Страница 103 из 258
С прикосновением к панельке перед Карлсеном высветился голубой экран с указателем. Без посторонних глаз легче оказалось перегонять перечень вверх-вниз, теперь он шел ровно. Допустим, «Япония». Попробуем сфокусироваться. Мгновение, и машина очутилась на залитой солнцем дороге, узкой и прямой, слева всходили зеленые подножия до странности неровных гор, напоминающих сказочные декорации. По другую сторону тянулись рисовые поля, меж рядами чешуйчато поблескивала изумрудная вода. Дорога впереди, делая поворот, спускалась к морю.
На этот раз картина держалась прочно, так что через несколько минут можно было уже расслабиться и просто смотреть, как развертывается панорама. Не укрылось и то, что когда взгляд с интересом остановился на горной вершине, напоминающей застывшую волну, цветность словно усилилась. Таким образом, стали ясны слова Крайски насчет нагнетания внимания. На пейзаж надо было глядеть с тем же неослабным вниманием, с каким читаешь книгу. Разница в том, что, если внимание во время чтения ослабляется, строки на странице остаются. Если же ослабить внимание здесь, картина начинает тускнеть и распадаться.
Это откровение взволновало настолько, что Карлсен специально ослабил внимание, мысли направив внутрь. Едва это произошло, как сцена начала выцветать и терять четкость, как недопроявленный снимок на полароиде. Секунда, и изображение стало черно-белым, а там исчезло окончательно. Карлсен наобум нырнул в середину списка — оказалось, Иордания — и машина, как ни в чем не бывало, поехала по голой каменистой долиной мимо тронутых прозеленью руин обнесенной стенами крепости. Ясно было, что внимание, мобилизуясь при каждой картине, вызывает непроизвольную вспышку интереса. Минута-другая, и интерес убывает, а изображение соответственно начинает терять четкость.
Чтобы это проверить, надо было, очевидно, быстро вызывать картины одну за другой. Карлсен сфокусировался на Кении, и машина послушно двинулась вдоль широкой бурной реки, мчащей по камням с такой силой, что густо вскипали белые буруны. Неистовость такая, что в лицо, кажется, вот-вот пахнет свежим ветром.
Стоило перейти на Корею, как картина сменилась на плавную холмистую равнину, отороченную зеленью лесов. Перу привнесло панораму обледенелых скал, сливающихся вниз двухмильной рекой; Польша — старинный город, отдающий средневековьем; Румыния — широкая неспешная река, текущая меж гладко выточенных каменных берегов; Сибирь — заснеженный хвойный лес; Сицилия — аббатство на горном склоне, источенном ветрами в готическую фантазию, Швеция — квадратная башня из красного кирпича, глядящаяся в безмолвную синь бухты. Каждый из этих пейзажей воспринимался настолько явственно, что всякая очередная смена вызывала в каком-то смысле шок.
Впрочем, главный восторг вызывало сознавание, что каждая из этих сцен произвольно оживает и удерживается силами его, Карлсена, собственного ума. Понимание, что люди видят себя лишь частью окружающего пейзажа, в то время как он сейчас совершенно независим от пейзажей вообще. Само внимание или фокусировка могут мгновенно усиливать значение внешнего мира, так что содержание увиденного — это, по сути, отражение содержания ума. Теперь понятно, что Будда имел в виду под Просвещением.
Крайски пошевелился, мелькнула досадливая мысль, что он сейчас проснется, но тот лишь поерзал затылком о подушку. Ценность уединенности от этого лишь обострилась, и мелькнул проблеск еще одной догадки, смысл которой схватить так и не удалось.
Он еще раз пробежался по перечню: Виргинские острова, Вифа, Вьетнам, Замбия, Зуздровия, Зуракия: Йемен… остров Уэйк, Уорренлэнд… Ямайка, Япония…
Вместе с тем как уехало вверх последнее слово, перед глазами оказался пустой экран. Было что-то неуловимо приятное в его цвете, что-то между небесно-синим и индигою. То, что ассоциируется с жарким днем у моря, когда слышишь крики чаек, и в небесную лазурь засматриваешься так, что начинают мерещиться призрачные силуэты. Вот и сейчас при взгляде на экран ощущалось нечто подобное, словно по нему облачками проплывают прозрачные создания. Карлсен, сузив глаза, подался вперед, пытаясь определить, действительно ли это прозрачные формы или какой-нибудь очередной оптический извив. Тени были уклончивы, постоянно ускользая из-под прямого взгляда куда-то вбок. Он попытался смотреть на них, одновременно задействуя и боковое зрение. Синева экрана стала как-то глубже, сочнее. И тут пронзило такое, что Карлсен невольно отвел глаза. Синева, словно дернув, стала вдруг втягивать в себя. Помнится, как-то раз в детстве, пытаясь поймать ускользающий в отверстие ванны обмылок, он чуть не застрял там рукой, настолько сильно всасывало. Озадаченно поджав губу, он снова поглядел на экран. Казалось бы, ничего особенного: компьютер как компьютер, в точности как у него в офисе, разве что синий цвет погуще. Когда попробовал сосредоточиться сильнее, возникло все то же странное, обманчивое ощущение движения, все равно что садок с рыбой, хоронящейся где-то на глубине.
