Декорации театра мод

— А кто ее спутник? — задал я второй вопрос.

На сей раз официант, сосредоточенно глядя куда-то вдаль, отвечать не торопился. Лишь увидев вторую купюру, он неохотно произнес.

Очень опасный человек, очень богатый человек. Чем занимается — никто не знает, но все его боятся. — И смахнув незаметным движением руки деньги в карман пиджака, молча отошел в сторону.

Было без десяти четыре. Неторопливо допив свой кофе, я покинул кафетерий.

На моем письменном столе уже лежала внушительная кипа материалов, требующих срочного ознакомления. Думать о чем-нибудь другом просто не было времени. Лишь в семь часов вечера непрерывный поток различных бумаг с редакторской резолюцией «срочно» стал постепенно иссякать. Выпив очередную чашечку крепкого кофе, я поехал домой.

Всю дорогу в моей голове вертелся один и тот же вопрос: видела меня Лала на стадионе или нет?

Оказавшись наконец дома, я сразу же прошел в ванную комнату. Ничто так не успокаивает мои нервы, как холодный душ. Есть не хотелось, но привычка не ходить в гости голодным заставила меня проглотить пару бутербродов и запить их стаканом холодного чая.

В восемь часов вечера я вышел из квартиры, закрыв дверь на оба замка, что делаю крайне редко. Ровно в восемь пятнадцать я уже находился у ресторана, где должен был состояться банкет. Как и перед театром, все подступы к нему были забиты новенькими автомобилями. Пришлось отъехать метров на триста, и только там мне удалось припарковать машину.

Направляясь к ресторану, я невольно обратил внимание на молодых людей спортивного вида, как-то странно прогуливающихся на пятачке у входа. Прохаживались они почему-то парами, молча ощупывая прохожих внимательными взглядами.

Дойдя не спеша до конца квартала, они разворачивались и в таком же темпе шли обратно. Двое других парней в это время сосредоточенно курили, стоя по обе стороны входа в ресторан. Остальные неторопливо разгуливали между машинами на стоянке. Все это можно было бы назвать забавным или даже смешным, если б выражения лиц этих парней сразу же не отбивали начисто всякое желание улыбаться.

Когда я приблизился к ресторану, один из парней подошел ко мне и вежливо попросил меня показать приглашение. Увидев мой пригласительный билет, он что-то не-громко сказал другому парню, который учтиво предложил проводить меня до места.

Сопровождаемый этим воспитанным молодым человеком, я прошел в зал. Усевшись, я внимательно посмотрел по сторонам. Практически все места были заняты. Лишь слева от небольшой эстрады были свободны два стола, стоящие в слабо освещенной части зала.

Столы, как говорится, ломились от яств. Разнообразные салаты, давно позабытые деликатесы, дорогие коньяки, вина. Казалось, что все это происходит не в девяносто третьем году, а по крайней мере в восемьдесят пятом.

А официанты несли все новые и новые блюда, одно аппетитнее другого. Надо сказать, что и коньяк здесь был в чести. Не успевали гости опустошить бутылку, как мгновенно появлялась новая.

Мой сосед справа, который, как и я, был один, без дамы, в отличие от большинства, слегка, видать, ошалев от изобилия, минут десять молча, но усердно работал челюстями, непрерывно подливая себе марочный коньяк. Потом, видно, насытившись, громко рыгнул и, пробормотав извинения, предложил мне с ним выпить.

Сосед слева был занят своей молодой спутницей, которая не переставая хихикала и все время громко спрашивала своего кавалера:

— А когда подадут кабана?

Так что скучать мне не пришлось. Постепенно у меня возникло подозрение, что я попал не туда. На банкет эта массовая вакханалия обжорства была явно не похожа.

Я уже собрался тихо покинуть зал, как вдруг увидел, что ранее пустующие два стола заняты. Мне невольно бросилось в глаза, что сидящие за ними люди практически ничего не ели. Да и столы были сервированы иначе: фрукты, легкие салаты, сухие вина и роскошные цветы в высокой китайской вазе.

Среди этих людей неожиданно для себя я заметил того высокого мужчину, с которым Лала ушла со стадиона. Он курил длинную сигарету и с презрительной улыбкой смотрел на эту пьющую и жующую массу.

Слегка подвинув своего соседа справа, успевшего хорошо нагрузиться и уже ни на что не реагирующего, я вылез из-за стола. У стеклянных дверей, ведущих в зал ресторана, прислонившись к стене, стояла Наза.

