Страница 49 из 68
— Вот теперь я понял, что такое Советская власть без коммунистов: ты будешь здесь стоять, а я там. А зачем нам ждать, когда ваш «батька» даст вам такую власть, давай сейчас поменяемся местами? — предложил Томин.
— Э, нет, сейчас не можно, ты коммунист, а я беспартейный, — возразил казак и попятился.
— Ваш комкор на партийном учете у нас не состоит, — заговорил Сидоров. — Он беспартийный.
— Беспартийный?! — раздались удивленные возгласы в разных местах.
— Чему вы удивляетесь? Мало ли в нашем государстве беспартийных занимают большие государственные и военные посты. Всех и не пересчитаешь, — продолжал военком. — Вы хотите Советскую власть без коммунистов, а кто вам ее дал? Партия коммунистов и ее вождь Владимир Ильич Ленин вам дали Советскую власть. Вот кто! Коммунисты за вас шли на каторгу, под пули, на виселицы, гнили в тюрьмах, а теперь вы их побоку! Подавай вам Советы без коммунистов! Захотели, чтобы снова на вашей шее сидели кровососы — кулаки, буржуи. Чтобы снова вас, как баранов, гнали на войну убивать немцев, австрийцев, чтобы буржуи наживали капиталы на вашей крови и слезах ваших жен, детей и отцов. Этого вы хотите?!
Толпа замерла. Только слышно кое-где посапывание да тяжелый вздох. А Сидоров продолжал:
— Нет, други дорогие, народ никому не позволит вернуть Русь к старому. Ваш комкор Томин — оренбургский казак, беспартийный, но за Советскую власть во главе с коммунистами дрался и будет драться до последнего дыхания.
Боец-великан сгорбился так, что уже не возвышается над толпой. Низкорослый казак укрылся за спинами своих товарищей:
— Прежде, чем бунт поднять, вы бы хоть о себе подумали, — снова заговорил Томин. — Я мог приказать корпусу, и никогда бы вы не увидели своих близких. А кому на руку наша драка? Кому?! Врагам нашим! Кто здесь из хутора Яблоневый?
Отозвался казак-великан.
— Наверное, у тебя и жена, и дети были?
— Не были, а есть, — ответил казак.
— Не есть, а были. Пока ты здесь батьку Филю и Советскую власть без коммунистов требовал, банда спалила хутор Яблоневый, а всех жителей от мала до велика изрубила.
— О-о-о! — прокатилось негодование и скорбь по толпе.
— Вот так! — отрубил Томин. — Банда уничтожена другими частями, но людей и хутора — не вернуть! Кто спровоцировал вас на бунт, отсиживается за стеной, боится в глаза вам смотреть. Тот батька, а этот, — Томин мотнул головой на двери, — кто? Дедка? Слушайте, какой он приказ написал.
— Комбрига! Комбрига сюда! — потребовали красноармейцы.
Великан пошел к дверям. В доме раздался выстрел.
— Какие будут еще вопросы? — спросил Томин.
— Судить нас будут? — раздалось из толпы.
— Да! Вас будут сурово судить. И судьей вам будет ваша совесть, смерть ни в чем не повинных женщин и детей, — ответил Сидоров.
— Разойдись по своим частям! — приказал Томин.
…К концу апреля корпус успешно выполнил задачу по уничтожению бандитизма на Кубани.
Кулацко-эсеровский мятеж в Тамбовской губернии, поддерживаемый и вдохновляемый мировой реакцией, угрожал молодой стране Советов. На его подавление были брошены регулярные части Красной Армии.
Шестого мая командующим войсками Тамбовской губернии был назначен Михаил Николаевич Тухачевский.
«13 мая 1921 г. Тамбов. Сегодня был у Тухачевского. Мне дали 15-ю Сибирскую кавалерийскую дивизию. Командующий одобрил мой план», —
записал в своем дневнике Николай Дмитриевич Томин.
А через день новая запись.
«15 мая 1921 года. Козлов. Сегодня принял дивизию. Части боеспособны, но плохо поставлена работа штаба, чувствуется разболтанность. По-видимому будут большие трудности с фуражом и продовольствием».
