто чудо, что я здесь, – сказала Викки. – По правде говоря, я должна была пойти на ужин к одной подруге.

– А у меня в Барселоне назначено свидание с одной знакомой. Бедняжка, должно быть, все еще меня ждет.

– Я поступила куда хуже: вчера я разговаривала с этой девочкой и обещала ей прийти. Она дочь Уты, симпатичного художника, у которого не все дома. Но что делать? Не могла же я упустить случай… Такие праздники устраивают не каждый день.

– Я думал, у вас в Лас Кальдасе достаточно развлечений.

– Ничего подобного. Я живу здесь круглый год и знаю, что говорю. Мой отец – инженер Газовой компании, и, естественно, мы вынуждены здесь жить. Это ужасно!

– А мне, наоборот, нравится Лас Кальдас. Он не похож на другие городишки. Здесь полно машин и туристов…

– Ты – другое дело, ты здесь наездами. А прожил бы тут больше трех лет, как я…

– Если долго, пожалуй, и надоело бы.

– Еще как! Летом хоть находишь. себе занятие, но зимой…

– Моему старику втемяшилось в голову построить в Лас Кальдасе виллу.

– Говорю тебе – если проводить здесь несколько недель в году, это может быть даже интересно.

Наступила пауза. Хорхито неожиданно спросил, протяжно и несколько в нос:

– Ты не очень рассердишься, если я тебя поцелую?

– Нет, думаю, что нет, – ответила Викки тоном американской кинозвезды, который она приберегала для затруднительных случаев. – Во всяком случае, можешь попытаться.

Молодой человек притянул ее к себе за плечи и прижался губами к ее губам. Обнявшись, они с минуту не двигались.

– Ну как?

– Неплохо.

– Если хочешь, попробуем еще…

– Как скажешь…

Они снова поцеловались, прислонившись к стволу дерева, но хруст гравия под чьими-то ногами заставил их насторожиться.

– Тш-ш.

– Что такое?

– По-моему, кто-то идет.

Пара преследователей, призрачная в свете луны, остановилась неподалеку от них. На юноше были брюки в полоску и пиджак другого цвета. Хрупкий силуэт его спутницы был точно окутан облаком газа. Несколько секунд они чутко выжидали, словно завороженные холодным светом, сочившимся на траву, но, в конце концов разбив сковавшие их чары, бесшумно скользнули к тропинке, которая вела в сторону террасы.

– Как ты думаешь, они нас видели?

– Нет. Они ушли.

Пока длилась опасность, Хорхито обвил рукой ее талию. Викки обнаружила это, роясь в сумочке, но сделала вид, что ничего не заметила, и рука была забыта.

– Что ты делаешь? – вдруг воскликнул он.

– Ничего, хочу зажечь сигарету.

– Ты с ума сошла? – Хорхито глядел на нее, опешив. – Они же могут нас увидеть!

– Тем лучше, – ответила она. – Так интереснее.

Ветер, вяло шевеливший ветки деревьев, донес до них пронзительные звуки трубы, шум голосов и смех у террасы.

– Хотелось бы мне, чтобы уже наступило лето, – сказала Викки.

– Почему лето? Разве тебе плохо сейчас?

– Папа обещал повезти меня в июне в Англию.

– В таком случае, мы, вероятно, увидимся, – сказал он. – Примерно в то же самое время я поеду в Лондон навестить друзей.

– У меня там тоже есть друзья: Джордж Стивенс, приятель Сони… Его семья обычно проводит здесь лето.

Наступило молчание. Потом Хорхито спросил:

– Это твой бывший жених?

– Жених? – произнесла Викки невинным голосом. – Но я никогда не была ни с кем помолвлена…

– В тот раз, когда я встретил тебя в кегельбане, я спросил у одной твоей подруги, есть ли у тебя жених. Она сказала, что недавно был, но что вы поссорились.

– Какая ерунда!.. Мы с Джорджем просто хорошие друзья. Утверждать из-за этого, что мы помолвлены… Кто это мог сказать тебе такую нелепость?

