Братство Бури (ЛП)

Они сходили с ума.

— Убить его! — заревел я, целясь в голову.

Мы стреляли из всего оставшегося у нас оружия прямо в зеленокожего и смотрели, как снаряды взрываются на защитном поле. Джучи бросился в атаку, ныряя и кружа под трассерами, чтобы сойтись в рукопашной схватке. Ужасный удар отправил его кувырком за край платформы, нагрудник был смят. Остальные братья попытались сделать то же самое, двигаясь с привычной скоростью и мастерством. Ни один из них даже не приблизился — железные перчатки отшвыривали их и сбивали с ног, словно они были детьми. Огромный и безобразный монстр бросился вперед, размахивая кибернетическими руками и пуская слюни в приступе лихорадочного безумия.

Я вложил в кобуру пистолет, обхватил обеими руками гуань дао и перешел на бег, чтобы сойтись в ближнем бою. Орк увидел мое приближение и, раскачиваясь, пошел мне навстречу, размахивая огромными неуклюжими руками. Я нырнул под одну из перчаток и развернулся, целясь глефой в кисть твари.

Лезвие заскрежетало о защитное поле, выбросив сноп искр. За резким звуком последовала вонь кордита, и мерцающий барьер над руками орка, мигнув, отключился.

Прежде чем я смог воспользоваться добытым преимуществом, зверь развернулся, ударив вторым кулаком снизу. Я попытался увернуться, но перчатка тяжело врезалась в мой бок.

Меня отбросило. Я загремел по платформе, по-прежнему сжимая древко в руке. Мир закрутился вокруг, и я мельком заметил самую высокую башню крепости, раскачивающуюся по небу.

Я остановился, понимая, что чудовище будет прямо за мной. Вскочив на ноги и развернув глефу, я снова ударил, отрубив один из кабелей, который тянулся с плеч орка. На меня хлынула горячая и зловонная жидкость. От контакта с расщепляющим полем клинка она воспламенилась, окутав нас обоих ярко горящим зеленым пламенем.

Я продолжал атаковать, выписывая гуань дао размытые зигзаги и пробуя на прочность защитное поле.

У меня не было шанса. При всей своей огромной массе он был невероятно быстр. Закованный в железо кулак угодил мне ниже горла с силой ушедшего в занос «Носорога». Во второй раз меня свалили с ног. Я почти потерял сознание и отлетел к дальнему концу платформ, видя, как приближается охваченный огнем край, и слепо пытаясь схватиться за что-нибудь. Рука почти сомкнулась на расколотом обломке, но проржавевший металл раскрошился в моей хватке.

Я с грохотом скользнул за край, доспех оставил искрящийся след на стали. Подо мной вниз тянулись отвесные стены цитадели, двести метров пустоты над грудой пылающих почти на уровне земли строений.

В эту долю секунды, зависнув над падающими ржавыми обломками и почти сорвавшись вниз, я увидел приближающуюся ко мне смерть.

Затем мою кисть обхватила рука, втянув обратно, подальше от осыпающегося края. Мое заключенное в броню тело поднялось обратно на платформу так, словно ничего не весило.

После этого я — дезориентированный и с затуманенным взором — уставился в пару глубокопосаженных сверкающих глаз на иссеченном шрамами смуглом лице. Долю секунды я смотрел в эти глаза, оцепенев от шока.

Затем через меня перескочило огромное тело, сопровождаемое хлопком плаща на меху и звуком сапог, решительно шагающих в бой.

Даже тогда мой разум не смог осознать, что произошло. Какой-то миг я не понимал, кого вижу перед собой.

Затем зрение прояснилось, чувства вернулись. Я поднял голову, осмелившись поверить, и увидел наконец своего спасителя.

Я не знал, как он попал на платформу незамеченным и как долго он сражался здесь. Возможно, его прибытие утаили шум и ярость битвы, или, может быть, он мог каким-то образом скрыть свое присутствие.

Никто не смог сказать мне, где он был в ходе штурма и как сумел вступить в бой именно в этот момент, без предупреждения и уведомления.

Я не знал, сделал ли он это умышленно, чтобы добавить неопределенности ходу битвы или этому суждено было случиться.

