Страница 116 из 172
Мисс Оринкорт, капризно дуясь, тоже принимала участие в этом развлечении. Устроившись рядом с сэром Генри на подлокотнике его кресла и распространяя аромат купленных на черном рынке духов, она неуместно хихикала над ранними фотографиями и начала зевать, когда пошли более поздние.
— Лапонька, да ты посмотри на себя! — пропищала она. — Тебе здесь только кастрюли на голове не хватает!
Это замечание относилось к фотографии сэра Генри в роли Ричарда II. Седрик прыснул со смеху, но тотчас испуганно осекся.
— Должна заметить, папочка, — сказала Полина, — что я не знаю ни одного другого актера, который бы так безошибочно подбирал себе костюмы.
— Дело не в костюме, дорогая, а в умении его носить. — Сэр Генри похлопал мисс Оринкорт по руке. — Вот ты, моя девочка, прекрасно себя чувствуешь в этих твоих невесомых современных туалетах. А что бы ты делала, если бы, как Эллен Терри, была одета в стоящий колом тяжелый бархатный кринолин и тебе велели бы с королевским достоинством спуститься по лестнице. Ты бы тут же упала и разбила бы себе этот маленький прелестный носик.
Сэр Генри, вне всякого сомнения, был очень тщеславен. «Удивительно, что он никак не реагирует на непочтительные выходки мисс Оринкорт», — подумала Агата и, вспомнив слова Томаса о Давиде и Ависаге Сунамитянке, поневоле пришла к огорчительному выводу, что сэр Генри в своем обожании мисс Оринкорт впал в старческий маразм.
В десять часов Баркер подал напитки. Сэр Генри выпил ячменного отвара, позволил женской половине семьи поцеловать себя на сон грядущий, кивнул Полю и Седрику, а Агате, к ее огромному смущению, поцеловал руку.
— A demain[40], — сказал он, пустив в ход самые бархатистые нотки из своего арсенала. — Встречаемся в одиннадцать. Я счастлив.
Он эффектно удалился, и десять минут спустя мисс Оринкорт, зевая во весь рот, последовала его примеру.
Ее уход послужил Анкредам сигналом для бурного взрыва эмоций.
— Нет, но честное слово, Милли! Вы только подумайте, тетя Полина! Я собственным глазам не поверил! — закричал Седрик. — И надо же, чтобы именно эта брошь! Ну, знаете ли!
— Да, Миллеман, — сказала Полина. — Теперь я сама вижу — в Анкретоне творится бог знает что.
— Когда я тебе говорила, ты не верила. Живешь здесь уже целый месяц и только сейчас…
— Скажите кто-нибудь: он что, подарил ее или как? — спросил Седрик.
— Подарить он не может, — сказала Полина. — Не имеет права. И главное, сам бы не захотел. Если только… — Она замолчала и повернулась к Полю. — Если он и правда подарил ей эту брошь, значит, решил жениться. Только так.
Агата давно уже безуспешно порывалась уйти и сейчас, пользуясь наступившей паузой, пробормотала:
— Если позволите, я лучше…
— Миссис Аллен, душечка, заклинаю, не будьте такой тактичной, — сказал Седрик. — Оставайтесь и слушайте.
— Не понимаю, — заговорил Поль, — почему миссис Аллен должна…
— Она знает, — сказала Фенелла. — Извини, Поль, но я ей рассказала.
Полина с неожиданной благосклонностью обратила свой взор к Агате.
— Правда, это ужасно? — сказала она доверительным тоном. — Вы же видите, что здесь происходит. Папочка, знаете ли, совсем расшалился. Но даже не так страшно то, что происходит, как то, чем все может кончиться. А теперь еще и эта брошь. Тут, пожалуй, он переусердствовал. Это ведь в своем роде историческая вещь.
— Ее подарил нашей прапрабабушке Онории Анкред сам принц-регент, — вмешался Седрик. — В знак сердечной привязанности. Так что в некотором смысле история повторяется. И, позвольте заметить, тетя Полина, что лично я потрясен до основания. Всегда считалось, что эта брошь должна перейти мне.
— Вернее, твоей дочери, — сказал Поль. — Если таковая у тебя когда-нибудь будет. Что весьма сомнительно.
— Не знаю, почему ты это говоришь, — возмутился Седрик. — Мало ли чего не бывает.
Поль иронически поднял брови.
— Право же, Полина, — сказала Миллеман. — Фу, Поль.
— Поль, дорогой, не надо дразнить бедняжку Седрика, — ехидно промурлыкала Полина.
— Как бы то ни было, я думаю, тетя Полина права, — сказала Фенелла. — Я думаю, он решил жениться, и, если он это сделает, я в Анкретон больше не приеду. Никогда!