— Боже мой, как они себя ведут, — тихо произнесла она. — Вы наверное разочарованы, — продолжала Наза, повернувшись в мою сторону, — я и сама шокирована всем этим.

— Ничего, каждый развлекается как может. Нам, очевидно, не удастся сегодня поговорить. Когда мы вновь сможем встретиться? — с надеждой спросил я ее.

— Я сама позвоню, — ответила она, записывая мой телефон.

Попрощавшись с Назой, я покинул ресторан.

Уже у себя дома я, как ни странно, почувствовал голод. Вытащив из холодильника бутылку кефира и взяв булку, я приступил к позднему ужину. Но спокойно закончить свою трапезу мне в тот вечер так и не удалось. Настойчивый телефонный звонок в который раз сыграл со мной злую шутку. Нехотя подняв трубку, я, к своему удивлению, услышал взволнованный женский голос.

— Это Наза. Не могли бы вы срочно приехать ко мне домой?

— Конечно, — ответил я, от неожиданности выпустив бутылку с кефиром из рук, — я обязательно приеду.

ГЛАВА 3

Ехать было недалеко, и уже минут через пять я очутился у дома Назы. Остановив машину перед ее подъезда, я не мешкая бросился вверх по лестнице. Считанные секунды потребовались мне для того, чтобы, взбежав на третий этаж, оказаться у массивной двери, на которой блестела хорошо начищенная медная пластинка с ее фамилией.

Не найдя кнопку звонка, я уже собрался было постучать, как вдруг заметил слева от двери старинный медный молоточек. Слегка приподняв его, я несильно ударил им по шляпке широкого медного гвоздя. Тотчас же раздался мелодичный звон, и буквально через мгновение распахнулась дверь.

— Добрый вечер. Входите, — негромко сказала Наза, пропуская меня в прихожую.

На ней был сиреневый халат, перехваченный в талии узким блестящим ремешком, и мягкие, войлочные домашние туфли. Она была бледна, но держалась неплохо. Во всяком случае, явных признаков волнения я не заметил. Косметики практически не было. Точнее говоря, она была настолько профессионально наложена, что не бросалась в глаза.

Квартира оказалась под стать хозяйке. Элегантная мебель, прекрасная посуда, неяркий свет изящной хрустальной люстры, благородных тонов ковер на всю стену, японская видеоаппаратура. Чувствовался природный вкус и определенный достаток.

— Что будете пить? — спросила она, подходя к бару.

— Если можно, кофе, — ответил я, садясь в глубокое, удобное кресло у окна.

Вскоре на небольшом столике необычной овальной формы появились две чашечки с крепким густым кофе.

— Я слушаю вас, — прервал я затянувшееся молчание.

— Извините, что я вам позвонила так поздно, но время не терпит. Мне срочно необходим дельный совет по очень важному для меня вопросу. Если вы не возражаете, я кратко расскажу его предысторию, — несколько сумбурно начала Наза, закуривая сигарету. — Как вы знаете, я сейчас руковожу театром мод и веду еженедельные просмотры новых моделей. Так вот, руковожу я чисто формально и прав практически никаких не имею. Мне нельзя взять на работу того, кого хочу, нельзя уволить нерадивого сотрудника. Нет, я, конечно, знала на что иду, согласившись работать в театре. И когда мне предложили его возглавить, то, безусловно, предупредили, что последнее слово будет за теми, кто финансирует это предприятие. Но мне также сказали, что во всем, что касается организации самого дела, я полностью самостоятельна. Но на практике все оказалось иначе. Я уже не говорю об определенной специфике нашей работы. Ведь большинством людей воспринимается наш театр как узаконенный бордель со всеми вытекающими отсюда последствиями. Это отдельный разговор. Хотя надо сказать, что в большей степени в такой скандальной репутации виноваты сами так называемые «отцы создатели». Им кажется вполне естественным, что их молодые подружки обязательно должны работать в нашем театре, не имея при том никаких навыков. Я на многое закрывала глаза, пыталась не обращать на все это внимания. Те несколько девушек, с которыми мы все это задумали, работали днем и ночью. Так как всем этим протеже невозможно было ничего поручить. Одну, после долгих уговоров, мы выпустили на сцену. Так она настолько вульгарно себя вела, что мне казалось, еще немного — и все сидящие в зале мужчины начнут, как на аукционе, разыгрывать ее благосклонность. Это было просто ужасно… Вам, наверно, неинтересно слушать мои жалобы, — смущенно улыбнувшись, тихо произнесла Наза, наливая мне вторую чашку кофе — но мне, по-видимому, необходимо просто выговориться.