Страница 140 из 172
— Да, — снимая очки, сказал Фокс, когда поезд уже подъезжал к Анкретон-Холту, — это, конечно, меняет дело.
Доктор Уитерс был невысок ростом и толстоват, но в его манере держаться почти не ощущалось того довольства жизнью, что обычно присуще мужчинам с брюшком. Когда он вышел к ним в прихожую, по запахам, доносившимся из глубины дома, они догадались, что Уитерс только что закончил обедать. Взглянув на служебное удостоверение Родерика, он провел их в свой кабинет и сел за стол, причем так решительно, будто старался скрыть усталость.
— Что беспокоит? — спросил он.
Вполне традиционное для врача начало разговора. Как показалось Родерику, эта фраза вырвалась у доктора непроизвольно.
— Надеемся, особых поводов для беспокойства нет. Если вы не против, я хотел бы задать несколько вопросов в связи со смертью сэра Генри Анкреда.
Сквозь профессиональную участливость в глазах Уитерса проглянул настороженный интерес. Резко подняв голову, он уставился на Родерика, затем перевел взгляд на Фокса.
— Да, пожалуйста, — сказал он. — Если есть такая необходимость, спрашивайте. Но в чем дело? — Он все еще держал в руках удостоверение Родерика и сейчас снова на него посмотрел. — Уж не хотите ли вы сказать… — начал он, но тут же оборвал себя. — Итак, какие у вас вопросы?
— Я думаю, лучше сразу объяснить вам суть дела. — Родерик вынул из кармана копию анонимного письма и протянул ее Уитерсу. — Сегодня утром Томас Анкред принес нам восемь таких писем.
— Пакость и вздор! — возвращая письмо, заявил Уитерс.
— Хочу надеяться. Но когда к нам поступают такие писульки, мы обязаны разобраться.
— Хорошо, я слушаю.
— Свидетельство о смерти сэра Генри выписали вы, и…
— …и мне не следовало этого делать, если я не был уверен в причине смерти, — так, что ли?
— Совершенно верно. Будьте другом, доктор, помогите нам отправить эти письма в мусорную корзину: объясните, только не по-научному, а доступным языком, отчего умер сэр Генри?
Немного поворчав, Уитерс подошел к своей картотеке и вытащил какую-то карточку.
— Пожалуйста, — сказал он. — Это самый свежий материал. Я ездил к нему в Анкретон регулярно. Здесь все за последние полтора месяца.
Родерик взглянул на карточку. Обычная история болезни: даты медицинских осмотров и соответствующие заключения. В большинстве они были написаны неразборчиво и мало что говорили не медику. Но последняя запись была лаконичной и ясной: «Скончался. Смерть наступила двадцать пятого ноября между половиной первого и двумя часами ночи».
— Понятно, — кивнул Родерик. — Спасибо. А вы не могли бы кое-что здесь расшифровать?
— Он страдал язвенной болезнью желудка и нарушением сердечной деятельности, — сердито сказал Уитерс. — Был крайне неразборчив в еде. В тот вечер самым возмутительным образом нарушил диету, выпил шампанского, и к тому же, как с ним часто бывало, впал в ярость. По тому, в каком виде была его комната, я сделал вывод, что у него случился сильный приступ гастроэнтерита с последующей остановкой сердца. Добавлю, что, если бы мне заранее сказали, как он проведет тот вечер, я бы ожидал именно такого развития событий.
— То есть вы бы ожидали, что он умрет?
— Подобный прогноз был бы верхом непрофессионализма. Просто я ожидал бы серьезных последствий, — сухо сказал Уитерс.
— К диете он относился легкомысленно?
— В общем, да. Бывали случаи, когда он ее непозволительно нарушал.
— Но тем не менее оставался жив?
— Как говорится, все до поры до времени.
— Понятно, — Родерик снова взглянул на карточку. — Может быть, расскажете, в каком виде вы застали комнату и труп?
— А может быть, это вы, господин старший инспектор, должны сначала кое-что мне рассказать? Что, кроме этих абсолютно возмутительных анонимок, побудило вас учинить мне допрос?
— В семье подозревают, что смерть произошла в результате отравления мышьяком.
