Страница 21 из 95
Ясукити некуда было деваться. Единственный выход, единственное, что могло спасти его, — вопросы учеников. А если и после этого останется время, тогда только один выход — закончить урок раньше. Откладывая учебник в сторону, он открыл было рот, чтобы сказать: «Вопросы?» И вдруг густо покраснел. Почему же он покраснел? Этого он и сам не смог бы объяснить.
Обмануть учеников было для него пустяковым делом, а на этот раз он почему-то покраснел. Ученики ничего, конечно, не подозревая, внимательно смотрели на него. Он снова посмотрел на часы. Потом... Едва взяв в руки учебник, начал как попало читать дальше.
Может быть, и потом морское путешествие в учебнике было скучным. Но в метод, каким он обучал, Ясу-кити верит и поныне. Ясукити был преисполнен отваги больше, чем парусник, борющийся с тайфуном.
В конце осени или в начале зимы — точно не помню. Во всяком случае, это было время, когда в школу ходили в пальто. Все сели за обеденный стол, и один молодой преподаватель-офицер рассказал сидевшему рядом с ним Ясукити о недавнем происшествии.
— Глубокой ночью два-три дня назад несколько вооруженных бандитов пристали на лодке к берегу позади училища. Заметивший их часовой, который нес ночную вахту, попытался в одиночку задержать их. Но после ожесточенной схватки бандитам удалось уплыть обратно в море. Часовой же, промокнув до нитки, кое-как выбрался на берег. А лодка с бандитами в это время скрылась во мраке. Часового зовут Оура. Остался в дураках.
Офицер грустно улыбался, набивая рот хлебом.
Ясукити тоже знал Оура. Часовые, их несколько, сменяясь, сидят в караульной около ворот. И каждый раз, когда входит или выходит преподаватель, независимо от того, военный он или штатский, они отдают честь. Ясукити не любил, чтобы его приветствовали, и сам не любил приветствовать. Поэтому, проходя через караульную, изо всех сил ускорял шаг, чтобы не оставить времени для приветствия. Ему не удавалось усыпить бдительность лишь одного Оура. Сидя в первой караульной, он неотрывно просматривает расстояние в пять-шесть кэнов перед воротами. Поэтому, как только появляется фигура Ясукити, он, не дожидаясь, пока тот подойдет, уже вытягивается в приветствии. Ну что же, от судьбы не уйдешь. В конце концов Ясукити примирился с этим. Нет, не только примирился.
Стоило ему увидеть Оура, как он, чувствуя себя, точно заяц перед гремучей змеей, еще издали снимал шляпу.
И вот сейчас Ясукити услышал, что из-за бандитов Оура пришлось искупаться в море. Немного сочувствуя ему, он не мог все же удержаться от улыбки.
Через пять-шесть дней в зале ожиданий на вокзале Ясукити столкнулся с Оура. Увидев его, Оура, хотя место было совсем не подходящее, вытянулся и со своей обычной серьезностью отдал честь. Ясукити даже померещился за ним вход в караульную.
— Ты недавно... — начал после непродолжительного молчания Ясукити.
— Да, не удалось бандитов задержать...
— Трудно пришлось?
— Счастье еще, что не ранили... — С горькой улыбкой, точно насмехаясь над собой, Оура продолжал: — Да что там, если бы я очень захотел, то одного уж наверняка бы задержал. Ну, хорошо, задержал, а дальше что?
— Как это что дальше?
— Ни награды, ничего бы не получил. Видите ли, в уставе караульной службы нет точного указания, как поступать в таких случаях.
— Даже если погибнешь на посту?
— Все равно, даже если и погибнешь.
Ясукити взглянул на Оура. По его собственным словам выходило, что он и не собирался, как герой, рисковать жизнью. Прикинув, что никакой награды все равно не получишь, он просто-напросто отпустил бандитов, которых должен был задержать. Но Ясукити, вынимая сигарету, сочувственно кивнул:
— Действительно, дурацкое положение. Рисковать задаром нет никакого резона.
Оура понимающе хмыкнул. Выглядел он необычайно мрачным.
— Вот если бы давали награду... Ясукити спросил угрюмо:
— Ну, а если бы давали награду, разве каждый бы стал рисковать? Я что-то сомневаюсь.