Он покосился на Крайски, но тот по-прежнему спал все с таким же странно безжизненным видом. Карлсен, глядя на экран, попробовал все взвесить. Компьютер — а это, очевидно, он и есть — устроен реагировать на мозговые ритмы, особенно те, что связаны с концентрацией. Он нашпигован инфокапсулами, чье содержимое проецируется сфокусированной энергией мозга во многом так, как образ проецируется на кусок пленки световым лучом. Тогда почему пустой экран дает такой ошеломляющий эффект «всасывания» умственной энергии?
Возможное объяснение предложил Крайски, сказав, что обычное восприятие подпирается внешним миром, и что визуалайзер требует больше энергии внимания. Из чего следует, что инфокапсулы для своей активизации требуют куда больших умственных усилий. Но когда такое усилие сделано, инфокапсулы начинают «подпирать» восприятие обычным образом.
Из этого можно предположить, что в основе визуалайзера лежит некое устройство, собирающее и фокусирующее ментальную энергию, подобно тому, как увеличительное стекло фокусирует солнечный свет. Так что, когда сосредотачиваешься на якобы «пустой» части экрана, твою ментальную энергию он собирает и фокусирует, но никуда конкретно не направляет.
Объяснение, похоже, резонное. Если так, то бояться в сущности нечего:
луч внимания можно выключить, просто отведя или закрыв глаза. Он осторожно сосредоточил внимание на экране, пытаясь повторно «заприметить» краем глаза движупщеся тени. Спустя секунду экран вновь налился синевой и светом, Карлсен напрягся. Но даже при этом дернуло так внезапно, что он невольно зажмурился, прервав контакт.
Тем не менее, никаких дурных последствий. И уж наверняка никакого умственного истощения, которое могло бы произойти от неожиданной отдачи энергии. Опасаясь, как бы не проснулся Крайски (тогда эксперименту конец), он попробовал еще раз. На этот раз ждать пришлось дольше. Вот синь экрана снова углубилась, и последовал рывок — чем-то похоже на то, когда сильно вздрагиваешь во сне. На этот раз фокус сохранить удалось. В результате — удивительное притяжение синей пустоты, с покалыванием в затылке, и дух захватывающим ощущением, какое бывает при броске в студеную воду. С усилием удержавшись, Карлсен секунд через десять освоился с ощущением падения. Более того, интересно, что ментальная энергия как бы устремилась по каналам, осязаясь подобием мощного водяного напора. Тревога сменилась восхищением, когда выяснилось, что напор по желанию можно расширять или сужать. Подобное он нередко чувствовал, жестко сосредоточившись на какой-нибудь интеллектуальной задаче, когда умственная энергия от возбуждения бурным ключом устремлялась вдруг, но невидимым каналам. Но все это быстро заканчивалось — через несколько минут что-нибудь отвлекало, или усталость начинала брать свое. Теперь же концентрация была настолько велика, что, похоже, подпитывала сама себя. Ощущение такое, будто стоишь на горной вершине, и ветер обдувает лицо.
Занимало то, что хотя визуалайзер и давал «увеличительное стекло», напор контролировал он, Карлсен, убыстряя или замедляя его по желанию. Кроме того, ощущение реальности выросло настолько, что разницы — стоишь ты на вершине или только думаешь об этом — и не чувствовалось. Создать вершину во всех ее мельчайших подробностях было так же легко, как перескакивать с помощью визуалайзера из страны в страну. Срезы иных времен и мест были настолько доступны, что выявлять их можно было одним лишь шевелением мысли. Рядом пошевелился Крайски, напоминая, что Карлсен здесь не один. Собираясь уже выйти из синей пустоты, он понял, что это ни к чему: присутствие Крайски ощущалось так же отчетливо, как если б всматриваться ему в лицо — он по-прежнему спал. И лишь сфокусировавшись на нем с обретенной сейчас остротой, Карлсен понял, насколько Крайски измотан схваткой с Грондэлом. Чтобы подавить другого вампира, требуется колоссальное напряжение концентрации — не меньше, чем у атлета для победы в решающем поединке. У Крайски ничего бы не вышло, если б не слепая ярость, вспыхнувшая от того, что Грондэл пустил в ход альтернатор Маркарди. Для него это было неслыханное оскорбление, все равно, что плевок в лицо.