— Боже праведный и сто чертей в придачу! — закричал Уитерс, потрясая кулаками над головой. — Ох уж эта семейка! — Казалось, в душе его идет борьба. — Простите мне этот срыв, — наконец сказал он. — В последнее время у меня очень много работы, сплошная нервотрепка… Анкреды довели меня до предела — все семейство. Но позвольте узнать, что натолкнуло их на мысль о мышьяке?
— Долго рассказывать, — осторожно сказал Родерик. — В этой истории фигурирует банка с крысиной отравой. Добавлю, хотя это тоже очень непрофессионально, что, если, по вашему мнению, состояние комнаты и вид трупа напрочь исключают гипотезу об отравлении мышьяком, я буду очень рад.
— Нет, в этом смысле ничего определенного я сказать не могу. Почему? Потому что: а) когда я приехал, комната была уже убрана и б) сообщенные мне сведения, а также внешний вид трупа дают основания констатировать сильный приступ гастроэнтерита, но отнюдь не исключают и отравление мышьяком.
— Черт! — пробурчал Родерик. — Я так и подозревал.
— А как, интересно, этот старый дурак сумел наесться крысиной отравы? — Уитерс нацелил на Родерика указательный палец. — Ну-ка растолкуйте.
— Они считают, что он не сам ее наелся, — объяснил Родерик. — По их мнению, яд ему подсыпали.
Выставленная вперед рука сжалась в кулак с такой силой, что костяшки пальцев побелели. Через мгновение, словно маскируя допущенную оплошность, доктор разжал ладонь и внимательно оглядел свои ухоженные ногти.
— Да, конечно, письмо на это намекает, — сказал он. — Анкреды могут и не такое выдумать. Кого же подозревают в убийстве? Случайно не меня?
— Еще не знаю, — непринужденно сказал Родерик.
— Что за дикая мысль! — откашлявшись, натянуто добавил Фокс.
— Они требуют эксгумации? Или вы сами на ней настаиваете?
— Пока у нас нет для этого достаточных оснований. Вскрытие вы не производили?
— Когда известно, что больной может умереть в любую минуту и диагноз ясен заранее, вскрытие не производят.
— Что ж, вполне разумно. Доктор Уитерс, позвольте я объясню вам сложившуюся ситуацию и наше к ней отношение. Имеется целый ряд странных обстоятельств, и мы обязаны в них разобраться. Вопреки распространенному заблуждению полиция в подобных случаях отнюдь не горит желанием собрать кучу улик, указывающих на необходимость эксгумации. Если выясняется, что все подозрения сущая чепуха, полиция, как правило, с радостью прекращает расследование. Предоставьте нам хотя бы один веский аргумент, перечеркивающий версию с мышьяком, и мы будем чрезвычайно благодарны.
Уитерс замахал руками.
— Я не могу вот так сразу дать неопровержимые доказательства, что отравления мышьяком не было. В девяноста девяти случаях из ста, когда смерть вызвана болезнью желудка и сопровождается рвотой и поносом, без специальных анализов ничего не установишь. Если уж на то пошло… — Он замолчал.
— Да-да? — подбодрил Родерик.
— Если уж на то пошло, то, застань я комнату в том состоянии, в каком она была в момент смерти, я, вероятно, тогда же сделал бы необходимые анализы, просто чтобы исключить сомнения в правильности диагноза — мы, врачи, в таких вопросах очень щепетильны. Но к моему приезду комнату уже вымыли.
— Кто распорядился ее вымыть?
— Откуда я знаю, голубчик? Возможно, Баркер, или Полина, или Миллеман — любой, кому первому пришло в голову. Тело они, правда, не двигали, им было неприятно. Да они и вряд ли смогли бы изменить его положение. Труп успел окоченеть, что, кстати, позволило мне определить время смерти. Когда я снова приехал туда, попозже, они, конечно, уже привели покойника в надлежащий вид, и я догадываюсь, каково было Миллеман руководить этой процедурой в то время, как остальные в истерике метались по дому, а Полина вопила: «Дайте и мне обрядить папочку в последний путь!»
— О господи!
— Да, они такие. Короче, как я уже говорил, нашли его на кровати, он лежал скорчившись, комната была в непотребном состоянии. А когда я приехал, старухи горничные уже выносили ведра и вся комната воняла карболкой. Они даже ухитрились сменить постельное белье. Кстати, я приехал только через час после звонка. Принимал роды.