Благородство ни при чем

Маркус опустил руки и вернулся к изучению личныхдел.

Итак, Кевин Коллинз. За последние пять лет это; инженер успел поработать в четырех фирмах, разрабатывающих высокотехнологичные продукты. Он вполне мог обрести достаточно связей, чтобы выйти на людей, заинтересованных в покупке информации, не говоря уже о том, что его образ жизни был как у классического шпиона – жить на широкую ногу и нигде долго не задерживаться. Да и квартира у него была в весьма престижном районе, дорогая даже для одинокого мужчины.

Все папки Маркус разложил на три стопки: в первой были еще не просмотренные личные дела, во второй – те, которые он счел практически абсолютно чистыми, а в третьей – биографии с изъянами. Эту третью стопку он собирался еще раз внимательно пересмотреть. Дело Коллинза он положил именно туда.

Маркусу не сиделось на месте, и он отправился за очередной чашкой горького кофе из кофейника для сотрудников. Эта порция оказалась еще хуже предыдущей, и он вылил содержимое, сделав единственный глоток.

Возвращаясь в свой закуток, он не удержался от искушения заглянуть к Ронни.

Он пообещал себе избегать ее, покуда возможно, но то, что он решил умом, не вполне соответствовало потребностям его тела. И тело его как вкопанное замерло в дверном проеме ее офиса, а глаза остановились на ее ладной фигуре.

Он наслаждался возможностью наблюдать за ней, не будучи замеченным. Созерцание вживую давало куда больше удовлетворения, чем ее фотография – он украдкой сделал снимок в одно из их совместных посещений ресторана. Раза три он хотел выбросить этот снимок, но в итоге сдался и поставил его на тумбочку возле кровати.

Он тешил себя мыслью, что эта фотография будет наглядным напоминанием: никогда нельзя позволять женщине делать из тебя дурака. Чтобы впредь не повторять такой глупости. Снимок действительно о многом напоминал, только не о том, для чего был поставлен.

Сейчас его мучительница работала над каким-то докладом, взгляд ее то устремлялся на экран монитора, то возвращался к пухлой папке с документами, лежащей слева от нее на столе. Движения ее были точны, быстры и выверены до автоматизма: пристальный сканирующий взгляд на документ в течение нескольких секунд, взмах пальцами и две минуты стремительного порхания по клавиатуре – его всегда поражала та скорость и легкость, с которой она печатала.

И эти легкие движения пальцев вызывали в памяти почти болезненные воспоминания о том, как они порхали по его телу. У нее были очень талантливые пальцы. Она прошла путь от девственной скованности до поразительно умелой и страстной раскрепощенности в ласках всего за одну неделю – первую неделю их близости.

Маркус вздохнул и выдал себя – тело его помимо желания бурно отреагировало на непрошеное воспоминание.

Вероника напряженно застыла и опасливо подняла глаза, одновременно развернувшись на вращающемся кресле лицом к двери.

– Маркус. – В глазах ее застыла тревога, скорбные складки пролегли у губ.

Маркус нахмурился. Ему не понравилась ее реакция.

– Прекрати так на меня смотреть. Я не Джек-потрошитель, явившийся за очередной жертвой.

Глаза ее вначале расширились, но она быстро справилась с собой и надменно поджала губы. Ему захотелось в стену вжаться от этого взгляда.

Он чуть не заскрежетал зубами. Эта женщина знала, как его достать.

– Считай, что шантажа не было. Я беру свои слова обратно.

Похоже, она не удивилась.

– И это правильно.

Он приблизился к ней настолько, что сумел разглядеть влажную пелену, застилавшую ее серые глаза.

– Верно. Когда ты снова окажешься в моей постели, Ронни, это случится потому, что ты просто не сможешь устоять. Я не буду вынуждать тебя на это пойти.

Он говорил тихо. Он не хотел, чтобы обитатели прочих отсеков оказались свидетелями их с Ронни выяснения отношений.

Лицо ее приняло то выражение ослиного упрямства, которое было ему хорошо знакомо по старым временам, когда они начали встречаться, но еще не стали любовниками.

