Страница 145 из 172
— Здесь, сэр, — устало сказал запыхавшийся Баркер.
— С вашего разрешения мы войдем.
Дверь открылась в пахнущую карболкой темноту. Легкий щелчок — стоящая у кровати лампа залила светом ночной столик и малиновое покрывало. Раздвинув клацающие кольцами шторы, Баркер поднял жалюзи.
Больше всего Родерика поразило несметное число фотографий. Они были развешаны по стенам в таком изобилии, что почти скрывали под собой красные, в бледных звездочках обои. Обстановка комнаты дышала солидностью и богатством: гигантское зеркало, парча, бархат, массивная мрачная мебель.
Над кроватью висел длинный шнур. Там, где полагалось быть наконечнику с кнопкой, из шнура торчали концы голой проволоки.
— Я вам больше не нужен, сэр? — раздался за спиной голос Баркера.
— Пожалуйста, задержитесь на минутку, — попросил Родерик. — Я хочу, чтобы вы нам помогли.
Баркер действительно был очень стар. Глаза его были подернуты влажной пленкой и ничего не выражали, разве что в самой их глубине затаилась грусть. Усохшие руки мелко тряслись, словно напуганные собственными багровыми венами. Но выработанная за долгую жизнь привычка с вниманием относиться к чужим прихотям отчасти маскировала эти приметы старости. Движения Баркера еще хранили следы былой расторопности.
— Мне кажется, мисс Анкред толком не объяснила, зачем мы приехали, — сказал Родерик. — Нас попросил мистер Томас Анкред. Он хочет, чтобы мы точнее установили причину смерти сэра Генри.
— Вот оно что, сэр.
— В семье считают, что диагноз был поставлен слишком поспешно.
— Именно так, сэр.
— Лично у вас тоже были какие-то сомнения?
Баркер сжал и тотчас разжал пальцы.
— Да нет, сэр. Сперва не было.
— Сперва?
— Если вспомнить, что он ел и пил за ужином, сэр, и как потом разнервничался, и сколько раз все это уже случалось раньше… Ведь доктор Уитерс давно его предупреждал, сэр.
— Ну а потом сомнения появились? После похорон? В последние дни?
— Даже не могу сказать, сэр. У нас тут пропала одна вещь, так меня уже столько расспрашивали — и миссис Полина, и миссис Миллеман, и мисс Дездемона, — да и вся прислуга у нас разволновалась… Голова кругом идет, сэр, не знаю, что и сказать.
— Вы говорите про банку с крысиным ядом? Это она пропала?
— Да, сэр. Но, как я понял, уже нашли.
— И теперь хотят разобраться, открывали ее до того, как она пропала, или нет? Правильно?
— Да, сэр, я так понимаю. Правда, мы с крысами воюем уже лет десять, а то и больше. У нас две банки было, мы их в кладовке держали, сэр, в той, куда с улицы вход. Одну банку открывали, всю полностью потратили и выкинули. Это я точно знаю. А про ту, что нашлась, ничего сказать не могу. Миссис Миллеман помнит, что видела ее в кладовке год назад и что она была не начатая, а миссис Буливент, наша кухарка, говорит, что вроде с тех пор ее пару раз открывали и, значит, она должна быть неполная, но миссис Миллеман так не думает — вот все, что могу сказать, сэр.
— А вы не помните, в комнате у мисс Оринкорт когда-нибудь травили крыс?
Баркер неприязненно нахохлился.
— Насколько мне известно, сэр, никогда.
— Там что, крыс нет?
— Почему же, есть. Дама, о которой вы говорите, жаловалась горничной, та поставила там мышеловки и нескольких поймала. Как я слышал, эта дама не хотела, чтобы в комнате сыпали отраву, и потому ядом там не пользовались.
— Понятно. А сейчас, Баркер, если можете, расскажите подробно, как выглядела эта комната, когда вы вошли сюда утром в день смерти сэра Генри.
Старческая рука поползла ко рту и прикрыла задрожавшие губы. Тусклые глаза заволоклись слезами.
— Я знаю, вам это тяжело, — сказал Родерик. — Вы уж меня простите. Сядьте. Нет-нет, пожалуйста, сядьте.
Наклонившись вперед, Баркер сел в единственное в комнате кресло.
— Я уверен, вы сами хотели бы устранить любые опасные заблуждения.
