Страница 146 из 172
— Вас не удивляет, что он не позвал на помощь, не закричал?
— Никто бы все равно не услышал, сэр. В этой части дома стены очень толстые, раньше они были наружными. Это ведь новое крыло, сэр, его пристроил прежний баронет.
— Понятно. А где в это время была мисс Оринкорт?
— Она ушла к себе, сэр. Все остальные были в гостиной.
— Все до одного?
— Да, сэр. Кроме нее и мистера Ретисбона. И кроме миссис Аллен — она у нас тогда гостила. А так вся семья была там. Миссис Миллеман сказала, что мисс Оринкорт поднялась к себе, и я действительно нашел ее там. А мистер Ретисбон сидел в зале.
— Так, ясно. А кто готовил и приносил сэру Генри овлатин?
На этот вопрос старик ответил очень обстоятельно. До возвышения Сони Оринкорт питье сэру Генри всегда готовила Миллеман. Затем эту обязанность взяла на себя Соня. Молоко и прочие ингредиенты в ее комнату приносила горничная. Соня варила овлатин у себя на плитке, потом переливала его в термос и через полчаса после того, как сэр Генри отходил на покой, приносила термос к нему в спальню. Сэр Генри спал плохо и, случалось, пил овлатин не сразу, а лишь в середине ночи.
— Куда подевались термос и чашка с блюдцем?
— Их отсюда унесли и вымыли, сэр. Сейчас ими уже снова пользуются.
— Но он хоть сколько-нибудь выпил?
— Не знаю, сэр; во всяком случае, в чашку он его налил и в блюдечко тоже — для кота. Он всегда ему немного наливал и ставил блюдце на пол. Но и чашка, и термос, и пузырек с лекарством — все валялось на полу; молоко и лекарство вытекли на ковер.
— А лекарство он принял?
— Стакан был грязный. Он лежал в блюдце.
— И конечно, его тоже вымыли. А пузырек с лекарством?
— Как я уже сказал, сэр, он тоже валялся на полу. Это был свежий пузырек. Я тогда был очень расстроен, но все же попытался немного навести порядок, хотя и сам не понимал, что делаю. Помню, я отнес грязную посуду и пузырек вниз. Пузырек выбросили, а все остальное помыли. Аптечку тоже всю как следует вычистили и вымыли. Она в ванной, сэр, за той дверью. Мы здесь все вытряхнули и навели чистоту, — с сознанием добросовестно выполненного долга подытожил Баркер.
Фокс пробормотал что-то нечленораздельное.
— Хорошо, — сказал Родерик. — Но вернемся к тому моменту, когда вы пошли к мисс Оринкорт. Вы ее тогда видели?
— Нет, сэр. Я постучался, и она говорила со мной через дверь. — Он неловко заерзал.
— Вас что-то смущает?
— Да как-то странно мне это… — Его голос угас.
— Что странно?
— Ведь вроде она должна была там быть одна, — задумчиво сказал Баркер. — Потому что, как я уже говорил, сэр, все остальные были внизу, да и позже, когда я принес им грог, они сидели в гостиной в полном сборе. Но, когда я стучался к мисс Оринкорт, сэр, мне, ей-богу, послышалось, что она смеется.
Когда Баркер ушел, Фокс шумно вздохнул, надел очки и вопросительно посмотрел на голый конец свисавшего над кроватью шнура.
— Да, Фоксик, совершенно верно, — кивнул Родерик и подошел к туалетному столику. — А это, конечно, главная героиня.
На столике стояла большая фотография Сони Оринкорт. Фокс подошел ближе.
— Очень мила, — сказал он. — Как-то даже забавно, мистер Аллен. Фотографии таких красоток молодые парни наклеивают на стенки. Есть специальное выражение — «настенные девочки». И она именно такая — зубки, глазки, волосы, все прочее. Да, типичная «настенная девочка», с той только разницей, что в серебряной рамке. Очень мила.
Родерик выдвинул верхний левый ящик.
— Операция номер один, — прокомментировал Фокс. Надев на руку перчатку, Родерик осторожно вынул из ящика деревянный наконечник, формой похожий на грушу.
— Вот так всегда, — сказал он. — И тебе перчатки, и тысяча предосторожностей, а потом выясняется, что никому это не нужно. Итак. — Он вывинтил кнопку и посмотрел в отверстие. — Взгляните, Фокс. Посмотрите на оба контакта. Ничего не сломано. Левый крепежный винт и шайба закручены плотно. Никаких обрывков проволоки в зазоре нет. А правое крепление ослаблено, зазор большой. Лупа у вас при себе? Проверьте-ка шнур еще раз.
