Страница 68 из 78
Мисс Мур закрывает тетрадь. Мы не в силах произнести ни слова.
— Пожалуйста, продолжайте, — просит Пиппа, и ее голос едва слышен.
Мисс Мур перелистывает страницы.
— Не могу. Здесь больше ничего нет. Похоже, вся наша история так и заканчивается, в темном, мрачном лесу.
Она встает и расправляет юбку.
— Спасибо, что позволили и мне заглянуть в этот роман, леди. Это было чрезвычайно интересно.
— Я поверить не могу, что Мэри убила маленькую девочку! — в ужасе бормочет Энн, когда мы остаемся одни.
— Да, — кивает Фелисити. — Кто вообще мог сделать нечто подобное?
— Чудовище, — говорю я.
«Ее больше не существует». Это слова моей матушки. Они почему-то заползли в меня и не желали забываться. Не знаю почему.
Я не могу заснуть. В крови все еще слишком много магии, а история Мэри и Сары породила во мне неуверенность, я как будто чувствую необходимость доказать кому-то, что мы делаем нечто совсем другое. Доброе. Я быстро одеваюсь и иду в лес; и вот наконец я оказываюсь у шатра Картика, и вижу, что он сидит там и читает.
Я выхожу из-за деревьев, испугав его.
— Что ты здесь делаешь? — спрашивает он.
— Не могу заснуть.
Он спокойно возвращается к книге. Мне хочется сказать ему, что я хорошая, не такая, как Мэри и Сара. Что я никогда бы не сделала таких ужасных вещей, как они. Почему-то мне отчаянно хочется ему нравиться. Не знаю почему. Но так оно и есть.
— Картик, а что, если я докажу тебе, что Ракшана ошибаются? Что, если я тебе докажу, что и моя сила, и магия Ордена прекрасны?
Он смотрит на меня, и его глаза округляются.
— Скажи, что ты не сделала того, о чем я подумал!
Я шагаю вперед.
— В этом нет ничего плохого или неправильного. Это прекрасно. Я…
Мне хочется сказать «прекрасна», но я не могу, меня душат слезы.
Картик качает головой, внутренне отдаляясь от меня. Я теряю его. Мне надо бы оставить все, как есть. Уйти. Остановиться. Но я не могу.
— Позволь мне показать тебе все! Я возьму тебя с собой. Мы сможем поискать твоего брата!
Я беру его за руку, но он отпрыгивает от меня в другой конец шатра.
— Нет. Это не для меня — видеть все это. Мне не нужно этого знать.
— Ты просто возьми меня за руку! Пожалуйста!
— Нет!
Почему я думала, что смогу одолеть его, завоевать? Почему я решила, что сумею заставить его взглянуть на меня по-другому? Нет, все куда хуже, скорее всего, он видит меня такой, какая я есть на самом деле — особой, вызывающей подозрения, а не любовь. Случайной знакомой, гадкой, отвратительной. Чудовищем.
Я поворачиваюсь и бросаюсь бежать так быстро, как только могу, и он не гонится за мной.
Я устало, в полном отчаянии поднимаюсь по лестнице к своей спальне, когда меня останавливает Бригид, вышедшая на нижнюю площадку лестницы, со свечой в руке и в ночном чепчике.
— Кто это тут бродит?
— Это всего лишь я, Бригид, — откликаюсь я, надеясь, что она не подойдет ближе и не заметит, что я полностью одета.
— Что это вы решили шататься по школе посреди ночи?
— Ох, пожалуйста, не говори об этом миссис Найтуинг! Я просто никак не могла заснуть.
— Наверное, думали о вашей матушке?
Я киваю, предпочтя трусливую ложь.
— Ну и ладно. Пусто это останется между нами. Но сейчас отправляйтесь в постель.
Эта неожиданная доброта Бригид потрясает меня до глубины души. Я чувствую, что вот-вот разрыдаюсь.
— Спокойной ночи, — шепчу я.
— Ох, кстати, я все думала о том чудном имени. Ну, о том, которым Сара вдруг начала себя называть. Оно просто само собой выпрыгнуло у меня в голове, когда я сегодня умывалась перед сном. Я еще вспомнила, как миссус Спенс мне говорила: «Ох, наша Сара вообразила себя древней богиней, какие были у греков». Я и вспомнила-то его как раз тогда, когда умывалась в фарфоровом тазу с греческими картинками.
— Да?
Я вдруг чувствую себя невероятно уставшей, и мне совсем не хочется выслушивать чересчур длинную историю Бригид.
