Страница 16 из 78
— Нет, вы не будете кричать, — говорит он наконец. — Как вы объясните то, что находитесь здесь наедине со мной, посреди ночи, да еще и не будучи одетой должным образом, мисс Дойл?
Я машинально обхватываю себя руками, пытаясь спрятать хотя бы часть тела, укрытого только тонкой ночной рубашкой. Он знает меня, ему известно мое имя… Сердце колотится уже прямо в ушах. Сколько мне пришлось бы кричать, чтобы кто-нибудь услышал? Да и есть ли поблизости хоть кто-то, кто мог бы услышать меня?
Я отступаю за алтарь.
— Кто вы такой?
— Вам совершенно не нужно этого знать.
— Но вы-то знаете мое имя! Почему бы мне не узнать ваше?
Он немного думает, прежде чем ответить, и наконец коротко произносит:
— Картик.
— Картик? Это ваше настоящее имя?
— Я назвал вам некое имя. Этого достаточно.
— Что вам нужно от меня?
«Думай, Джемма, думай… А он пусть пока говорит».
— Вы меня давно преследуете. Я видела вас на железнодорожной станции. И на службе в церкви.
Он кивает.
— Да, я сел следом за вами на борт «Мэри-Элизабет» в Бомбее. Тяжелое было путешествие. Я знаю, что англичане весьма сентиментально привязаны к морю, но я вполне бы прожил и без него.
Свет лампы падает на него, и на стену ложится тень — нечто крылатое, парящее… Он все так же стоит между мной и дверью. Мы оба замираем, не шевелясь.
— Но зачем? Зачем все это вам понадобилось?
— Я ведь уже сказал, мне нужно было поговорить с вами.
Он делает шаг вперед. Я шарахаюсь, и он останавливается.
— Поговорить о том дне и о вашей матери.
— Что вам известно о моей матери?
Я выкрикиваю это так громко, что спугиваю какую-то птицу, прятавшуюся под балками потолка. Она в панике заколотила крыльями.
— Прежде всего я знаю, что умерла она не от холеры.
Я заставляю себя глубоко вздохнуть.
— Если вы рассчитываете шантажировать мою семью…
— Ничего подобного!
Еще шаг вперед.
Я прижимаюсь спиной к холодному мрамору алтаря; руки дрожат, не знаю, смогу ли я хотя бы оттолкнуть странного юношу…
— Продолжайте.
— Вы ведь видели, как все это произошло, правда?
— Нет! — Это слово вырывается у меня само собой, бездумно и бессмысленно.
— Вы лжете.
— Н-нет… я…
Он стремительно, как змея, подскакивает к алтарю и нагибается ко мне, держа лампу в нескольких дюймах от моего лица. Он мог бы без труда обжечь меня или свернуть мне шею.
— В последний раз спрашиваю: что именно вы видели?
От страха во рту у меня пересыхает так, что я почти не могу говорить.
— Я… я видела ее убитой. Я видела их обоих убитыми.
Он крепко стискивает зубы и чуть слышно цедит:
— Продолжайте…
Из груди рвутся рыдания. Но я подавляю их.
— Я… я пыталась позвать ее, но она меня не слышала. А потом…
— Потом что?
Тяжесть, наполнившая мою грудь, просто невыносима, я с трудом выдавливаю из себя каждое слово.
— Я не знаю. Это было… как будто тени ожили… я никогда не видела ничего подобного… такой отвратительной твари…
Мне почему-то стало легче, когда я выложила совершенно незнакомому человеку то, что скрывала от всех.
— Ваша матушка сама лишила себя жизни, ведь так?
— Да… — шепчу я, изумленная, что ему это известно.
— Ей повезло…
— Да как вы смеете…
— Поверьте мне, ей очень повезло, что до нее не добралась та тварь. Как до моего брата. Он оказался не таким счастливчиком.
— Но что это такое?
— То, с чем невозможно бороться.
— Но я потом еще раз видела это. Когда ехала сюда в экипаже. У меня было еще одно… видение.
Юноша встревожился. Я вижу страх в его глазах и жалею, что вообще рассказала ему хоть что-то. Он выпрямляется, пристально глядя на меня.
— Слушайте меня внимательно, мисс Дойл. Вы никогда и никому не расскажете обо всем этом. Вы понимаете?
Лунный свет с трудом пробивается сквозь цветные стекла витражей…
— Почему нет?
— Потому что тогда вы окажетесь в опасности.