— А как вы будете ее называть, тетя Полина? — нагло спросил Седрик. — Может быть, «мамочка»? Или как-нибудь еще ласковее?
— У нас только один выход, — сказала Полина. — Мы должны его остановить. Я уже говорила и с Дженеттой, и с Дези. Они обе приедут. Томасу тоже придется приехать. В отсутствие Клода он обязан взять руководство на себя. Это его долг.
— И что же вы предлагаете, милейшая тетя Полина? Чтобы мы сели в засаду, а потом с криком «куча мала!» устроили Старцу темную?
— Нет, Седрик, я предлагаю попросить его принять нас всех вместе, и тогда мы… и тогда мы…
— И тогда, Полина, извини за выражение, хрена лысого у нас что выйдет. — Миллеман засмеялась.
— Ты, Миллеман, не из рода Анкредов, и понятно, что весь этот кошмар ты переживаешь далеко не так болезненно, как мы. Боже мой, папочка ведь так гордится своим происхождением — наша родословная, миссис Аллен, восходит к Норманнскому завоеванию… Как папочка мог позволить себе настолько потерять голову? Это так унизительно.
— Да, Полина, как ты подчеркнула, я не из рода Анкредов и потому прекрасно понимаю, что папочка не только чистокровный аристократ, но еще и чистокровный бабник. А кроме того, он упрям и тщеславен, как павлин. Ему приятно думать, что у него будет красивая молодая жена.
— Относительно молодая, — вставил Седрик.
Прижав руки к груди, Полина обвела родственников просительным взглядом.
— Я придумала! Слушайте, все! Буду совершенно откровенна и беспристрастна. Понимаю, я ее мать, но это к делу не относится. Панталоша!
— При чем тут Панталоша, мама? — нервно спросил Поль.
— Твой дедушка обожает малышку. Что, если Панталоша по-детски намекнет ему?..
— Ну да, конечно, — хмыкнул Седрик. — Обовьет его за шею своими детскими ручонками и пролепечет: «Дедуска, скази, когда от нас уедет эта нехолосая тетя?» Вы это, что ли, предлагаете? Простите, но я сомневаюсь, что такое перевоплощение ей по плечу.
— Он ее обожает, — сердито повторила Полина. — Он с ней как большой ребенок. Когда видишь их вместе, слезы на глаза наворачиваются. Разве нет, Миллеман?
— Почему же нет? Еще как наворачиваются.
— Перестань, мама, — резко сказал Поль. — Панталоша просто подыгрывает деду, вот и все.
— А кроме того, Панталоша дружит с Соней, — заметил Седрик. — Их водой не разольешь.
— Как я случайно узнала, это мисс Оринкорт подговорила Панталошу сыграть со мной ту глупую шутку в воскресенье, — сказала Миллеман.
— Что она еще выкинула? — спросил Седрик.
Фенелла хихикнула.
— Я шла в церковь, а она приколола мне сзади к пальто очень глупую записку, — сухо ответила Миллеман.
— И что же там было написано, Милли? — с жадным любопытством спросил Седрик. — Ну, пожалуйста, скажи!
— «Паровой каток. Берегись — придавит!» — вместо Миллеман ответила Фенелла.
— Не будем отвлекаться, — призвала всех Миллеман.
— Вы меня извините, — торопливо воспользовалась паузой Агата, — но, с вашего позволения, я, пожалуй…
На этот раз ей удалось вырваться. Анкреды рассеянно пожелали ей спокойной ночи. Она отказалась от провожатых и ушла, чувствуя, что, едва закроет за собой дверь, они опять примутся за свое.
Погруженный в глухую тишину зал освещала всего одна лампа, камин погас, и в зале было очень холодно. Поднимаясь на второй этаж, Агата впервые ощутила, что у этого дома есть своя собственная душа. Дом простирался вокруг нее во все стороны, как неизведанная страна. Анкретон был особым миром, вобравшим в себя не только эксцентрические чудачества Анкредов, но также их потаенные мысли и мысли их предков. Когда она дошла до картинной галереи, тоже погруженной в полумрак, гостиная представилась ей далеким, затерянным в неизвестных краях островом. Висевшие по обе стороны посредственные портреты и туманные пейзажи, казалось, жили собственной жизнью и глядели на идущую мимо Агату с холодным безразличием. А вот наконец и тот коридор, откуда лестница ведет в ее башню. Она на миг застыла. Может, почудилось, или действительно кто-то мягко закрыл невидимую снизу дверь на промежуточной площадке под ее комнатой? «Наверно, подо мной кто-то живет, — подумала она, и, неизвестно почему, от этой мысли ей стало не по себе. — Чепуха!» Она повернула выключатель у подножия лестницы. Первый виток ступеней скрывал лампу от глаз, и круглый изгиб стены, выступавший из темноты, казался ей чем-то загадочным.
40
До завтра (фр.).