– Не помню, – сказал Хорхито. – Во всяком случае, я рад, что спросил.

Две пары с криками промчались через лужайку, где сходились тропинки. Тысячеголосый хор лягушек и кузнечиков сливался в экзотическую симфонию. Из окон дома доносилось пение американцев.

– Мне тоже говорили, что у тебя есть невеста, – выпалила наконец Викки.

– Да что ты…

– И что вы собираетесь через год пожениться.

На крупное лицо Хорхито упал свет. Он просеялся сквозь сито листвы, но все же Викки отчетливо различала черты молодого человека.

– Это тоже совершенно не верно.

– Мне сказали, что это точно.

– Тебе наврали. Если хочешь, спроси у моего отца.

– У твоего отца? Зачем? – Викки бросила сигарету на тропинку. – В конце концов это твое частное дело.

Рука, неподвижно лежавшая на ее талии, дала себя почувствовать: Хорхито определил наконец местоположение застежки на юбке, и его пальцы поглаживали бедро Викки.

– А знаешь, ты очень странная девочка.

Она почувствовала напор его тела. Сдавив Викки в объятиях, Хорхито с силой прижал ее к груди. Она молча предоставила ему свободу действий, в глубине души гордясь собой.

Опомнилась Викки немного погодя, когда кто-то бесшумно проскользнул по тропинке, – кто-то совсем небольшой, сумевший пробраться там, где впору пролезть только мыши. Таинственное существо молча проползло на четвереньках по хвое и, замирая от страха, выжидающе остановилось по другую сторону сосны. Это был Панчо.

– Что ты тут делаешь? – испуганно воскликнула Викки, – Как ты нас нашел?

Ребенок ответил не сразу. Елозя коленками по земле, он отыскал на прогалине местечко, куда падал свет лампочки.

– Шоня шкажала, что вы в парке, и покажала мне дорогу.

Когда прошел первый момент оцепенения, Викки почувствовала, что щеки ее пылают от ярости: присутствие на празднике ребенка в техасской шляпе, с револьверами у пояса казалось ей почти оскорблением.

– А кто тебя сюда пустил? Разве ты не знаешь, что этот праздник не для молокососов?

– Я шкучал один, – сказал Панчо, чуть не плача. – Ш тем дуро, который ты мне дала, я пошел на карушель, а потом…

– Можешь убираться туда, откуда явился. Разве ты не видишь, что мы играем?

– Мама шкажала, чтобы ты не брошала меня одного, – хныкал ребенок.

– Да, но я дала тебе дуро, чтобы ты оставил меня в покое.

Панчо не ответил. Блестящая слеза скатилась по его носу и приготовилась капнуть на штанину техасских брюк.

– Ну, чего ты ждешь? – подстегнула его Викки.

– Я не жнаю, куда идти…

– Иди поищи Карлитоса и поиграй с ним в cowboys.

Панчо встал на коленки, собираясь покориться ее приказу. Чтобы помочь ему покончить с сомнениями, Викки сунула руку в сумочку и достала еще один дуро.

– Вот держи, а теперь, пожалуйста, убирайся.

– Ладно, ладно, – неохотно протянул мальчик.

Когда они остались одни, Хорхито снова попытался поцеловать ее, но после вторжения Панчо очарование рассеялось. Викки уступала его домогательствам почти что из чувства долга. Когда Соня объявила в микрофон, что игра окончена, Викки встала, испытывая чувство облегчения. Они молча отправились назад, к месту сбора. По пути к ним подходили с поздравлениями другие пары, тщетно стараясь выведать, где они прятались.

На террасе дурные предчувствия Викки оправдались. Ее подругам все-таки удалось пролезть на party, и они оживленно болтали с группой мальчиков.

– Мы должны были идти на ужин к Лус-Дивине, – говорила Монтсе, – но мама нас не пустила. Она сказала, чтобы ноги нашей не было в доме Уты.