Хлыст

И снова нравы русских сект предоставляли буквальный эквивалент метафорическим рассуждениям интеллектуалов. Взаимные и самобичевания издавна приписывались хлыстам, причем подробность этих описаний очевидно коррелировала со степенью враждебности автора. До сих пор на европейских языках ‘хлысты’ переводятся как ‘флагелланты’; это и сегодня не помогает западным коллегам понять то, во что они верили и чем занимались. Впрочем, в ритуал некоторых хлыстовских общин действительно входили бичевания. К примеру, на московском хлыстовском процессе 1745 года ‘сектаторы’ обвинялись, среди прочего, во взаимных избиениях. Хлысты били себя железными цепями и обухами топоров, а также «секлись ножами и бились ядрами», произнося при этом Иисусову молитву; два укрепленные в холстинах ядра действительно нашли при обыске, причем на холстине были следы крови, а на спинах ‘стариц’ — сеченые и битые раны. К этому прибавлялись полученные на дыбе (перверсии бывают, как известно, не только у обвиняемых) показания, согласно которым после пророчеств, кружений и избиений сектаторы ложились спать все в одной комнате, и «кто с кем любился, […] плотскую любовь, яко в темном месте, и чинили»[442]. Более того, согласно формуле обвинения, зачатых в свальном грехе младенцев мужского пола ритуальным образом убивали, выпускали из них кровь, пекли на ней хлебцы и использовали эти хлебцы для причастия; впрочем, в эту версию, судя по материалам процесса, не верил сам суд. Священник Сергеев, раскаявшийся хлыст, в 1809 так пытался объяснить легенду о бичеваниях и само название ‘хлысты’:

в продолжение же кружения и скакания поют сочиненные ими песни весьма согласно и приятно, а иногда […] производят гоготанье и какой-то необычный тихий свист […], чем наводят на слушателей даже некоторый ужас. И если послушают их гоготанье из-за стены, то представится совершенно, что они якобы чем-то секутся или хлыщутся; может быть не от того ли и молва в народе носится, будто бы они, ходя вокруг чана, хлыщутся […] Не удалось ли кому-нибудь из посторонних подслушать их действия и заключить, что верно они чем-нибудь секутся[443].

Сравните с этим описание хлыстовского радения в романе Писемского Масоны, данное от лица подсматривающего мальчика, будущего архиерея: «это сборище бегало, кружилось и скакало вокруг чана, […] причем все они хлестали друг друга прутьями и восклицали: „Ой, Бог!.. Ой, дух“»[444].

В 1769 году основатель русского скопчества требовал:

отнюдь никому с женщинами плотского сожития не иметь, почитая оное за тягчайший грех; но как человеческая плоть, невзирая на то запрещение, принуждала иногда искать женского пола, от которого и самое жестокое бичевание отвесть было не в силах […], от греха того разве только одним оскоплением избавляться можно, приводя тому в пример скот, который по лечении уже блуда не делает[445].

Бичевание противопоставляется оскоплению, как старый и неэффективный метод борьбы с плотским влечением — новому, эффективному. Используясь в эротическом контексте, бичевание осознавалось не как способ обострения, а как средство подавления влечения. Согласно донесению, поданному Александру I в 1825 году, в общине хлыстов «пророки их, во время пророчества, били некоторых, по полу таскали за волосы и по ним ходили. Небитые битых не укоряли, напротив говорили между собою, что то Дух Святой […] сегодня накажет одного, а завтра другого»[446]. Тем же занимались и члены московской школы-общины Александра Дубовицкого, соединявшей хлыстовский ритуал с масонскими символами и весьма своеобразной педагогикой; материалы следствия 1833 года полны актами бичеваний[447]. «Когда Алексей замечал, что Фекла или Матрена ослабевают духом, он заставлял их бить его Демьяновыми розгами», — вкратце пересказывал Бонч-Бруевич шокировавший его эпизод из повествования хлыста-постника[448]. Саратовский психиатр Н. И. Старокотлицкий около 1911 года проводил экспертизу некоего фанатика-хлыста, жертвой которого была женщина, погибшая во время «неистовых радений, сопровождавшихся взаимными истязаниями»[449]. Распутин учил при молитве «ударять себя […] чтобы даже пол дрожал»[450].