В ближайшие дни о выезде в части не могло быть и речи: надо навести порядок в штабе, в комендантском эскадроне и дивизионной школе, решить вопрос с фуражом. Томин связался по прямому проводу с Тухачевским, доложил ему о вступлении в должность, попросил помочь командным и политическим составом. Командующий пообещал исполнить просьбу в ближайшие дни.
День клонился к концу. Томин стал собираться на квартиру, в которой еще не был.
В кабинет вошел худой длинный красноармеец. Глаза глубоко провалились, щеки запали. Только один нос торчит.
— Павлик! Откуда ты, с того света, что ли? — спросил Николай Дмитриевич, узнав двоюродного брата.
— Почти что с того. В Тамбове в госпитале лежал, тифом болел. Узнал, что ты здесь, вот и приехал.
— В чем только душа держится. Куда же я тебя такого определю? — протянул Николай Дмитриевич и, подумав немного, предложил: — Пойдешь ко мне ординарцем? Одному Аверьяну тяжело, да и по штатному расписанию мне положено иметь двух ординарцев.
— Конечно, пойду, — ответил Павел.
— Все, решили. На сегодня хватит.
Томину с порученцем Власовым и ординарцами предоставили квартиру прежнего начальника дивизии. Весь второй этаж — шесть комнат купеческого дома.
Обошел Томин комнаты, поморщился.
— Завтра пришлю команду, товарищ начдив, наведут полный порядок, — поспешил заверить комендант.
— А что скажут красноармейцы, местные жители? Вы об этом подумали? Сами наведем порядок, идите отдыхайте, — перебил его Томин.
Комендант ушел, Томин еще раз осмотрел комнаты. В углах паутина, на портьерах пыль, кругом грязища.
— Ну и ну! — возмущался Николай Дмитриевич.
…Подъем сделали в четыре часа. В одних трусах начали уборку.
Через три часа квартира блестела. Ординарцы проговорились, с кем наводили порядок.
— Вот это да! Вот это начдив, никакой работы не гнушается, — заговорили в городе.
В первые же дни по прибытии в Козлов Николай Дмитриевич был введен в политическую комиссию, которая занималась вопросами борьбы с бандитизмом, организацией разъяснительной работы среди крестьянства.
В уездном комитете партии собралась большая группа крестьян из разных сел и деревень; из тех волостей, где хозяйничали бандиты, приехали тайно: Антонов под угрозой кары запрещал крестьянам выезжать. Руководитель мятежа жестоко расправлялся со всеми, у кого находил листовки, раскрывающие глаза на истинную суть восстания.
— Товарищи! Мы собрали вас, чтобы побеседовать по душам, как быстрее покончить со страшным бедствием, с антоновщиной, и заняться мирным трудом, — заговорил председатель Уездного комитета партии, обращаясь к участникам беседы. — Расскажите о вашем отношении к решениям десятого съезда партии!
Несколько минут была тишина: никто не решался заговорить первым. Председатель укома партии внимательно наблюдал, выжидал.
— Ты нам наперво расскажи о решении съезда-то, мы о нем от тебя только услышали, — заговорил пожилой крестьянин с черной длинной бородой и лысиной на голове. На его ногах новенькие лапти, а рубашка домотканая, видать, уже доживает свой век.
— Вот-вот, растолкуй, что там партия решила по хрустьянам, а то живем, как звери в берлоге, — поддержал рядом сидящий.
Председатель укома партии подробно рассказал о решениях съезда, о политике партии и Советского правительства по переходу от продналога к продразверстке, об отношении к крестьянам, которые обманом и угрозами были втянуты в мятеж.
И языки у присутствующих развязались, заговорили все сразу. Руководителю совещания пришлось успокаивать, наводить порядок.
— Мудро решили, — заговорил крестьянин с длинной черной бородой. — Так-ить крестьяне-то боятся и Антонова, и Советской власти. Куда податься, ума не приложат: пойти с покаянием к Советам — от Антонова не сдобровать, пойти с Антоновым — Советы голову снимут. Хоть так, хоть эдак — смерти не миновать. Положение наше, гражданин хороший, — хоть матушку репку пой, хоть загодя в гроб ложись.
— Хлеб у крестьян берут, скот берут, картоху берут, а нам шиш с маслом, — вступили в разговор мужики. — Ни тебе керосину, ни тебе спичек, ничевошеньки нет. Гвоздя ржавого не найдешь, хоть на деревянную соху переходи, как деды наши.