Страница 22 из 95
— Не дизентерия ли?
— Нет. Пока ребенка не отняли от груди, дизентерия исключается.
Против ожидания, С. был совершенно спокоен.
Когда С. ушел, я занялся своей обычной работой. Я писал рассказ для специального номера «Санди май-нити». Причем рукопись надо было передать в редакцию не позднее завтрашнего утра. Работа над рассказом меня нисколько не воодушевляла, и я буквально заставлял себя водить пером по бумаге. Плач Такаси действовал мне на нервы. Мало того. Как только он прекращался, начинал во весь голос реветь Хироси. Он был старше Такаси на два года.
Но не только это выводило меня из равновесия.
После полудня ко мне пришел незнакомый юноша с просьбой помочь деньгами.
— Я работник физического труда. Вот рекомендательное письмо от господина Ц., — безо всяких околичностей заявил он.
У меня в кошельке оказалось не более двух-трех иен. Поэтому я вручил юноше две ненужные книги и предложил превратить их в деньги.
— Здесь написано, что книги продаже не подлежат, — заявил юноша, тщательно изучив выходные данные. — Можно ли за них что-нибудь получить?
Я почувствовал себя неловко, но ответил, что продать их, должно быть, можно.
— Вы так считаете? В таком случае разрешите откланяться. — И юноша ушел, не сказав ни единого слова благодарности.
В конце дня С. снова сделал промывание. На этот раз клейкой массы было значительно меньше.
— Ну вот, сегодня вечером мало, — сказала, внося теплую воду для рук, мать с таким видом, будто речь шла о великом событии. Я тоже если и не совсем успокоился, то почувствовал некоторое облегчение. Тому были причиной не только результаты промывания, но и нормальный цвет лица, и отсутствие каких-либо перемен в поведении Такаси.
— Завтра, должно быть, спадет температура. К счастью, у него не наблюдается рвоты, — с удовлетворением говорил С. матери, моя руки.
Когда на следующее утро я открыл глаза, в соседней комнате тетка уже складывала сетку от москитов. Звеня кольцами сетки, она что-то говорила. Я разобрал только слово «Така-тян».
— Такаси? — переспросил я равнодушно, еще не вполне очнувшись от сна.
— С Така-тян плохо. Надо класть в больницу.
Я поднялся с постели. «Как же так, — думал я, — вчера доктор говорил совсем другое».
— А где С.?
— Он уже здесь. Вставайте скорее.
Лицо тетки казалось странно равнодушным, как будто она силилась скрыть охватившее ее беспокойство. Я сразу же пошел умываться. По-прежнему стояла какая-то гнетущая погода. Небо заволокло тучами. Я вошел в ванную. В ушате плавали две кем-то небрежно брошенные горные лилии. Казалось, что их запах и коричневая пыльца липнут к коже, пропитывают ее.
Всего за одну ночь у Такаси запали глаза. Утром, когда жена хотела приподнять малыша, голова его бессильно откинулась назад и его начало рвать чем-то белым. Такаси все время зевал. Это тоже был, по-видимому, нехороший признак. Меня неожиданно пронзило чувство трогательного умиления и жалости. И в то же время стало жутко. С. сидел у изголовья и молча жевал мундштук «Сикисима». Он взглянул на меня и сказал:
— Мне нужно с вами поговорить.
Я пригласил его на второй этаж. Мы сели друг против друга перед остывшей хибати.
— Полагаю, что ничего угрожающего нет... — начал С. По словам С., у Такаси серьезное расстройство желудка. Для того чтобы привести его в норму, остается один только выход: голодание в течение двух-трех дней. — Поэтому, полагаю, лучше всего было бы поместить его в больницу, — заключил С.
Я подумал, что состояние Такаси значительно тяжелей, чем говорит доктор. У меня мелькнула даже мысль, что, может быть, уже поздно везти его в больницу. Но сейчас не время было предаваться таким мыслям, и я попросил С. отправить Такаси в больницу как можно скорее.
— Думаю, что следует поместить его в больницу У. Она, ко всему прочему, находится поблизости от вашего дома.
Отказавшись от предложенного ему чая, С. пошел звонить по телефону в больницу. Тем временем я позвал жену и сказал, чтобы она попросила тетку отправиться вместе с Такаси в больницу.