В литературе вершиной этой контр-просветительской традиции стали романы Леопольда Захер-Мазоха, профессионального историка и любителя русской литературы. Сын австрийского дворянина, служившего во Львове начальником полиции, он с детства знал русский язык. Кормилица Мазоха, малороссийская крестьянка, рассказывала ему славянские легенды и пела русские песни. Русскими мотивами насыщены его эротические повести: здесь члены русских сект и герои русских романов, в описанных им будуарах стоят бюсты Пушкина и Лермонтова, его жестокие красавицы цитируют Гоголя, Тургенева и Чернышевского. Один из героев, воспитывая себе возлюбленную из собственной крепостной, переводит для нее Фауста на малороссийский. Выйдя замуж за графа, только что научившаяся грамоте крестьянка пишет письма в таком духе: «Единственный свет в мире есть свет интеллигенции, говорит Артур Шопенгауэр»[451]. Русской является и Ванда, ужасная героиня самого знаменитого из романов Захер-Мазоха Венера в мехах. О России напоминает и имя мужского героя, австрийца Северина, которое построено по образцу русских фамилий и содержит выразительный русский корень. Меха на Ванде тоже специфически русские, соболиные.

Ранние произведения Захер-Мазоха рассказывали не о болезненной страсти, а о странном ритуале; не о перверсии, а о секте. В своих романах Пророчица, Завещание Каина и Душегубка, сразу переведенных на русский[452], Захер-Мазох рисовал прочувствованную картину жизни закарпатских сектантов. Герой Пророчицы (в оригинале называвшейся сильнее, Die Gottesmutter, Богородица) влюбляется в титульную героиню и отдается бичеваниям и прочим унижениям; в конце концов его распинают на кресте[453]. Захер-Мазох описывал хлыстовские ритуалы, как он их себе представлял, чтобы создать приемлемый культурный контекст для собственной перверсии. Автор психологического открытия, Захер-Мазох выдавал его за открытие этнографическое[454]. Трудно сказать, кому принадлежал приоритет в открытии этой операции, подменявшей авторскую наклонность национальным мифом, — Мазоху или Достоевскому. Эти авторы гораздо более отличны друг от друга как писатели, чем как психологи.

Захер-Мазох издавался в России много и по-разному — в самых популярных журналах, отдельными брошюрами, толстыми книжками. Первые переводы помечены 1876 годом; за последующее десятилетие Мазох издавался по-русски 17 раз; потом интерес к нему то спадал, то вновь подхлестывался все более откровенными сюжетами его поздних романов, вплоть до Венеры в мехах (русский перевод 1908) и скандальных воспоминаний жены Мазоха. В предисловии к Галицийским повестям народнический журнал Дело писал о Захер-Мазохе как о писателе, немецком лишь по языку: симпатии его «принадлежат не немецким, а русским галичанам»[455]. Один из переводчиков Захер-Мазоха на русский язык представляла его как «национального писателя Галицкой Руси» в одном ряду с Гоголем, Тургеневым и Шевченко: «интересующий его новый кругозор — наш […]; выводимые Захер-Мазохом новые типы — наши […] русские типы; […] по вере и языку, по своему нравственному и интеллектуальному складу все они русские»[456]. Чернышевский прочитал эти переводы в сибирской ссылке и горячо рекомендовал их сыну так: «Во всяком случае Цахер-Мазох много выше Флобера»[457]. Николай Шелгунов и сам идейный лидер русского народничества Николай Михайловский откликнулись на первые русские переводы Захер-Мазоха объемистыми рецензиями[458]. В восторге, однако, был и противоположный лагерь. В 1882 году благочестивый профессор Казанской духовной Академии Константин Кутепов писал о Захер-Мазохе: «заслуживает внимания повесть Пророчица по тому спокойствию и беспристрастию, какие составляют отличительные качества этого писателя»[459]. Даже в 1903 солиднейший Брокгауз ссылался на Мазоха как на серьезный источник сведений о хлыстах[460].