– Я не собираюсь ложиться с тобой в постель, Маркус Данверс, – ни добровольно, ни по принуждению. Так что тебе лучше об этом забыть.

Насколько было известно Маркусу, Ронни никогда в библиотеке не работала, но интонации у нее были именно такие, какие бывают у старомодных библиотекарей, вернее, у мультяшных персонажей, пародирующих оных. Ему захотелось стереть с ее физиономии эту самоуверенную мину.

Он наклонился над ней и схватился руками за подлокотники ее кресла. Она откинулась на спинку, вжалась в нее. Маркус навис над ней. Лицо его едва не коснулось ее лица.

– Еще как ляжешь, детка, но, повторяю, шантаж тут будет ни при чем. Я не дам тебе этой форы. Тебе не прикрыться самообманом. Придется признаться себе самой, что ты меня хочешь.

Черт возьми, ему не терпелось ее поцеловать. Ее манящие губы были так близко, и все же он понимал, что это не то место, где можно забыться. Она не заслужила того, чтобы сослуживцы стали распускать о ней сплетни. Собрав в кулак всю свою волю, он отпустил подлокотники, распрямился и отступил.

Вероника проглотила ком, судорожно глотнула воздух, и глаза ее, что удивительно, прояснились. Она явно испытала облегчение.

– Итак, прошлое продолжает между нами стоять, – сказала она, игнорируя его высказывания по поводу постели.

Он внутренне сжался. Он не мог обещать ей того, что не сможет исполнить. Она все еще была на подозрении.

– Я ничего не скажу, если у меня не будет к тому серьезных оснований, – сказал он, словно предлагая компромисс.

Она вытянулась в струнку и почти шепотом спросила:

– И что может послужить таким основанием?

– Я скажу, если решу, что ты вновь взялась за старое.

– Можно один раз оступиться в минуту отчаяния, но одна оплошность не делает человека закоренелым преступником, Маркус. – Голос ее звучал сдавленно, лицо походило на маску, и лишь глаза на нем жили – в них стояла боль.

Он пожал плечами, желая казаться непринужденным.

– Тогда тебе просто не о чем беспокоиться.

Он искренне хотел в это верить. Он вошел в ее отсек, чувствуя себя намного лучше, чем все эти дни. У него появился подозреваемый, и имя его было не Вероника Ричардс. Ее поведение с момента его, Маркуса, появления в «Клайн технолоджи» могло объясняться ее нервозностью. Вероятно, она была взволнована из-за того, что он взбаламутил ее только-только устоявшуюся жизнь, поднимая, словно ил со дна, ошибки прошлого.

Или она чувствовала себя виноватой по поводу грехов настоящего и смертельно боялась быть пойманной с поличным.

Она нервно кусала губы.

– Что, если ты решишь, что я взялась за старое, как ты выражаешься, а на самом деле ничего этого нет? Вдруг тебе покажется, что это так?

Из него словно дух вышибли одним ударом.

– За старое? – выдавил он из себя, отдавая себе отчет в том, что непринужденность его как водой смыло. – Ты имеешь в виду промышленный шпионаж?

Она вздрогнула и побледнела.

– Да.

Только благодаря профессионализму человека, посвятившего себя ведению корпоративных расследований, он удержался от того, чтобы схватить ее и начать трясти, требуя ответа на вопрос, почему она задала ему этот вопрос. Если бы только он мог пережить эту правду, какой бы она ни была…

– Прежде чем что-то сказать, я бы убедился, что этотак.

Разве не за этим он сюда прибыл? И все же он не мог не задумываться о том, не дурак ли он, не занимается ли ерундой, пуская на ветер деньги Клайна. Потому что она явно вела себя как женщина, преследуемая чувством вины и смертельно боящаяся разоблачения.

Он развернулся и пошел прочь, сильно пожалев о том, что явился сюда и вступил с ней в разговор.

Она схватила его за рубашку:

– Подожди.

Он развернулся, раздосадованный отчаянием, звучащим в ее голосе.

– Что такое?

Она встала и посмотрела на него с напряженным ожиданием.

– Что бы тебя убедило в моей виновности? Ты ведь не следователь.

Она произнесла это с такой иронией, что он не смог сдержать горькой усмешки.