Казалось, Баркер борется с собой: профессиональная сдержанность не позволяла ему поделиться личным горем. Но наконец с неожиданной словоохотливостью он выдал классический ответ:
— Уж больно не хочется, сэр, чтобы такую семью в какой-нибудь скандал впутали. В этом доме еще мой отец дворецким служил, у прежнего баронета, у троюродного брата сэра Генри — его сэр Уильям Анкред звали, — да я и сам при нем начинал: сперва на кухне ножи чистил, а потом меня в лакеи поставили. Сэр Уильям, он был джентльмен, он с актерами не знался, сэр. Для него это был бы тяжелый удар.
— Вы имеете в виду то, как умер сэр Генри?
— Я имею в виду, — Баркер поджал дрожавшие губы, — я имею в виду то, как в последнее время все в доме изменилось.
— Вы говорите о мисс Оринкорт?
— Тю! — произнес Баркер, убедительно доказав, что служит Анкредам всю жизнь.
— Послушайте, — неожиданно сказал Родерик, — а вам известно, что подозревают ваши хозяева?
Старик долго молчал.
— Не хочу я об этом думать, сэр, — прошептал он. — Прислуга много о чем сплетничает, но я сплетни не одобряю и сам в них не участвую.
— Хорошо. Тогда, может быть, расскажете про комнату?
Но из его рассказа Родерик почерпнул мало нового. Да, было темно, сэр Генри лежал на кровати скрючившись, «будто пытался сползти на пол», — боязливо добавил Баркер; в комнате отвратительно пахло, вещи валялись в беспорядке, шнур звонка был оборван.
— А где была кнопка? — спросил Родерик. — Сам наконечник?
— У него в руке, сэр. Он сжимал его в кулаке. Мы сперва не нашли.
— Вы его сохранили?
— Лежит здесь в туалетном столике, сэр. Я сам его туда положил, собирался потом починить.
— Вы его не развинчивали, не осматривали?
— Нет, сэр. Просто убрал в стол, а звонок отключил от сети.
— Прекрасно. Теперь поговорим о том, что было вечером, когда сэр Генри ложился спать. Вы его тогда видели?
— Да, сэр, конечно. Как обычно. Он вызвал меня звонком уже в первом часу ночи, и я сразу сюда поднялся. Я ведь был у него заместо камердинера. Прежний камердинер давно уволился.
— Он вызвал вас тем звонком, который в комнате?
— Нет, сэр, он всегда звонил из коридора, по дороге к себе. Пока он дошел до спальни, я уже поднялся по черной лестнице и ждал его.
— В каком он был состоянии?
— В ужасном. Очень был сердитый, кричал, ругался.
— Он был сердит на свою родню?
— Да, сэр. Обозлился на них невозможно.
— Продолжайте.
— Я помог ему надеть пижаму, потом халат, а он все не унимался, все бушевал, и еще его желудок мучил. Я достал ему из аптечки лекарство. Но он сказал, что примет его позже, и я поставил пузырек и стакан возле кровати. Потом, значит, предлагаю уложить его в постель, а он вдруг говорит, что, мол, позови ко мне мистера Ретисбона. Это их семейный поверенный, сэр, он всегда приезжает на день рождения. Я пробовал его отговорить: я видел, что он устал, нервничает, но он и слушать меня не хотел. Помню, я взял его за локоть, и он совсем разъярился. Мне даже страшно стало. Я пытался его удержать, но он вырвался.
Родерик вдруг отчетливо представил себе, как в этой роскошной спальне борются два старика.
— Я понял, что его не утихомирить, — продолжал Баркер, — и, как он велел, привел к нему мистера Ретисбона. Потом он снова меня позвал и приказал пригласить двух слуг, которых мы каждый год берем в этот день себе в помощь. Они муж и жена, мистер и миссис Кенди; раньше работали у нас постоянно, а теперь у них свой магазин в деревне. Как я понял из разговора, сэр Генри хотел, чтобы они засвидетельствовали его подпись на новом завещании. Я привел их сюда, и сэр Генри велел мне передать мисс Оринкорт, чтобы питье она принесла через полчаса. Потом он сказал, что я могу быть свободен. Ну, я и ушел.
— Вы пошли предупредить мисс Оринкорт?
— Сначала я переключил его звонок, сэр, чтобы, если ночью ему что-нибудь понадобится, звонок звонил не у меня, а в коридоре, возле комнаты миссис Миллеман. У нас специально так устроено на случай, если что-то очень срочное. Должно быть, наконечник оторвался прямо у него в руке, когда он еще не успел нажать кнопку, потому что, даже если бы миссис Миллеман спала и не расслышала, мисс Дези услышала бы обязательно — она ведь ночевала в той же комнате. А у мисс Дези сон очень чуткий.