Все это не имело значения. Каган, Великий Хан, совершенный воин, примарх V Легиона, наконец показался.

Он был на Чондаксе, прямо передо мной.

Он был здесь.

Моим первым порывом было подняться и броситься в битву подле него, присоединить свою глефу к его мечу.

И тут же понял бессмысленность своего желания. Он прибыл со своим кешиком, отрядом гигантов в терминаторских доспехах белого цвета. И даже они не встали между Ханом и его добычей, отступив к краям платформы. Молчаливые и громадные воины гарантировали, что никто — ни зеленокожие, ни Белые Шрамы — не вмешаются. Под нами не стихала битва, но на площадке под сенью огромной, разбитой головы чужого сражались только двое воинов.

Он был высоким и сухощавым, даже в своем доспехе цвета слоновой кости. С плеч свисал тяжелый багровый плащ на пятнистом меху ирмиета, закрывая великолепные позолоченные изгибы керамитовых пластин. Он сражался саблей дао с отполированным до зеркального блеска лезвием, которое сверкало в лучах солнца. На золотых наплечниках были выгравированы плавные буквы хорчина и символ молнии. К поясу прикреплены два чогорийских кремневых ружья — древних и дорогих, усыпанных жемчугом и носящих гильдейские метки давно умерших создателей.

На Улланоре я видел его в бою издалека и восхищался страшным опустошением, устроенным им на переполненных полях тотальной войны. На Чондаксе я увидел его сражающимся вблизи, и это зрелище потрясло меня.

Ни до, ни после я больше не видел равного фехтовального мастерства. Мне никогда не доводилось наблюдать за подобным равновесием, контролируемой свирепостью, неумолимым и безжалостным искусством. Когда Хан вращал клинок, его окружало сияние отраженного от позолоченного доспеха солнечного света. В его искусстве, помимо жестокости и легкого оттенка аристократического презрения, присутствовала также величественность. Он управлял своим клинком, словно тот был живым существом, духом, который он приручил, а теперь заставлял плясать.

Есугэй сказал, что только поэты могут быть истинными воинами. В тот момент я понял смысл этой фразы: Великий Хан овладел страшной и безжалостной сутью искусства боя. Ни одно движение не было лишним и бесполезным — каждый удар ровно настолько смертоносен, насколько необходимо и не более.

Он отбрасывал безумного зверя назад, шаг за шагом, заставляя его отступать к дальнему концу платформы. Орк злился и неистово рычал от ярости и боли. Он безумно размахивал перчатками, надеясь скинуть примарха с платформы могучими, костоломными взмахами, как проделал это с нами.

Хан не отставал ни на шаг от зеленокожего, плащ кружился, когда он бросался то вперед, то назад, нанося колющие и рубящие удары. Примарх длинным изогнутым лезвием рассекал примитивную броню твари и наносил глубокие раны мерзкой плоти. Целые секции защитного поля отключились, перегрузив генераторы на спине орка и вызвав взрывы замкнувшей проводки.

Орк попытался впечатать примарха в пол могучим ударом. Хан увернулся и нанес нисходящий удар саблей. Отсеченный кулак в перчатке лязгнул о металл в брызгах хлещущей крови.

Чудовище заревело, глаза были безумными, а в открытой пасти пузырилась пена. Другой кулак ударил так же быстро, как и в том случае, когда свалил меня. К тому времени Хан уже пришел в движение, развернувшись на одной ноге и выбросив клинок навстречу приближающемуся удару.

Перчатка врезалась в дао, и я почувствовал, как платформа содрогнулась от удара. Хан не отступал, удерживая дао двумя руками, и железный кулак орка треснул, обнажив кровоточащие, толстые когти, исполосованные кабелями и ржавыми поршнями.

Теперь зеленокожий остался без оружия. Он отшатнулся под натиском противника, его вопли становились тише и отчаяннее.

Хан последовал за ним, не прекращая атаковать с холодной свирепостью. Его клинок сверкнул, срезав потный кусок жирного тела твари, затем обратным движением оставил длинный порез на груди. Пластины брони лопнули и посыпались с вздымающихся плеч в лужу пузырящейся крови у ног орка.