Фокс вынул из кармана лупу и вернулся к кровати.
— Одна проволока совершенно цела, — сообщил он. — Конец не обломан, не блестит, даже, наоборот, потемнел от времени. А вот вторая проволока — совсем другое дело. У нее конец оцарапан, как будто его сквозь что-то протащили. Должно быть, так и случилось. Сэр Генри повис на шнуре всем весом, и оба конца выскочили из креплений.
— В таком случае интересно, почему одно крепление затянуто так туго и почему блестит только один конец? Мы этот наконечник оставим у себя, Фокс.
Завернув деревянную грушу в носовой платок, он положил ее в карман. Дверь спальни вдруг открылась, и в комнату вошла Соня Оринкорт.
Она была вся в черном, но броскость ее туалета плохо вязалась с трауром. Отливающая глянцем густая челка, светлые волосы до плеч, голубые веки, роскошные ресницы, гладкая, шелковистая кожа — Соня была ослепительна. Аграф, браслет, серьги — все из бриллиантов. Войдя в комнату, она остановилась.
— Простите за вторжение. Вы, кажется, из полиции?
— Совершенно верно, — кивнул Родерик. — А вы — мисс Оринкорт?
— Угадали.
— Здравствуйте. Это инспектор Фокс.
— Слушайте, вы! — Мисс Оринкорт двинулась к ним походкой профессиональной манекенщицы. — Я хочу знать, что они тут затеяли, эти сморчки! Я не хуже других, и у меня тоже есть права. Не так, что ли?
— Без сомнения.
— Спасибо. Вы очень любезны. Заодно, может, скажете, кто вас звал в комнату моего покойного жениха и чего вы тут делаете?
— Нас пригласила семья покойного, мы выполняем свою работу.
— Работу?! — гневно переспросила она. — Что ж это за работа такая? Можете не отвечать. И так ясно. Они хотят меня подставить. Правильно? Хотят мне что-то пришить. Но что? Я желаю знать. Ну, говорите. Что они мне шьют?
— Сначала скажите, как вы узнали, что мы здесь, и почему вы решили, что мы из полиции?
Она села на кровать, оперлась на локти и откинула голову — ее длинные волосы вертикально повисли в воздухе. За спиной у нее малиновым фоном расстилалось покрывало. Родерик недоумевал, чего ради она стремилась пробиться в актрисы, когда стольким фотохудожникам нужны модели. Соня небрежно посмотрела на ноги Фокса.
— Почему я решила, что вы из полиции? Потому что на вас это написано! Сами поглядите, какие у вашего дружка ботиночки.
— Не у дружка, а у коллеги, — перехватив взгляд Фокса, процедил Родерик.
Фокс откашлялся.
— Э-э… touche[51], — осторожно сказал он. — Такую остроглазую девушку не провести, сэр.
— Ну, говорите же! — потребовала мисс Оринкорт. — Какого черта они вас вызвали? Хотят доказать, что с завещанием кто-то намухлевал? Или что? Чего вы тут обнюхиваете вещи моего покойного жениха? Выкладывайте!
— Боюсь, вы все не так поняли, — сказал Родерик. — Здесь задаем вопросы мы, это часть нашей работы. И раз уж вы сюда пожаловали, мисс Оринкорт, то, может быть, соизволите ответить на пару вопросов?
Она посмотрела на него, и он подумал, что такой взгляд бывает у животных или у совершенно не контролирующих себя детей. Казалось, она должна была объясняться не словами, а примитивными звуками. И он каждый раз внутренне вздрагивал, слыша ее подкрашенный бронхиальной хрипотцой голос с типичными интонациями кокни, ее словечки и обороты, при всей своей самобытности вызывавшие ощущение чего-то искусственного, как будто она намеренно отказалась от родного диалекта и говорила фразами, надерганными из фильмов.
— Ой, а гонору-то! Сдохнуть можно. Ну, и чего же вы хотите узнать?
— Например, все, что относится к завещанию.
— С завещанием полный порядок, — быстро сказала она. — Можете здесь все хоть вверх дном перевернуть. Хоть на уши встаньте. Другого завещания все равно не найдете. Я знаю, что говорю.
51
Спокойно (фр.).
В оригинале: Fox cleared his throat. «Er — touché,» he said carefully.
Фокс употребил термин фехтования. Он сказал: «Туше», признал свое поражение. (Примечание верстальщика).