— Но что это было такое, что именно я видела?
— Это было некое предостережение. И если вы не хотите, чтобы произошли новые ужасные события, вы не будете позволять себе новых видений.
Ночь, дурацкая выходка девиц, страх и измождение… все это выливается в язвительном смехе, который я не в силах остановить.
— Но как, скажите на милость, я могла бы это сделать? Хотя бы потому, что эти самые видения не спрашивают разрешения являться!
— Просто закройте перед ними свой ум, и они быстро прекратятся.
— А если у меня не получится?
Без единого звука он крепко хватает меня за запястье.
— У вас получится.
По центральному проходу дерзко мчится мышь. Молодой человек отпускает меня, по его лицу проскальзывает самодовольная усмешка. Я прижимаю руку к груди и потираю горящую кожу.
— Мы будем следить за вами, мисс Дойл.
Тут за тяжелой дубовой дверью церкви раздается шум. Я слышу, как преподобный Уэйт пьяным голосом напевает что-то себе под нос, сражаясь со щеколдой; он громко ругается, когда щеколда со стуком падает на прежнее место. Не знаю, что бы случилось, если бы преподобный обнаружил меня здесь — может, он обрадовался бы, а может, испугался. Я оглядываюсь — но мой мучитель исчез. Он просто-напросто сбежал через боковую дверь. Путь к свободе открыт. Я могу выйти. А потом я вижу это. Бутылка с вином для причастия, полнехонька до краев, стоит в нише.
Дверь наконец поддается усилиям преподобного. Он войдет с секунды на секунду. Но этой ночью преподобному Уэйту будет отказано в вине. Бутыль уже в моих руках, и я выбегаю через открытую боковую дверцу, но останавливаюсь в начале темной лестницы. Что, если юноша ждет меня там, внизу, в темноте?
Преподобный Уэйт входит наконец в церковь и интересуется:
— Тут что, кто-то есть?
Язык у него заплетается.
Я стремительно бегу вниз по лестнице и припускаю по склону холма, как будто в меня палят из пушки. Я не останавливаюсь до тех пор, пока не упираюсь во внушительные кирпичные стены школы Спенс; лишь тогда я позволяю себе перевести дыхание. Неподалеку каркает ворона, заставляя меня подпрыгнуть. Я ощущаю на себе чьи-то взгляды…
«Мы будем следить за вами…»
Что он имел в виду, этот странный человек? Кто такие «мы»? И зачем кому бы то ни было следить за девушкой, у которой не хватило ума даже на то, чтобы разгадать планы четверки глупых проказниц, скучающих в пансионе для благородных девиц? И что он знает о моей матери?
«Просто посмотри на школу, Джемма. Все будет в порядке».
Зашагав дальше, я обвожу взглядом ряды окон над головой. Они прыгают вверх-вниз с каждым моим шагом.
«Вы не будете позволять себе новых видений…»
Но это же глупо. И унизительно. Я ведь не могу управлять этими видениями. Если бы можно было просто зажмурить глаза покрепче, вот как сейчас, и пожелать увидеть нечто особенное…
Мое дыхание вдруг становится глубже и реже. Все тело охватывает теплом, я расслабляюсь, как будто очутилась в самой восхитительной из всех возможных ванн, полной душистой розовой воды… Почуяв запах роз, я резко открываю глаза.
Маленькая девочка, та самая, что посетила меня в видении по дороге в школу, стоит передо мной, слегка светясь. Она манит меня рукой.
— Сюда, сюда…
ГЛАВА 8
— Куда мы идем?
Она не отвечает, просто бежит в гущу деревьев; ее свет указывает мне дорогу, она похожа на живую лампу…
— Подожди, — окликаю я девочку. — Не так быстро!
— Мы должны поспешить.
Она скользит по тропе впереди меня. Что я делаю? Я ведь сознательно совершила именно то единственное, чего меня просили не допускать, — вызвала новое видение! Но откуда мне было знать, что я могу погрузиться в такое состояние по собственной воле? Впереди как будто виднеется поляна. Но тут прямо перед нами возникает темный холм. Я ужасно боюсь, что окружающие меня тени оживут и я услышу тот мерзкий голос, что звучал в переулке, — но малышка, похоже, ничего не страшится. Холм оказывается пустым внутри, это нечто вроде рукотворной пещеры. Девочка ведет меня в пахнущую сыростью темноту. Я с трудом различаю острые камни и клочок светящегося мха.