— Цирцея! — сообщает она, спускаясь вниз по лестнице. Длинная тень скользит по ступеням перед ней. — Вот каким именем она почему-то решила себя называть. Цирцея.
Цирцея и была Сарой Риз-Тоом.
Сара Риз-Тоом, которая вовсе не погибла в огне двадцать лет назад, но была до сих пор жива и пребывала в полном здравии, ждала меня. Она не была больше некоей тенью врага, она обрела плоть и кровь. Это конкретная особа, до которой я могла добраться прежде, чем она доберется до меня. Если бы только я имела хоть малейшее представление, где она находится или как выглядит…
Но я не знала. Я полностью зависела от нее.
Зависела ли?
Цирцея, Сара Риз-Тоом, бывшая ученица школы Спенс, выпуск 1871 года… Девушка с фотографии, снятой со стены, но по-прежнему где-то хранившейся. И теперь найти эту фотографию значило не просто удовлетворить любопытство. Это стало необходимостью, моим единственным средством отыскать ее до того, как она отыщет меня.
ГЛАВА 31
К утру проявляются последствия ночных экспериментов с силой и магией. Лица у всех нас отекшие и бледные, губы потрескались. В голове у меня клубится туман, и я чувствую себя настолько измотанной, что с трудом говорю даже по-английски, а что уж тут упоминать о французском? Из-за этого мне приходится трудно на уроке мадемуазель Лефарж, куда я вваливаюсь в последний момент, едва не опоздав.
Мадемуазель Лефарж решает обыграть мою задержку. Поскольку я теперь стала удостоенной особой награды ученицей, блестящим примером ее великолепного педагогического искусства, она обращается ко мне веселым тоном:
— Bonjour, Mademoiselle Doyle. Quelle heure est-il?[17]
Я знаю, как нужно ответить. Слова вертятся на кончике языка. Полагаю, я хотела сказать что-то насчет погоды. Если бы только во мне осталось достаточно магии, чтобы пересидеть этот урок… Но, как ни грустно, я оказалась предоставлена самой себе, и мне приходится довольствоваться собственными скудными знаниями.
— Э… погода…
Черт побери! Как по-французски называется дождь? Le rain? La rain? Он мужского рода или женского? Впрочем, дождь — настолько надоедливая и скучная вещь, что он просто обязан быть мужского рода.
— Le weather est le rainy,[18] — сообщаю я, смешав английский и французский, хотя «le» должно придать предложению все-таки более французское звучание.
Девушки хихикают, и это лишь подтверждает предположение мадемуазель Лефарж, что я решила подшутить над ней.
— Мадемуазель Дойл, это безобразие! Всего два дня назад вы проявили себя как образцовая ученица. А теперь вы так дерзко насмехаетесь надо мной? Возможно, вам будет лучше перейти в класс к восьмилетним девочкам.
Она поворачивается ко мне спиной, и на весь остаток урока я перестаю для нее существовать.
Миссис Найтуинг замечает нашу бледность. Она заставляет нас отправиться на прогулку в сад, предполагая, что свежий прохладный воздух заставит расцвести розы на наших щеках. Я пользуюсь возможностью и рассказываю подругам о столкновении с Бригид прошедшей ночью.
— Так значит, Цирцея — это Сара Риз-Тоом? И она жива! — Фелисити недоверчиво качает головой.
— Мы должны разыскать ту фотографию, — говорю я.
— Точно. Скажем миссис Найтуинг, что ищем потерянную перчатку. Она позволит нам рыться тут и там. И мы обыщем все комнаты одну за другой, — предлагает Энн.
Пиппа стонет.
— Да нам понадобится целый год!
— Мы можем поделить между собой этажи, и каждая станет искать на своем, — говорю я.
Пиппа смотрит на меня большими оленьими глазами.
— А надо ли?
Я подталкиваю ее к школе.
— Надо.
Спустя час усердных поисков я так ничего и не нахожу. Я столько раз прошла туда-сюда по третьему этажу, что мне кажется, ковер в коридоре истерся под моими ногами. Я со вздохом останавливаюсь перед фотографиями, которые благополучно остаются висеть на стене, и мне хочется, чтобы они заговорили, подсказали, где найти тот снимок, что отсутствует в их ряду. Но леди на фотографиях не делают мне такого одолжения.
17
Здравствуйте, мисс Дойл. Сколько сейчас времени? (фр.).
18
Погода дождливый (фр.).