В тот день я принимал гостей. Уже с утра их пришло четверо. Беседуя с ними, я все время думал о том, что жена и тетка торопливо собирают сына в больницу. Внезапно я почувствовал на кончике языка что-то вроде песчинки. Подумал было, что это откололся кусочек пломбы. Хотел пощупать кончиком пальца недавно запломбированный зуб, но оказалось, что его нет. Я ощутил суеверный страх, однако продолжал курить и болтать с гостями о том, что прошел слух, будто продается принадлежавший Хоицу сямисэн.
Тем временем снова заявился вчерашний «работник физического труда». Еще не заходя в дом, он начал жаловаться, что за две полученные им вчера книги ему заплатили всего одну иену и двадцать сэнов, и не смогу ли я поэтому дать ему еще четыре-пять иен. Я наотрез отказался и, потеряв терпение, заорал:
— Мне некогда выслушивать все это. Уходите! Юноша, однако, продолжал клянчить недовольным
тоном:
— Дайте хотя бы на обратный проезд. Пятидесяти сэнов будет достаточно.
Убедившись, что ничем поживиться ему не удастся, он резко задвинул входную дверь и исчез за воротами. В ту же минуту я поклялся, что отныне ни один бездельник не получит от меня ни единой иены.
К четырем гостям прибавился пятый — молодой исследователь французской литературы. Я разминулся с ним, когда пошел в гостиную посмотреть, как идут дела. Все приготовления были уже закончены, и тетка ходила взад и вперед по веранде, держа на руках необычно растолстевшего от множества одежд Такаси. Я прикоснулся губами ко лбу сына. Цвет лица у него был болезненный. Лоб — горячий. На виске резкими толчками пульсировала кровь.
— Рикша?
— Рикша уже прибыл, — вежливо ответила тетка, как будто говорила с кем-то чужим. Тем временем появилась жена. На ней было новое кимоно. Она несла пуховую подушку и корзинку.
— Ну, мы пошли, — сказала она необычно серьезным голосом и вежливо склонилась, коснувшись руками земли.
Я только сказал, чтобы на Такаси надели новую шапку. Эту летнюю шапку я лишь недавно купил.
— Шапка на нем, — ответила жена и стала поправлять воротник кимоно, глядя в зеркало над комодом. Я не стал их провожать и снова поднялся на второй этаж.
Мой новый гость говорил о Жорж Санд. В этот момент сквозь молодую листву деревьев в саду я увидел два экипажа. Их поднятые верха, покачиваясь, про¬ плыли над изгородью, мелькнули перед глазами и мгновенно исчезли. Ясно помню, как гость с энтузиазмом говорил: «В целом, несомненно, превосходят писателей второй половины...»
Поток гостей не иссяк и после полудня. И только к вечеру я смог отправиться в больницу. Стал накрапывать дождик. Переодеваясь, я попросил прислугу принести мне гэта на высоких подставках. Как раз в этот момент пришел за рукописью Н. из Осака. Его сапоги были забрызганы грязью, а на пальто блестели капли дождя. Я встретил его у порога и тут же извинился, сказав, что ничего не смог написать по таким-то и таким-то обстоятельствам. Н. выразил мне сочувствие.
— Ну, что ж, ничего не поделаешь, — сказал он.
У меня было такое ощущение, будто я вынудил Н. выразить мне сочувствие. В то же время я подумал, что в качестве предлога использовал тяжелое состояние находившегося при смерти сына.
Не успел уйти Н., как из больницы возвратилась тетка. По ее словам, у Такаси опять дважды была рвота. К счастью, как сказал врач, никаких мозговых нарушений у него не наблюдается. Тетка сообщила также, что на ночь придет дежурить в больницу мать жены.
— Как только Така-тян поместили в больницу, ученики воскресной школы прислали букет цветов. В общем, все хорошо. Только цветы не к месту...
Тетка не удержалась и сообщила мне даже это... Я сразу вспомнил, как вчера во время беседы с гостями обнаружил, что у меня выпал зуб. Но ничего ей не сказал.
Когда я вышел из дома, было совершенно темно. Моросил дождик. За воротами я сразу же обнаружил, что надел низкие гэта, к тому же у левого гэта ослабел спереди ремешок. Я вдруг подумал, что если ремешок соскочит, мой сын умрет. Но заставить себя возвратиться в дом и сменить гэта было свыше моих сил. Возмущаясь глупостью прислуги, которая не вынесла мне гэта на высоких подставках, я осторожно шагал, все время боясь оступиться.