На этот раз Оура промолчал. Ясукити взял сигарету в зубы, а Оура сразу же чиркнул спичкой и поднес ее Ясукити. Ясукити, приближая сигарету к красному колышущемуся огоньку, сжал зубы, чтобы подавить невольную улыбку, проскользнувшую у краешка губ.
— Благодарю.
— Ну что вы, пожалуйста.
Произнеся эти ничего не значащие слова, Оура положил спички обратно в карман. Но Ясукити уверен, что в тот день он по-настоящему разгадал тайну этого доблестного часового. Той самой спичкой чиркнул он не только для Ясукити. На самом деле Оура чиркнул ее для богов, которых он призывал в свидетели его верности бусидо.
Апрель 1923 г.
БОЛЕЗНЬ РЕБЕНКА
Посвящается Ити Ютэю
Учитель Нацумэ взглянул на изображенные на какэ-моно иероглифы и как бы про себя сказал: «Кёкусо». В самом деле на какэмоно стояла подпись: Кёкусо, летописец. Я обратился к учителю: «Кёкусо, кажется, внук Тансо? А как же звали сына Тансо?» На что сразу последовал ответ: «Myco».
И тут я внезапно проснулся. Сквозь сетку от москитов проникал электрический свет из соседней комнаты. Жена, похоже, меняла простынки двухлетнему сыну. Ребенок не переставая плакал. Я повернулся на другой бок и попытался снова уснуть.
— Ох, Така-тян опять захворал! — сказала жена.
— Что случилось?
— Что-то с желудком.
Не в пример старшему сыну, Такаси почему-то часто хворал. Это меня беспокоило, но в то же время я настолько привык к его болезням, что перестал обращать на них внимание.
— Пусть завтра С. его осмотрит.
— Хорошо, а я думала показать его С. еще сегодня вечером.
Когда ребенок перестал плакать, я снова уснул крепким сном.
Проснувшись на следующее утро, я отчетливо пом¬ нил все, что мне приснилось. Тансо, которого я увидал во сне, очевидно, Хиросэ Тансо. Кёкусо же и Myco явно несуществующие лица. Правда, подумал я, среди сказителей был один по имени Нансо. Болезнь ребенка меня вначале особенно не беспокоила. Я начал волноваться лишь после того, как жена вернулась от С.
— Очевидно, расстройство желудка. Доктор обещал попозже прийти, — сердито сказала она, держа ребенка под мышкой.
— Какая температура?
— Тридцать семь и шесть, а вечером была нормальная.
Я поднялся на второй этаж в кабинет и принялся за свою повседневную работу. Работа, как всегда, не клеилась. Виной тому была не только болезнь ребенка.
Между тем по листьям деревьев в саду застучали капли парного, не приносившего прохлады дождя. Сидя перед начатым рассказом, я выкурил подряд несколько «Сикисима».
С. приходил дважды — утром и к концу дня. Вечером он сделал Такаси промывание, во время которого Такаси, моргая, смотрел на лампочку. Влитая жидкость вернулась обратно вместе с клейкой темной массой. Было такое ощущение, будто я увидал причину болезни.
— Ну как, доктор?
— Ничего серьезного. Только кладите непрерывно на голову лед. Ну и не тормошите сейчас ребенка, — посоветовал С. и откланялся.
Я работал до поздней ночи и лег лишь около часа. Выходя перед сном из уборной, я услышал какой-то стук в темной кухне.
— Кто здесь?
— Это я, — послышался в ответ голос матери.
— Что ты там делаешь?
— Колю лед.
Я почувствовал стыд за свою беззаботность и сказал:
— Включила бы свет.
— Ничего, я на ощупь.
Тем не менее я щелкнул выключателем. Мать стояла в одном ночном кимоно, перехваченном узким поясом, и неумело орудовала молотком. Вся ее фигура казалась до неприличия жалкой. В таком виде у нас в семье я ее видел впервые. Обмытые водой грани льда отражали электрический свет.
На следующее утро температура у Такаси поднялась выше тридцати девяти. С. снова заходил утром, а вечером повторил промывание. Помогая ему, я надеялся, что сегодня этой клейкой массы будет меньше. Но, заглянув в горшок, убедился, что ее значительно больше, чем было накануне вечером. Жена невольно вскрикнула: «Как много!» Казалось, она забыла, что уже давно не школьница, а солидная мать семейства. Я взглянул на С.