442

Показания И. Ф. Чуркина цит. по: Н. В. Реутский. Люди божьи и скопцы. Москва: типография Грачева, 1872, 58.

443

Леонид, архимандрит. Изъяснение раскола, имянуемого христовщина или хлыстовщина — Чтения в Императорском обществе истории и древностей Российских, 1874, 3, 70.

444

А. Ф. Писемский. Собрание сочинений в 9 томах. Москва: Правда, 1959, 8, 85.

445

Н. Г. Высоцкий. Первый скопческий процесс. Москва: печатня А. И. Снегиревой, 1915, 220.

446

Мельников. Правительственные распоряжения, выписки и записки о скопцах, 307.

447

Н. Дубровин. Наши мистики-сектанты. Е. Ф. Татаринова и А. П. Дубовицкий — Русская старина, 1895, январь, 39.

448

Материалы к истории русского сектантства и старообрядчества. Под редакцией В. Д. Бонч-Бруевича. Санкт-Петербург, 1908, 3, 129.

449

Н. И. Старокотлицкий. К вопросу о воздействии полового инстинкта на религию (в связи с описанием случая религиозно-эротоманического помешательства) — Журнал невропатологии и психиатрии им. С. С. Корсакова, 1911, 2–3, 284.

450

Г. Распутин. Житие опытного странника [1907] — цит. по: О. Платонов. Жизнь за царя. Санкт-Петербург: Воскресение, 1995, 241.

451

Л. Захер-Мазох. Венера в мехах — Демонические женщины. Москва: Республика, 1993, 314.

452

Л. Захер-Мазох. Душегубка — Приложение к газете «Свет», ноябрь, 11. Санкт-Петербург, 1886; Л. Захер-Мазох. Завещание Каина — Галицийские рассказы. Москва, 1877; Л. Захер-Мазох. Пророчица — Нива, 1880, 3–6; подробнее см.: Эткинд. Содом и Психея, гл. 1.

453

Научные исследования карпатского фольклора, конечно, не выявили ничего похожего ни в общей, ни в свадебной обрядности; см.: П. Г. Богатырев. Магические действия, обряды и верования Закарпатья [1929] — в его: Вопросы теории народного творчества. Москва: Искусство, 1971, 167–296.

454

Кажется, что этнизация психологического конструкта вновь воспроизведена в недавней гипотезе об особом сродстве «русской души» с «моральным мазохизмом» — Daniel Rancour-Laferriere. The Slave Soul of Russia. Moral Masochism and the Cult of Suffering. New York University Press, 1995.

455

Л. Захер-Мазох. Галицийские повести. Предисловие — Дело, 1876, 10, 209.

456

Предисловие переводчика к: Л. Захер-Мазох. Завещание Каина. Галицийские рассказы. Москва, 1877.

457

Н. Г. Чернышевский. Полное собрание сочинений. Москва: ГИХЛ, 1950, 15, 286. Это свидетельство литературных вкусов цитируется в Даре; и правда, оно убедительно соответствует мазохистскому образу Чернышевского, который выведен в романе Набокова.

458

Н. Языков (Н. Шелгунов). Утратились ли идеалы? — Дело, 1877, 6, 32–55.

459

К. Кутепов. Секты хлыстов и скопцов. Казань: типография императорского университета, 1882, 16.

460

Энциклопедический словарь. Санкт-Петербург: Брокгауз и Гфрон, 1903, 37, 408.

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.