Страница 69 из 95
Крепко ли держится самодержавие?
Однако в России историки, философы, юристы, деятели церкви как ни в чем не бывало продолжали петь осанну самодержавию, словно молитву, твердя слова о даровании государю императору долгих лет царствования и здоровья. Романович-Славатинский писал: «Совершив свои реформы, совершила ли самодержавная власть свою историческую миссию, исчерпала ли она уже все те реформы, в которых нуждается родная земля? нет и нет! Пока стоит Россия, она будет ее палладиумом, “днищем доброму стоянию всего народа”, как выражался некогда Крыжанич, главным цементом, связывающим громадные разбросанные пространства в единую и цельную русскую государственную территорию и претворяющим разноязычные и разноверные ее племена в мощную русскую нацию, прирожденную защитницу и руководительницу всего славянства. Пока будет стоять русское самодержавие, оно будет охраной равноправия русского народа, защитой слабых, убогих и малых от сильных, богатых и больших…»
Неограниченное самодержавие есть основа государственного устройства России, своего рода «залог светлого будущего русского государства», — так считали многие. Публицист Н.И. Черняев писал, что незыблемость самодержавия — главный догмат государственного права и нашей государственной мудрости.
Член III Государственной думы В. А. Образцов заявил: «Не в первый раз потрясается до основания Царство наше, не в первый раз становится оно на край гибели от врагов внешних и внутренних, но общим порывом религиозного воодушевления, установлением единодержавия и утверждением самодержавия спасались Русь, самодержавный венец и Глава великого Царства нашего. Кто хочет поразить Главу, хочет поразить все тело. Россия без самодержавия будет великим трупом, который расклюют хищные коршуны, недаром в то время, когда мы слышали крики “долой самодержавие”, торжествующие преждевременную победу враги наши кричали также “мы растопчем русский народ”, недаром в то время, когда оскорблялись храмы наши, когда расстреливались и разрывались царские портреты, одновременно с этим поднимались портреты Гирша и Ротшильда и православный русский народ, как рабов, заставляли поклоняться им и кричали: вот “цари наши и ваши”. Господа, поражая самодержавие, нам готовят иноземное иго».
Декан юридического факультета Императорского новороссийского университета П. Е. Казанский (1866—1947) в книге «Власть Всероссийского Императора» писал о том, что враждебные России избрали пролетариат орудием сокрушения страны.
Монархисты критиковали абстрактный социализм, отождествляя его с марксистской социал-демократией. Правые видели, что в России «весь напор идет со стороны социал-демократии» (П. Л. Ухтомский) и что «социал-демократическая партия — это зерно нашей революции» (митрополит Владимир). Они видели опасность, побаивались последствий ориентации марксистов на промышленный пролетариат, но взамен ничего не могли предложить трудящимся. Социалистическое движение представлялось им дикой и возмутительной атакой на их строй.
Монархист, протоиерей И. Г. Айвазов так описывал эпоху рождения социализма. Из горнила Французской революции на арену вышла так называемая демократия, под знаменем сперва рационализма, а затем и естественно-научного материализма, вступив в борьбу с христианством «за обладание миром». В XIX в. благодаря немецкому экономисту К. Марксу эта идеология воплотилась «в новейшее мировоззрение, получившее название научного социализма или экономического материализма». Пока шли споры теоретиков, в обществе крепли и консолидировались две самые мощные силы, которые и должны были решить, в чьих же руках окажется власть — в руках буржуазии или пролетариата. Буржуазия России, еще не вполне сформировавшись как класс, пришла к эпохе революций 1905—1917 гг. со смутными и неопределенными политическими целями.
По словам Г. Федотова, эта новая сила «не предъявляла никаких притязаний на власть». Это не так. К 1917 г. в российском обществе созрели предпосылки для решения вопроса о власти, на которую претендовали три силы: 1) царь и монархические круги; 2) буржуазия и ее партии; 3) революционеры, крестьяне и пролетарии. Каждая из них была свято убеждена, что историческая правда на их стороне. У участников конфликта возможности договориться практически не было. 50— 85% всех властных структур (монархисты, высшая бюрократия, т.п.) были помещиками. Правда, к началу века эта часть общества заметно оскудела, но тем яростнее цеплялась она за остатки силы, влияния, равно как и собственности. А как говаривал еще Макиавелли, «люди обыкновенно скорее забывают смерть отца, чем потерю наследства». И далее: «Если не трогать имущество и честь людей, то они вообще довольны жизнью, и приходится бороться только с честолюбием немногих, которое можно обуздать разными способами и очень легко». Но в России как раз и случилось то, что надо было затронуть и собственность, и «честь» верхних эшелонов власти.
Буржуазия хотела убрать от власти монархистов, ибо те мешали им всем заправлять и умножать их капиталы. Однако против нее были настроены не только монархисты, но и разночинное чиновничество, живущее взяткой и цеплявшееся за царизм как за спасительную соломинку. Наконец, против тех и других выступала разношерстная команда революционеров (меньшевики, эсеры, большевики). Желая захватить власть, те используют силы пролетариата, солдат, матросов, крестьян, одним словом, всю неимущую братию, включая люмпенов, в качестве дубинки. Вопрос стоял на удивление просто: кто из них победит? Падет монархия в результате атак буржуазных легионеров или красногвардейских толп? Вопрос отнюдь не риторический.
Гораздо позже, спустя 35 лет после крушения монархии в России известный русский философ И. А. Ильин задавался вопросом: «Почему же сокрушился в России монархический строй?» Среди причин он называл природный анархизм народа, его нежелание более терпеть, отсутствие в нем дисциплины, недостаток крепкого и верного монархического правосознания, многое другое. Он писал: «Монархический лик русского простонародного правосознания как бы поблек и исчез в смуте, а вперед выступила страшная и кровавая харя всероссийской анархии». При всей кажущейся справедливости упреков Ильина они неверны в сути своей. В народе это монархическое сознание исчезало, испарялось вместе с новыми поражениями и палаческими действиями монархии, ее слуг. А эксплуатировать образ абстрактной монархии вечно нельзя. Монархия везде конкретна, а на Руси тем более. Этот царь оказался на редкость слабым, неумным, неумелым. Естественно, облик его «поблек». Усилия сторонников конституционной монархии сохранить самодержавие были тщетны. Это не удалось сделать ни Победоносцеву, обер-прокурору Синода, «идейному Дон Кихоту», стороннику неограниченного самодержавия, сражавшемуся против социалистов, нигилистов, либералов, критику «говорильни» (земства), ни П. А. Столыпину, ни предпринимателя м-монархистам, ни даже господам банкирам. Политически правые силы слабо консолидированы, отличались шовинизмом, узостью мышления и больше занимались склоками и сведениями счетов с соперниками.